Один человек сравнил свою жизнь с путешествием на поезде. Пассажиры заходят и выходят, становясь его попутчиками на каком-то участке пути. С кем-то у него строятся отношения дружеские, с кем-то – не очень. Кто-то ему интересен, а кто-то скучен. Иногда вокруг находится много людей, иногда – вагон полупустой.

НАДЕЖДА. Я помню, что у меня возникла точно такая же ассоциация, за исключением одной важной детали: в этом поезде рядом со мной в купе находились моя семья – муж Михаил и наши дочери, тогда еще подростки, Настя и Оля. И еще я почему-то представила в этом поезде своей жизни, что рядом с нами едут не просто «какие-то» люди, но в основном семьи, с детьми и кучей еды на столиках.

МИХАИЛ. А у меня сразу нарисовалась тропинка в лесу, по которой я шел сначала один, потом– с Надей, потом к нам присоединились наши дочери. Причем на пути встречались и непроходимая чаща, откуда мы выбирались с поцарапанными лицами и руками, и солнечные полянки, где мы играли в мяч, но мы все шли вперед к какой-то светлой, ясной для всех нас цели.

Кто-то из присутствующих на этом семинаре изображал свою жизнь в знойной пустыне и в постоянной борьбе со скорпионами. Чье-то воображение рисовало свадебный пир. Одна женщина сказала, что вся ее жизнь – это наслаждение чтением и она представляет себя в библиотеке, где ей предоставлены все жемчужины печатного слова человечества. Некоторые мужчины рисовали свою жизнь как нескончаемую вереницу дел, обязанностей, встреч. Несколько женщин сказали, что их жизнь – в своем доме, в окружении домашних забот, детей, друзей.

Было очень интересно слушать каждого присутствующего на этом семинаре. В такой простой форме участники высказывали восприятие собственной жизни, при этом каждому предоставлялась возможность осмыслить свое видение бытия. И почти во всех жизнеописаниях присутствовала хотя бы крупица обычной человеческой радости.

Стремление к наслаждениям присутствует у каждого человека, и каждый понимает это слово по-своему. Екклесиаст более трех тысяч лет назад писал о своих исследованиях относительно понятия «наслаждение».

Сказал я в сердце моем: «дай, я испытаю тебя веселием, и насладись добром»; но и это – суета!

О смехе сказал я: «глупость!», а о веселии: «Что оно делает?»

Вздумал я в сердце моем услаждать вином тело мое и, между тем, как сердце мое руководилось мудростию, придержаться и глупости, доколе не увижу, что хорошо для сынов человеческих, что должны были бы они делать под небом в немногие дни жизни своей.

(Екклесиаст 2:1-3)

Не ощущается ли какой-то парадокс в этих словах? Что значит: «придерживаться глупости, руководствуясь мудростью» и при этом утверждать, что смех и веселие – глупость?

Для того чтобы оценить значимость мудрости и праведности иногда действительно важно сравнить их с глупостью. Причем Екклесиаст, как и ранее, уточняет, что все, им обсуждаемое, касается жизни «под небом», то есть той ее стороны, которая связана непосредственно с материалистическими и физиологическими аспектами.

Нельзя утверждать, что веселый человек непременно глуп, а отсутствие чувства юмора – признак большого ума. Иногда в поддержку этой точки зрения мы слышим такой вопрос: «Вы можете представить себе, что ИИСУС – смеется?» Люди, задающие подобные вопросы, полагают, что любой смех – это «смехотворство» и глупость. Мы просто УВЕРЕНЫ, что наш Господь не был «насупившимся букой» – вряд ли за таковым ходило бы так много людей! Но у Него было ЗДОРОВОЕ чувство юмора. Важен сам аспект – что именно кажется нам смешным и веселым, а также какой юмор мы отказываемся понимать. Если «сальные» анекдоты и ситуации, унижающие достоинство другого человека, вызывают смех, это – та самая глупость, о которой говорил Екклесиаст и которой нам надо всячески сторониться, особенно, если такое веселье вызвано чрезмерным употреблением алкоголя. Екклесиаст не зря сделал акцент именно на подобном веселье, которое он и назвал глупостью.

Я предпринял большие дела: построил себе домы, посадил себе виноградники,

Устроил себе сады и рощи, и насадил в них всякие плодовитые дерева; сделал себе водоемы для орошения в них рощей, произрастающих деревья; приобрел себе слуг и служанок, и домочадцы были у меня; так же крупного и мелкого скота было у меня больше, нежели у всех, бывших прежде меня в Иерусалиме;

Собрал себе серебра и золота и драгоценностей от царей и областей; завел у себя певцов и певиц и услаждения сынов человеческих – разные музыкальные орудия.

И сделался я великим и богатым больше всех, бывших прежде меня в Иерусалиме; и мудрость моя пребыла со мною.

Чего бы глаза мои не пожелали, я не отказывал им; не возбранял сердцу моему никакого веселия; потому что сердце мое радовалось во всех трудах моих; и это было моею долею от всех трудов моих.

И оглянулся я на все дела мои, которые сделали руки мои, и на труд, которым трудился я, делая их: и вот, все – суета и томление духа, и нет от них пользы под солнцем.

(Екклесиаст 2:4-11)

Екклесиаст сравнивает себя с окружающими, а также со ВСЕМИ, бывшими прежде него в Иерусалиме. В результате этого сравнения Екклесиаст не находит достойных конкурентов. Нет никого, кто бы мог даже на йоту приблизиться к его возможностям совершать «большие дела».

И что же? Счастлив он, видя результаты такого им же придуманного соревнования?

Отнюдь!

Момент победы в каких-либо соревнованиях или первенство в конкуренции всегда кажется вожделенным. Исполнение мечты кажется воплощением счастья:

– Поступить в институт своей мечты.

– Получить работу по специальности.

– Добиться повышения по служебной лестнице.

– Построить себе дом.

– Еще один.

– Купить машину.

– Еще одну…

– …другой марки…

Все это – чтобы не быть хуже своего соседа, чтобы утереть нос своим друзьям… Но долго ли продолжается ликование по поводу достигнутого? Несколько мгновений! А потом понимаешь, что все усилия, потраченные ради этого мгновения – суета и томление духа.

Намного ли отличается мимолетная радость, получаемая от трудов в конкурентных условиях от пустого веселия пьяного человека? НЕТ ОТ НИХ ПОЛЬЗЫ ПОД СОЛНЦЕМ!

Екклесиаст выражается достаточно откровенно по данному вопросу.

Веселие ради веселия не имеет смысла.

Борьба за собственную непревзойденность ради собственной непревзойденности – тоже не имеет смысла.

Хоть и радуется сердце достижениям, но, оглянувшись назад, понимаешь, что эти достижения – сущие пустяки. Все земные ценности и устремления относительны, потому что сегодняшняя мечта, завтра, став реальностью, потеряет свою значимость. Так следует ли тогда к ней стремиться?

НАДЕЖДА. Когда мне было лет четырнадцать, я вдруг ощутила жажду поиска смысла жизни. Тогда мне попалась книга с изречениями восточных мудрецов, одно из которых я выписала для себя и поместила на своем письменном столе. Оно звучало так: «Завтра. Оно все время рядом. Оно шагает с нами всю жизнь. И никогда не наступает, превращаясь в сегодня. Мы никогда не узнаем, что такое завтра, но с радостью ждем его прихода». Иными словами, эта философия звучала так: удел человеческой жизни – «ждать того, что никогда не наступит». Для меня, четырнадцатилетней девушки, ищущей себя и свое предназначение, это звучало как приговор.

МИХАИЛ. Наверное, именно поэтому многие воспринимают книгу Екклесиаста как очень пессимистичную книгу. Он постоянно обыгрывает такую философию: к чему бы ты ни стремился, как бы ты ни наслаждался жизнью, это все – суета, пар, ничего не значащий дымок в перспективах вечности. Действительно, слова Екклесиаста о том, что нет пользы под солнцем ни от каких дел, звучали бы как приговор для всех нас, если не учитывать постоянно повторяемую им фразу: «под небом», «под солнцем».