‒ Вот спасибо, дочка! Уважила. Но вот если бы ты двадцать купила, я бы тебе ещё бы и сплясала.
‒ Шурка! А ну прекращай свои штучки! Отойди от ребёнка! ‒ забасил в микрофон водитель, сердито поглядывая в зеркало заднего вида. ‒ Разводишь тут цыганщину!
‒ Ладно орать, ‒ огрызнулась кондукторша. ‒ Сидишь там, баранкой вертишь, а мне план давай! Уйду я от тебя. Недотёпа. На семнадцатый маршрут попрошусь. Там план лёжа можно дать.
‒ Ну да, ‒ хохотнул в микрофон водитель, притормаживая на остановке. ‒ Завгару об этом скажи. Он это дело любит.
Отвернувшись к окну, Соня посмотрела на обгонявшую их "Скорую" и её снова всю затрясло. Мамы больше нет. И это не просто ужасно. Это катастрофа. А ведь всего два месяца назад, всё у них было прекрасно. Бабушка дописала и сдала в печать очередной слезоточивый женский роман, мама закончила ремонт в своей парикмахерской, папа купил большую плазму, о которой мечтали все, я съездила с группой в Карелию. Всё было здорово.
И вдруг ‒ бац! Бабушку нашли соседи по даче в петле. Как? Почему? Зачем? Зачем успешному романисту, получающему мешки писем от почитателей её таланта лезть в петлю? Выходит, что никто в петлю не лез. Бабушку кто-то убил. Теперь вот мама. И неизвестно, что будет с папой...
Доехав до Сумгаитской, Соня пересела на шестнадцатый автобус и уже через полчаса добралась до микрорайона Левадиева гора. Быстро найдя нужный дом, вошла в подъезд, познакомилась с консьержкой, поднялась на четвёртый этаж и только тогда позволила себе сесть на край ванны и разрыдаться.
Время для неё словно остановилось, а жизнь вообще потеряла всякий смысл. Она не умела жить одна, без своей семьи. Да она и не помнила себя вне семьи. Всю её недолгую жизнь с нею был кто-то рядом. То дедушка Николай, умерший четыре года назад, то бабушка Лена, то мама. Но лучше всего было тогда, когда папа умудрялся подхватить где-то простуду и ему давали больничный. Тогда Соня буквально утопала в отцовской любви, эксплуатируя его, словно он раб на галерах. И вот теперь такая ситуация. Патовая.
Ужаснувшись своему отображению в зеркале, Соня умылась, достала из заботливо набитого продуктами холодильника минералку, сделала два глотка и, дойдя до постели, мгновенно уснула, беспомощно сжавшись калачиком на атласном одеяле.
4.
Зайдя в свою квартиру, Сонин отец совершенно не удивился, увидев в кресле седовласого мужчину с кожаной папкой на коленях. Положив ключи от машины на книжную полку, он молча сел на стул и скрестил руки на груди.
‒ Не скучали? Что-то не припомню, чтобы я приглашал вас в гости, господин Громов. Домушничаете потихоньку?
‒ А мы без приглашения, товарищ Левитин.
‒ Товарищ? Не думаю, что отставной шпион мне товарищ.
‒ Не ёрничай, Семён Борисович. Мне ли тебе говорить, что отставных шпионов не бывает. Куда дочь дел? Так ловко вокруг пальца меня ещё никто не обводил.
‒ Спасибо, господин Громов. Стараюсь. Да и фильмы сейчас выпускают такие, словно сценарии к ним пишут бывшие опера или разведчики. Бери и делай как они. Не балуетесь на досуге?
‒ Я тебе вопрос задал, Семён Борисович. Мы ведь всё равно её найдём, но тогда получать будешь своё дитё частями. А так, всё цивилизовано. Побудет у меня на сохранении, пока ты образумишься и захочешь, наконец, сотрудничать с моими друзьями во благо мира на Земле.
‒ К чему этот пафос? Когда это ваши хозяева думали о мировом благе? Честно говоря, вы мне надоели. Сами уйдёте или с лестницы спустить? Я час назад жену похоронил.
‒ Мои люди к этому не причастны. Ни к гибели твоей жены, ни к гибели твоей тёщи. Но конкурентов ищем. Найдём ‒ дам тебе возможность закопать их живьём. Я не люблю, когда у меня кто-то путается под ногами, ‒ он сделал паузу и посмотрел недобрым взглядом на Левитина. ‒ Если до того времени я тебя самого не закопаю. Так где дочь?
‒ Где надо дочь, ‒ Левитин посмотрел на часы и поднялся со стула. ‒ Уже, как минимум, километров за двести от города. И я вас больше не задерживаю, господин Громов. При случае, передавайте привет мистеру Кларку. А ещё передайте, что люди из его шаражки плохо знают своё ремесло. Вербуют кого ни попадя. Я о Митрохине из отдела комплектации.
‒ Вот сам и передашь, ‒ Громов достал из кармана пистолет и положил его на папку. ‒ Для тебя в подвалах посольства целую лабораторию соорудили. Твори‒ не хочу. Все устройства из твоей лаборатории, которые ты из вредности раскурочил, перевезли вплоть до последнего болтика, а лабораторию сожгли к чёртовой матери. И труп подходящий подложили. Так, что искать тебя никто не будет. Ты умер, Левитин. Напился и сгорел. И вот теперь тебе, в твоей новой жизни, осталось только собрать свой, как ты его назвал? "Купол"? Вот, собрать свой "Купол" в новых, комфортных условиях на благо благодарных владельцев зелёных денег, в нужной последовательности и в кратчайшие сроки.
‒ А смысл?
‒ Сытая старость, внуки, то-сё. С гражданством поможем, если вконец надоест жить на этой помойке.
‒ Очень смешно, господин Громов. Мы же понимаем, что как только установка будет собрана и запущена, меня тут же замуруют в одной из стен посольства, или где там ещё. Сами же сказали, что труп подложили. Пропал человек и пропал. Скольким учёным за последние годы резко перехотелось жить, или захотелось просто исчезнуть. Не сосчитать. А всё почему? Потому, что хозяевам господина Кларка поставили задачу: мочить нашу науку. Вот и мочат, выражаясь вашим языком...
‒ Это не мой язык, Левитин. Ты меня с урками не путай. Я сорок лет разведке отдал. Но в целом ты прав. Незачем обезьяне давать гранату. Я о нашей стране. Остальные могут пострадать. А теперь пошли. Дочку я твою всё равно найду и повешу на крюк в твоей лаборатории. Чтобы тебе легче творилось.
‒ А если я раньше умру? ‒ Левитин достал из нагрудного кармана кардиостимулятор. ‒ Сердцу не прикажешь. Ведь так?
‒ Хорошо, что напомнил, Семён Борисович. А то я уж хотел тебе рукояткой между глаз дать. Устал я с тобой возиться. Но ты сильно не переживай. Если что, донора найдём в три секунды. Бомжей по городу скитается прорва. На худой конец, я у твоей дочери сердце самолично вырежу, поскольку ты гораздо ценнее.
