Военная стратегия имеет право «выставлять свои требования к политике»; это относится прежде всего к вопросу о максимально четком формулировании политических целей применения военной силы. Проистекающие из формулы Клаузевица взаимоотношения между государственным политическим руководством и военным командованием и вооруженными силами в целом – это не просто «отношения между всадником и лошадью»; это набор взаимных встречных обязательств, взаимная ответственность друг перед другом при главенствующей роли политики. Со своей стороны, высшее военное командование обязано полностью информировать руководство о том, соответствуют ли наличные военные средства поставленным политическим целям. Одним из сложнейших вопросов, как показывает опыт многих войн в мировой истории, является постановка задач для военной стратегии на основе сформулированных государственным руководством политических целей. К тому же политика – как внешняя, так и внутренняя – может оказаться в ряде своих сегментов средством обеспечения войны, обеспечения благоприятных условий для выполнения военно-стратегических задач[27]. Это обеспечение происходит в рамках того, что можно именовать высшей стратегией[28]. Высшая стратегия – это категория более высокого и многопланового уровня, нежели военная стратегия[29]. Под высшей стратегией можно подразумевать целенаправленную деятельность государства во время войны (и в период подготовки к ней) по наиболее эффективному использованию всех компонентов его мощи для достижения победы[30]. Высшая стратегия включает не только собственно применение военной мощи, вооруженных сил ради победы, но и дипломатию, экономическое принуждение (включая разные формы экономической блокады), разведывательно-диверсионные операции, многоплановое пропагандистско-психологическое воздействие, используемое для обеспечения победы в войне, мобилизацию в необходимых масштабах и формах национальной промышленности и трудовых ресурсов и т. п.[31] Особого внимания в современных условиях заслуживают вопросы политико-пропагандистской подготовки войны и ее обеспечения[32]. Можно сказать, что значение этого фактора возрастает чуть ли не по экспоненте. При этом следует различать несколько объектов такого воздействия: собственные граждане[33], собственные вооруженные силы, население страны-противника, ее вооруженные силы и другие «силовые структуры», союзные страны, нейтральные страны[34]. Огромную роль играет заблаговременное завоевание необходимых позиций в международном информационном пространстве. Особое значение этого фактора отмечалось еще в китайском трактате Сунь-Цзы по военному искусству конца VI – начала V в. до н. э. В этом трактате определяется пять явлений, которые кладутся в основу войны. Первым из них Сунь-Цзы называет «путь»: «Путь – это когда достигают того, что мысли народа одинаковы с мыслями правителя, когда народ готов вместе с ним жить, когда он не знает страха и сомнения»[35]. Очевидно, что в обеспечении политико-пропагандистской подготовки войны и в соответствующем обеспечении собственно боевых действий должны играть важную роль как гражданские, так и военные органы и спецслужбы[36]. При этом решающее значение имеет подготовка собственного общественного мнения к войне (впрочем, в современных условиях это относится и к любым видам применения военной силы).
Клаузевиц считал, что действие политических факторов не прекращается с началом боевых действий. Говоря об особенностях войны, он отмечал: «То, что еще остается в ней своеобразного, относится лишь к своеобразию ее средств». Продолжая эту мысль, Клаузевиц подчеркивал, что у военного командования есть свои особые права в отношении политиков и политики. «Военное искусство в целом и полководец в каждом отдельном случае, – пишет он, – вправе требовать, чтобы направление и намерение политики не вступали в противоречие с военными методами». При этом, отмечает Клаузевиц, «данное требование отнюдь не является незначительным». Однако и оно «не должно ни в коем случае отменять доминирование политики. Сколько бы сильно ни сказывалось влияние этого требования на намерения политики, все же это воздействие следует мыслить только как видоизменяющее их, ибо политическое намерение является целью, война же – только средство, а никогда нельзя мыслить средство без цели»[37]. Клаузевиц прогнозирует, что стало бы с войной, если бы, «бросив политику и совершенно от нее освободившись, война устремилась бы своим независимым путем». В таком случае война стала бы «взорванной миной», она «распространила бы разрушение соответственно своему начальному устройству, не подчиняясь никаким последующим влияниям». Словно опасаясь быть непонятым, этот выдающийся немецкий теоретик раз за разом, вновь и вновь подчеркивал, что ни при каких условиях не должно мыслить «войну как нечто самостоятельное». Клаузевиц, возвращаясь снова и снова к вопросу о господстве политики над войной, словно предчувствовал, что у него найдутся «последователи», которые будут искажать это положение, выдвигать прямо противоположные идеи. Его опасения, как показала последующая германская история (и не только германская), полностью подтвердились в ходе Первой мировой войны, когда в определенный момент политика стала подчиняться военной стратегии, когда все руководство страной оказалось в руках генерального штаба во главе с Гинденбургом и Людендорфом. * * * В истории случается, писал Клаузевиц, что «политика ошибочно ожидает от применения некоторых боевых средств и мероприятий несоответственного их природе действия». К тому же политика, не знакомая с вопросами военной стратегии, оперативного искусства, «может поставить задачи (перед военными. – А.К.), не соответствующие ее собственным намерениям»[38]. Последнее в истории имело место множество раз; в силу этого, осторожно замечает Клаузевиц, «политические вожди не должны быть чужды известному пониманию военного дела»[39]. Замечание, не вызывающее никакого сомнения в свете нашего нынешнего положения, а также осмысления трагического для России опыта Первой мировой войны, Великой Отечественной войны, Афганской войны, «первой чеченской кампании» 1990-х годов[40]. Что же подразумевать под «известным пониманием военного дела»? Это очень и очень непростая тема для политика, государственного руководителя. Определить объем знаний, которыми должен обладать ответственный политик в военной сфере, – одна из важнейших задач для специалистов в области государственного управления и в области военной стратегии[41]. Сегодня границы этого «поля» (как, впрочем, и любой другой сферы общественной деятельности) расширились по сравнению со временем Клаузевица до невообразимых размеров. Принятие решений в области обороны, в сфере военной стратегии, как отмечалось, уже давно не просто отдача приказов на применение вооруженных сил в той или иной форме или в тех или иных масштабах. Это и принятие решений по конкретным военно-экономическим и военно-техническим вопросам, требующим весьма и весьма специальных знаний, опоры на серьезные научные разработки. Особую важность представляют решения, касающиеся ядерного оружия – не только относительно его применения, но и по вопросам уровней готовности ядерных сил и средств к применению, по открытию или прекращению той или иной программы, связанной с ядерным оружием и т. п.[42] вернутьсяЗдесь можно привести любопытные суждения Е. И. Мартынова, военного историка и теоретика, которому довелось служить в российской императорской армии и в РККА. Он, человек с богатейшей военной и научной биографией, в которой немалую долю составляют и трагические моменты, начал публиковать свои труды еще в конце XIX в. В царской армии Мартынов достиг звания генерал-лейтенанта. Ряд очень важных военно-исторических работ он опубликовал в 1920-е годы, когда служил в РККА. В 1931 г. Мартынов был арестован и заключен в лагерь, но уже летом 1932 г. ему было разрешено вернуться в Москву. Вторично он был арестован в 1937 г. и решением тройки при УНКВД СССР по Московской области приговорен к высшей мере наказания. Постановлением № 5 лс-1764/56 Президиума Московского городского суда от 26 ноября 1956 г. постановление тройки было отменено, и Мартынов был посмертно реабилитирован. См.: Кавтарадзе А. Г. Из плеяды известных военных мыслителей Отечества // Мартынов Е. И. Политика и стратегия. М.: Изд. дом «Финансовый контроль», 2003. С. 7–12. Говоря о политическом обеспечении военной стратегии, Е. И. Мартынов справедливо пишет о том, что это в равной мере относится как к внутренней, так и к внешней политике: «От внутренней политики зависит определить общую численность армии и бюджет военного министерства. В конституционных государствах эти нормы устанавливаются путем пререканий между различными политическими партиями и посредством целого ряда компромиссов, в которые приходится вступать правительству. При таких условиях не всегда бывает легко создать вооруженную силу, нужную для выполнения известной политической задачи». Как замечает Мартынов, «это пришлось испытать Бисмарку в первые годы его деятельности» (Мартынов Е. И. Политика и стратегия. С. 46). Далее автор пишет, что «в государствах абсолютных вопрос о численности армии и о бюджете военного министерства разрешается без всякого вредного шума, и потому военная система их может получить несравненно более широкое развитие». При этом Мартынов обоснованно отмечает, что «здесь легко погрешить в обратную сторону» (Там же. С. 47). Мартынов убедительно иллюстрирует эти тезисы одним из наиболее ярких примеров из российской истории: «Так, в эпоху императора Николая I, как известно, все внимание почти целиком было обращено на армию: перед ее интересами отходили на задний план другие нужды государства. И действительно, русская армия пятидесятых годов считалась образцовою в Европе, и только немногие дальновидные люди сомневались в военном могуществе России. Когда в сентябре 1854 года союзники высадили в Крыму около 60 тысяч человек, Россия располагала колоссальной по тому времени армией в 1335 тысяч, но эти силы отчасти охраняли границы, отчасти же были разбросаны внутри страны, и мы не успели их своевременно сосредоточить к угрожаемому пункту – главным образом вследствие отсутствия хороших путей сообщения. Вооружение наших войск значительно отстало от европейского – вследствие слабого развития у нас техники» (Там же. С. 48). В своей оценке российских Вооруженных сил он идет дальше оценок, касающихся недостатков в развитии коммуникаций и технической оснащенности нашей армии: «Начальствующий персонал оказался не на высоте современных требований. В армии не было инициативы – вследствие того, что в обществе была подавлена личная самостоятельность. Солдат, сурово воспитанный, действовал автоматически, – что отвечало общему крепостному строю». При этом, как отмечает Мартынов, «в деле снабжения войск господствовало хищение – что объясняется отчасти низким умственным и нравственным уровнем тогдашнего общества, отчасти отсутствием гласности» (Там же). Мартынов делает вполне обоснованное заключение о том, что «в результате армия, на которую тратились громадные средства, оказалась, несмотря на свое геройство, не в силах выдержать борьбу, и величественное здание военного могущества, с такой заботливостью воздвигнутое императором Николаем I, пошатнулось, потому что не имело под собой прочного основания» (Мартынов Е. И. Указ. соч. С. 48). Эти выводы отечественного мыслителя и военачальника, к сожалению, не были восприняты ни в его время, ни позднее. Внешняя политика (он ее отождествляет с дипломатией, что не вполне корректно) должна, считает Мартынов, поставить перед военной стратегией посильную цель: «Дипломатия должна взвесить, чего она может достигнуть в известный исторический момент с имеющимися в ее распоряжении средствами. Ошибка в этом направлении – постановка для войны слишком крупной политической цели – может иметь своим последствием то, что стратегия надорвется в непосильной работе» (Там же. С. 43). Внешняя политика, обоснованно отмечает данный автор, «должна умело эксплуатировать результаты, добытые стратегией». Далее Мартынов пишет: «При исполнении этой последней своей обязанности политике приходится бороться не столько с неприятелем, сопротивление которого уже сломлено оружием, сколько с вмешательством соседних держав. Как бы успешна ни была война, но, во всяком случае, она временно ослабляет государство». Далее он делает весьма глубокое замечание о том, что «вслед за страшным напряжением всех сил наступает период материального и нравственного изнурения». И «этим периодом временной слабости могут воспользоваться соседние государства и, под предлогом посредничества вмешавшись в мирные переговоры, отнять у победителя плоды его успехов. Много удачных войн было таким образом сведено на нет, не принеся ничего, кроме военного блеска и материальных потерь. Извлечь из успехов, одержанных стратегией, наибольшую пользу составляет венец дипломатического искусства, без которого теряют смысл все подготовительные труды» (Там же. С. 49). вернутьсяВ отечественной традиции активно используется понятие военная политика. С. Н. Михалев, в частности, пишет, что «в соответствии с определением войны как политического акта выстраивается ряд мероприятий по подготовке и ведению ее. Предпринимаемые государством (орудием политической власти), эти мероприятия составляют содержание военной политики». Эти мероприятия включают: «определение целей и задач применения средств вооруженного насилия (вооруженной борьбы), обеспечение безопасности и организацию защиты страны, мобилизацию всех сил ее – материальных ресурсов и духовных возможностей народа – на достижение поставленной политической цели; выбор и приобретение на этом пути союзников и создание военно-политических блоков (коалиций); наконец, усилия по внешнеполитической изоляции противника». Далее автор пишет (со ссылкой на Б. Н. Каневского): «Военная политика – составная часть общей политики государства, понимаемой как совокупная деятельность его учреждений по управлению страной, – находится в неразрывной связи со всеми остальными аспектами, охватывающими сферы экономики, идеологии, культуры; она проникает во все поры жизни общества, оказывая прямое влияние на распределение материальных ресурсов страны, на выбор приоритетов в развитии науки и техники, на уровень жизни населения, на воспитание вступающего в жизнь поколения» (см.: Михалев С. Н. Указ. соч. С. 25). Данное определение военной политики заслуживает внимания, однако в целом, как представляется, оно носит скорее общефилософский, нежели операционный характер. Несколько иное определение военной политики приводится в «Военном энциклопедическом словаре»: «Военная политика, составная часть общей политики классов, государств, партий и других социально-политических институтов, непосредственно связана с созданием военной организации, подготовкой и применением средств вооруженного насилия для достижения политических целей. Военная политика государств конкретизируется в их военных доктринах, военной стратегии и в практике военного строительства. Опирается на оценку своих сил и сил вероятных противников, потенциалов, составляющих военную мощь государства, и факторов, решающих ход и исход войны. Важное место в военной политике занимают проблемы создания, укрепления и совершенствования военной организации, технического оснащения Вооруженных сил, определения перспектив развития военной техники, мобилизационных возможностей государства, подготовки военно-обученных резервов, а в случае необходимости – их мобилизационного развертывания» (Военный энциклопедический словарь. М.: Воениздат, 1983. С. 137). вернутьсяМ. В. Фрунзе писал, что «государство должно заранее определить характер общей и, в частности, военной политики, наметить соответственно с нею возможные объекты своих военных устремлений, выработать и установить определенный план общегосударственной деятельности, учитывающий будущие столкновения и заранее обеспечивающий их удачу целесообразным использованием народной энергии» (Фрунзе М. В. Избранные произведения. Т. 2. С. 6). вернутьсяПервые зачатки идеи высшей стратегии можно обнаружить, в частности, в уже упоминавшемся византийском «Стратегиконе Маврикия» – трактате VI в. н. э. В нем автор ведет речь не о «чистых» военных стратагемах, а о целом комплексе мероприятий, в которых дипломатия, в частности, становится одним из орудий достижения успеха. См.: Кучма В. В. Военное искусство // Культура Византии IV – первой половины VII в. / отв. ред. З. В. Удальцова. М.: Наука, 1984. С. 399. вернутьсяВ конце 1920-х годов М. Н. Тухачевский начал разработку понятия «полемостратегия», во многом созвучного по духу понятию «высшая стратегия». Под «полемостратегией» Тухачевский понимал учение о сущности, методах и способах подготовки к войне, о путях и способах наиболее целесообразного использования всех сил и средств государства для достижения победы. Тухачевский исходил из того, что Верховное главнокомандование, руководящее войной в целом, не может опираться только на классическую военную стратегию, «чистую стратегию» старого типа; отсюда он выводил потребность в новой, высшей стратегии. Идея «полемостратегии» в СССР, однако, не нашла сколько-нибудь широкой поддержки. Некоторые критики в попытке Тухачевского конструировать «полемостратегию» усмотрели стремление не столько подчинить военную стратегию политике, сколько «подтянуть» политику к стратегии. См. подробнее: Кокошин А. А. Армия и политика. С. 46. Примерно в то же самое время в Великобритании на основе непосредственного опыта Первой мировой войны, потребовавшей беспрецедентных по масштабам усилий общества и государства для достижения победы, разрабатывалась концепция «большой стратегии». Позднее (в 1935 г.) категория «большой стратегии» вошла в английский Полевой устав. См.: Ржешевский О. А. Предисловие // Говард М. Большая стратегия / пер. с англ. Ю. А. Неподаева, Б. И. Павлова, Ю. М. Щебенькова; под ред. О. А. Ржешевского. М.: Воениздат, 1980. С. 5. вернутьсяПри вводе советских войск в Афганистан в декабре 1979 г. не была осуществлена политико-пропагандистская подготовка ни собственного населения, ни мирового общественного мнения. Как обоснованно пишет генерал армии В. И. Варенников, «наше политическое руководство не воспользовалось главным оружием – информацией… Мы… действовали тихой сапой, и это было ошибкой. Против СССР развернули информационную войну, которая обернулась для нас тяжкими последствиями». См.: Варенников В. И. Афганский вопрос останется в истории // Военно-промышленный курьер. 2004. № 5 (22). 11–17 февр. С. 3. вернутьсяМожно с большой степенью уверенности считать, что США проиграли в 1960-е годы войну во Вьетнаме в значительной степени из-за того, что на определенном этапе война лишилась поддержки большей части населения в собственной стране, чему в немалой степени способствовали ряд органов американских СМИ, которые освещали эту войну совсем в ином духе, нежели официальные власти. вернутьсяВесьма важным в этом отношении является опыт работы соответствующих структур в СССР в годы Великой Отечественной войны: Совинформбюро, ТАСС, Советского бюро военно-политической пропаганды. См.: Волковский Н. Л. История информационных войн. СПб.: Полигон, 2003. Ч. 2. С. 365–431. вернутьсяКонрад Н. И. Синология (Сунь-Цзы. Трактат о военном искусстве). М.: Наука, 1977. С. 26. вернутьсяПримечательно, что в одном из канонических китайских трактатов по военному искусству и военной науке («Шесть секретных учений Тай Гуна»), в частности, говорится о «двенадцати правилах гражданского наступления» в случае ведения войны. Эти правила включают, например, тайный подкуп помощников правителя страны-противника, лесть, превознесение и восхваление его самого: «Преувеличивай его достоинства; будь первым, кто с почтением возносит его, смиренно провозглашает его совершенно мудрым. Тогда в его государстве будут великие потери!» Тай-Гун также рекомендует поддерживать «его беспутных чиновников». Что касается разработки собственно военной стратегии, то по древнекитайскому учению она должна осуществляться максимально скрытно и наиболее умными военными профессионалами («скрытно собери мудрых воинов и доверь им составление великой стратегии»). См.: У-Цзин. Семь военных канонов древнего Китая / пер. с англ. СПб.: Евразия, 1998. С. 55–56. вернутьсяКлаузевиц К. О войне. Т. 1. С. 55–56. вернутьсяГосударственные руководители (и их аппарат) обязаны не только быть сведущими в том, какими военными средствами может быть достигнут тот или иной военно-стратегический результат, но и иметь представление об основных компонентах механизма выработки и принятия военно-стратегических решений и механизма их реализации – в духе того, что Клаузевиц называл «трением войны». вернутьсяСреди государственных и политических руководителей XX в., систематически работавших над военными вопросами, над проблемами войны как продолжения политики иными средствами, можно отметить китайского лидера Мао Цзэдуна, теоретическое наследие которого в этой сфере остается важным элементом подготовки как гражданских государственных руководителей, связанных с обеспечением обороноспособности Китая, так и военного командования Народно-освободительной армии КНР. Анализ теоретических работ Мао Цзэдуна, его цикла лекций по политико-военной тематике говорит о том, что он в своих разработках опирался и на китайскую традицию (восходящую, как считают ряд исследователей, едва ли не ко II тысячелетию до н. э.), и на европейскую мысль XIX и XX вв. В его трудах можно увидеть прямые ссылки и на Сунь-Цзы, и на Клаузевица. Мао, в частности, писал, что «войну нельзя ни на минуту отделять от политики… Но война имеет и свою специфику. Это значит, что война не равнозначна политике вообще» (Мао Цзэ-Дун. Избранные произведения / пер. с кит. М.: Изд-во иностранной литературы, 1953. С. 264). вернутьсяДля России исключительно актуальным остается вопрос о системной и целенаправленной подготовке гражданских специалистов в политико-военной сфере и о дополнительном образовании для командного состава Вооруженных сил в области политологии, экономики и социологии. При этом должны существовать несколько форумов, институтов, где бы профессиональные военные общались с гражданскими политологами и политическими деятелями, сотрудниками госаппарата, совместно работали бы как над исследованиями, так и над соответствующими государственными документами. Такого рода опыт в нашей стране имеется, однако он нуждается в значительном расширении и в более углубленном взаимодействии политической и военно-стратегической составляющих в важнейшем деле обеспечения обороноспособности страны. |
