– А ну не хулигань!

А я:

– Так это же поганки?! Их можно хулиганить.

А деда вдруг остановился, погрозил мне пальцем и сказал:

– Тебе поганки, а живности припасы на зиму. В тайге ничего просто так не растёт, всё для дела. Понимать надо! Усёк?

Я вздохнул, и пробурчал:

– Угу…усёк. – выбросил саблю-палку, и мы пошли дальше.

А очень скоро скукота стала проходить. Да и врагов я больше не встречал. Нам только солнышко через ёлки подмигивало, и птички пели. А ещё по веткам бурундучки бегали. Бурундуки – это мыши такие с пушистыми хвостиками. Вот только до озера долго идти пришлось. Я думаю, мы тысячу километров прошли. Не меньше. У меня от этой ходьбы чуть ноги не отваливались. И сам я от приключения притомился что-то. Могли бы и поближе озеро устроить.

Глава III. Знай меру

Когда мы наконец-то добрались до избушки, я очень обрадовался. Я начал скакать, гикать и веселиться. Я даже забыл, что у меня ноги отваливались. Они у меня как будто новые выросли. Вся усталость прошла. И я кричал:

– Ура! Ура! Улю-лю! Улю-лю!

И тут же обскакал весь наш лагерь: и стол со скамейками, и костёр, и избушку тоже.

Наша избушка оказалась очень красивой: старой и дряхлой, как в сказках про Бабу-Ягу. Внутри избушки всё было устроено по русскому обычаю: печка, стол, широкие лавочки, спички и соль. Деда пригласил меня в дом:

– Проходи, располагайся!

А я сказал:

– Ага-сь!

И мы разложили свои вещички по разным местам. Потом мы снова вышли на улицу, а деда развёл костёр, и мы стали жить дикарями. Без средств к существованию.

Сначала мы сварили чай, потом перекусили и пошли на рыбалку. Мы взяли ведро и удочки, затем накопали червяков, а уж после отправились удить на озеро. Рыбачить оказалось проще простого, только успевай забрасывать. Правда, нам одни голодные окуни попадались. Огромные и чёрные, как головёшки. Мы снимали их с крючка и бросали в ведро, а они звонко шлёпали хвостами.

Через час у нас уже было полведра головёшек-горбачей. И наши окуни то и дело выбрасывались наружу. Деда покряхтел и сказал:

– Кхе, кхе. Ну, пожалуй, и хватит на сегодня, – а потом встал с пенька и начал сматывать удочку.

А я удивился:

– Как же? Клюёт же! Давай ещё!

А дедушка улыбнулся и сказал:

– Не переусердствуй, Мишка. Нужно ловить столько, сколько съешь. Тогда я вздохнул и ответил:

– Жалко. Вон как пошло, можно было хоть ведро, – и тоже начал сматывать удочку.

Когда мы вернулись к избушке и развели костёр, наступил вечер. Деда почистил окуней-горбачей и картошку, а я очистил лук. Потом мы сварили настоящую похлёбку и устроили пир на весь мир прямо под открытым небом. Наевшись до отвала, нам захотелось спать. Мы немножко прибрались на столе и пошли в избушку. А устроившись поудобнее, мы и не заметили, как отправились в спячку.

Глава IV. Одним днём

На следующий день я проснулся первым. Деда тарахтел, как трактор, а мне что-то не спалось, и я вышел на цыпочках из избушки. Попил холодного чаю, взял наше ведро, удочку и отправился удить прожорливых окуней.

И вот я иду по тропинке к озеру, протираю глаза, напеваю песенку про лошадь:

– Далеко, далеко-о

Ускакала в поле молодая лошадь,

Так легко, так легко-о

Не догонишь, не поймаешь, не вернёшь…

Иду себе и пою. Ничего не думаю. И вдруг «бац!». Что за шутки! Прямо передо мной чьё-то шерстяное лицо! Я встал, как вкопанный! Замер, смотрю. И лицо стоит, смотрит. Смотрит на меня своими огромными ноздрями. А потом это лицо голову повернуло и уже выпуклым глазом смотрит. Затем оно чихнуло и снова ноздрями. И рогами ещё. Я таких рогов никогда не видел! Они, как ковш у экскаватора. А ещё эта странная морда чего-то жевала. И я подумал, что, наверное, такого недотёпу, как я, доедает. Сначала у меня выпала удочка, затем ведро, а через миг я уже драпал обратно в избушку, только пятки сверкали. Но вы не смейтесь, не надо! Я вам не трусишка какой-нибудь. Просто я за окунями шёл, а тут лицо! Растерялся я в общем. Понимать надо.

Я так испугался, что не помню, как в избушке оказался и дверь запер. Помню только, лежу на скамейке, одно ухо и глаза спят. Но вторым ухом всё-таки слушаю, потому что интересно.

Сначала эта рогатая морда по земле топала: «Тух…тух…тух…тух…» А потом она подошла к нашей избушке и начала чем-то хрумкать возле стола. А ещё эта морда громко чавкала и всё время роняла разные вещи, как у себя дома. Потом она ушла куда глаза глядят, и я наконец-то уснул полностью. Правда поспать, как следует, мне не удалось. Я только глаза закрыл, только с Соловьём-Разбойником сражаться начал, а дедушка давай меня тормошить и спрашивать:

– Миш, это ты картошку съел?

Я сел на край скамейки и переспросил:

– Что съел?

Деда:

– Картошку? На ветке висела авоська с картошкой.

И я ещё не проснулся, но уже вспомнил про шерстяную рогатую морду и про ноздри, и про рога-экскаватор, и про то, как эта морда что-то роняла возле избушки и как она хозяйничала нашими продуктами. И я догадался, что это она съела картошку, но побоялся сказать дедушке правду. Я подумал, что он заругает меня за то, что я привёл её в лагерь. Поэтому я сказал:

– Угу. Я!

А деда улыбнулся на всю ивановскую и опять спросил:

– И пачку масла тоже ты?

– Я деда. Есть чего-то захотелось, вот и съел…

Дедушка всё не унимался и спрашивал:

– Что же это получается? Ёксель моксель! И полбанки соли тоже ты?

А я снова покивал головой:

– Да, деда…получается, что я, – и тяжело вздохнул.

– Да я по следам вижу, что тут лось был. Ты чего, Миш? – и хохочет так, что чуть не падает.

Тогда я тоже засмеялся и сказал:

– Не знаю, деда. Это я так просто.

И после этого мы хохотали уже вдвоём, чуть животики не надорвали, до слёз прямо.

А потом мы стали наводить порядки. И дедушка вдруг сказал:

– Я ещё вчера слышал, как за озером пилы жужжали. Видимо, лесорубы его угодье нарушили, вот сохатый и подался на поиски лучшего места.

А я спросил:

– А зачем он от нас ушёл? Мы же не лесорубы, жил бы тут. Разве ему здесь плохо? Вон сколько съел?

Тогда дедушка голову почесал, вздохнул и сказал:

– Так ведь одним днём сыт не будешь, вот и ушёл на поиски корма.

Глава V. За добро добром

Я расстроился немного:

– Эххх. Жалко, что ушёл. Познакомиться бы…– потом я помог деду поднять перевёрнутую скамейку и спросил. – Деда, а почему ты лося сохатым назвал?

А деда крякнул, присел и ответил:

– Кхе, кхе! Хороший вопрос, Мишка. Садись-ка, сейчас я тебе расскажу.

– Ага! С превеликим удовольствием, – и я тоже уселся на скамейку поудобнее.

Деда посидел минутку, потом встал, развёл костёр, повесил над огнём чайник, покряхтел и начал:

– Эту историю мне ещё мой дед рассказывал. А ему его дед. И деду деда тоже дед. И так тыщу лет. Получается, история нам от пращура досталась.

– Ух ты! Здо́рово! У меня был дедушка – ящур!

А деда опять улыбнулся на всю ивановскую:

– Да не ящур, а пращур. Предок значит.

– А-а-а. Ну тогда не интересно!

– Да ты погодь! Я же ещё рассказ не начал.

Потом деда присел рядом, прищурился куда-то в даль и продолжил:

– Тут недалёко деревенька Кимжа имеется. Вся из себя складная да ладная. Куда ни взгляни, всюду глаз радуется, – сказка, да и только! Вот там-то и жил наш предок. А звали его Добрыня.

По весне Добрынюшка рожь сеял. Летом ягоды да грибы собирал. Ну и рыбку удил. А как же! Зимой всё чаще возле печи лапти да корзины плёл. Тем и здравствовал.

И вот пришла весна-красна. Добрыня поле вспахал. Потом садил, затем рядил. Не успел оглянуться, а за весной и лето поспело.

И собрался наш Добрыня по ягоды. Только в лесок заглянул, а там лось хозяйничает, что не подъел, то помял. Любят, знаешь ли, лоси черникой полакомиться. А Добрыне что оставалось? Махнул рукой, развернулся и пошёл восвояси.