– Ага. Особенно зная, что дом тебе на халяву достался. Да ты не кипятись, братишка. Я же сам суетиться не стал осознанно. Какой теперь спрос. А вообще ты участь мог бы себе и получше выбрать. Глядишь, щас бы жил иначе. И питался не полуфабрикатом этим соевым из морозилки, а осьминогами, – сказал гость, презрительно глядя на источающий липкий запах пластиковый короб с тефтелями, что дополнял своим присутствием натюрморт из одиноко стоявшего пивного бокала, наполовину уже отпитого.
– Меня мой образ жизни устраивает. Мне при всей моей вселенской усталости другого и не надо.
– Вселенской усталости? Даа… и откуда в твоём пивном животе такие мысли берутся? А хрущёвка, брат, это не образ жизни, а образ мышления! Но двушки тебе всё-таки многовато на одного. Всё равно один хлам тут складируешь. Плюшкин херов, – с пренебрежением сказал Кирилл, на что Дворовой издал еле слышный смешок.
Когда золовка ушла на кухню помогать сыну в его околокулинарных изысках, Кирилл прошипел что-то невнятное и направился на балкон. Лишь потом Дворовой понял, что брат позвал его с собой, вероятно, по случаю особой важности.
– Я вообще по делу пришёл, – гость зажёг сигарету и сделал глубокую затяжку. – Мне бы, кхм… у тебя деньжат лишних не завалялось? Тысяч тридцать там, двадцать пять хотя бы? – последние эти слова Кирилл произнёс почти шёпотом, почти уткнувшись лицом в собственное плечо и демонстративно при этом, очевидно, пытаясь скрыть смущение, почёсывая затылок. Прочистив горло, мужчина посмотрел на Жору и встретился с окаменелым недоумением на его лице.
– Да откуда у меня столько? – пробубнил Дворовой.
– Ты же никуда их не тратишь. Семьи нет, кредитов нет, машина – и та служебная. Жорик, мне сейчас край как нужны бабосы. Ты же знаешь, мы всё на отпуск спустили. Знаешь, во сколько мне эта Прага обошлась? Прага-хуяга, чтоб её! – Кирилл громко собрал в глотке слюну и сплюнул густой маслянистый комок, который, полетев с балкона, беззвучно приземлился на ковёр взрыхлённой у подъезда земли. – Не хочу я с ней больше жить, понимаешь?
– Шмара что ль какая появилась опять?
– Чего сразу шмара-то? – с обидой произнёс Кирилл. – Никого у меня нет. Просто надоело всё. Ты помоги мне, брат. Через пару месяцев верну.
– Чего, Жорик, он и тебя своими бизнес-планами безумными одолевает? – послышался из-за спины мягкий голос Нателлы. Она улыбалась. Она вообще почти всегда улыбалась. Всегда была мягкая такая, как бабушка с картинок в книжках детских. Помоложе, правда, и с комплекцией дела получше да с прической еще. Наверное, всё из-за йоги её этой. Иначе, впрочем, выжить на одной площади с его братом было бы невозможно, думал Дворовой, всё сильнее вибрациями и переливами Нателлы гипнотизируемый.
– Собирайтесь давайте, – в Кирилловых словах сочилась злоба.
– Уже? Вроде пришли только, – фыркнула Нателла и удалилась с балкона.
– Слышал? Всюду на посмешище меня выставляет, – процедил Кирилл. Он бросил с балкона окурок и отправился вслед за женой.
Дворовой, конечно, любил их. По-своему – даже брата, хотя тот и был нескончаемым мудаком. Но от них всегда было очень душно. То ли из-за того шума, что они создавали, то ли из-за тех воспоминаний, что колыхались в Жоре при каждом их приходе. Вот и сейчас он был рад, что они уходили. Уходили, оставляя ему уже остывшую еду, согретое этой семейной духотой пиво и устряпанный расплавленным зефиром столик микроволновки, что с распахнутой пастью взирала с холодильника на Жору, пока тот забирал с кухни оставленный золовкой телефон.
– Ну ты, брат, моё предложение-то обдумай, – сказал Кирилл, натягивая мокасины. – И это, подключи ты уже себе интернет, как все люди нормальные. А то, чувствую, без телека скоро коньки отбросишь. Так и не узнаешь, у кого там наследство не поделено, а кто голубой.
– Да ладно тебе! Жорка же у нас фантазёр, – подметила Нателла. – Сам в голове своей фильмов понапридумывает.
– Дядь Жор, вы со второго этажа телевизор себе принесите. А то кто-то до помойки не донёс, – засмеялся Стас. Дворовой потрепал нехило вымахавшего за последний год мальчишку по голове, и с раздражёнными оханьями гости удалились из квартиры.
Мужчина проследил за тем, как они вышли из дома, сели в машину и вместе с ней исчезли из поля зрения. Затем Дворовой ринулся в подъезд, спустился на три этажа ниже, и, дивясь тому, что это древнее чудо телевизионной техники всё ещё находилось на своём месте, обхватил его обеими руками, а затем, поёживаясь от накатившего ощущения за собой слежки, побрёл обратно, в свою квартиру.
Ну а чего? Раз не надобно оно никому, то не пропадать же! Она, может, машина эта и не работает, так на запчасти вдруг пригодится. Надо бы у мужиков на работе поспрашивать, кому такое богатство нужно, размышлял Жора, преодолевая один за другим лестничные пролёты. Он пыхтел, едва поспевая за собственным дыханием и отгоняя от себя тревожные мысли, что кто-то вот-вот прильнёт к дверным глазкам и уличит его в присвоении чужого добра, оставленного тут ради некоего странного социального эксперимента, а вовсе не из-за желания выкинуть хлам. У самого-то Жоры этого хлама хватило бы целый блошиный рынок ассортиментом обеспечить на неделю торговли.
Разместил Жора своё приобретение на кухонном обеденном столе. Всё равно тот никогда не использовался по прямому назначению. Поставив туда телевизор, Дворовой принялся его разглядывать. На корпусе всюду были царапины, а кое-где и трещины, словно реки и расселины, какими их видно с огромной высоты. Они были грубо декорированы следами от липкой ленты, которой, вероятно, прежние владельцы пытались залечить нанесённые машине травмы. Несколько кнопок на передней панели отсутствовали, обнажая выступающие оттуда пластмассовые костяшки устройства. Кнопка включения тоже держалась на добром слове, и, казалось, что при попытке её нажать, она, отпружинив, непременно отскочит и вылетит к противоположной стене, зацепив по пути кого живого, причём нарочно. На обратной стороне устройства Жора обнаружил пульт дистанционного управления, скотчем примотанный к нижней части корпуса. До чего же заботливо кто-то обошёлся с этой шарманкой – почти что с любовью, думал Дворовой, отрывая одну за одной тонкие полоски клейкой ленты. Цифры на пульте над некоторыми кнопками почти стёрлись, но всё равно можно было легко понять какая где.
– Ну и чего мне с тобой делать? Хоть какой-то есть с тебя толк? – пробубнил мужчина и потянул провод к розетке, что размещалась аккурат под столешницей.
На экране загорелись цифры «00». Две скупые зелёные цифры в правом верхнем углу, они были наложены поверх агрессивной серой ряби, что простиралась по всему экрану и билась о его края подобно горной реке, готовой вот-вот подхватить заблудшего туриста и унести его с собой.
Антенны у устройства не было. Кто-то, видать, сломал. От неё оставался лишь короткий металлический огрызок. Мужчина вспомнил, как давным-давно точно также его брат сломал антенну на только-только купленном Жорой телевизоре. Дворовой принёс в его дом, потратив свои первые, заработанные в детском лагере, деньги. Семья тогда во всём себе отказывала. Вот Жора и старался мать свою порадовать. Она сериалы любила. Бразильские, мексиканские, аргентинские. А он себе лишних удовольствий и позволить не смел ради её спокойствия. Не то, что охламон этот, брат его младший.
Когда Жора нажал на кнопку «1», на экране возникла картинка.
– Ну всё, жить будем! – почти воскликнул Дворовой.
Но развернувшееся в ящике представление вряд ли было способного надолго увлечь обычного зрителя, привыкшего к более частой смене кадров, лиц и голосов. Там ничего не происходило. Поначалу не происходило ничего вообще. Только хмурая гримаса, образованная складками на занавеске, неподвижно глядела куда-то сквозь экран, мимо безразмерных и бесконечных завалов посуды, покрывающей кухонные столы. Камера, чуть возвышаясь над местом действия, не сдвигалась ни на сантиметр несколько минут, пока Дворовой разглядывал груды утвари на крохотной кухоньке и пытался различить отдельные элементы магнитной россыпи на холодильнике. Не произошло смены ракурса и когда в кадре появилась пожилая женщина. Она выползла из-за нижнего края экрана и двигалась спиной к нему, потому Жора и не видел её лица. Но по сутулому её силуэту, седым коротким кудрям и старческим вздохам он понял, что лет ей было не меньше шестидесяти. Неспешно она подошла к окну, взяла с подоконника кошачий корм и, скрючившись, насыпала его в стоявшую на полу миску.
