Политика делалась в больших городах, где одно мероприятие давало больше сторонников, нежели долгая поездка по селам. Именно там развернули свою кампанию СА, и успех был налицо.
Геббельс записал в свой дневник: «О нас начали говорить. Больше не могут замалчивать нас или проходить мимо с холодным. презрением. Пусть с неохотой и разъяренной злобой, но вынуждены называть нас по именам».
С особо «разъяренной злобой» произносились имена политических противников в больших городах. Там царил неприкрытый террор. Как и до 1923 года, отряды СА срывали проведение массовых мероприятий противников, избивали коммунистов и социал-демократов, освобождая путь для партии НСДАП. При этом заклинались возвышенные цели. «СА на марше… за Гете, за Шиллера, за Канта, за Баха, за Кельнский собор, за скульптуру Бамбергского всадника… Теперь ради Гете мы должны работать пивными кружками и ножками от стульев. А когда мы победим, то снова широко распахнем руки, чтобы прижать к сердцу наши духовные ценности», – вот такие слова вложил в уста своему «герою» Хорсту Весселю поэт-певец движения Вильфрид Баде.
Донесения полиции о бесчинствах СА множились. Например, Нюрнберг, партийный съезд 1929 г. «Мы спали на соломе. У нас не было денег даже на кружку пива. Но все это – мелочи, потому что все мы были в восторге», – до сих пор тоскует о прошлом штурмовик Крец. В действительности они избивали людей и буянили. Один из отрядов СА прошел строем к зданию, где проходил съезд, остановил трамвай и преградил ему путь. Когда водитель трамвая попросил штурмовиков освободить рельсы для дальнейшего движения, они ворвались в трамвай, избили водителя и многих пассажиров. К окончанию работы съезда отряды СА умудрились совершить в Нюрнберге целый ряд актов насилия.
Один трактир был разрушен, поскольку у входа висел черно-красно-золотой флаг ненавистной Республики. Другой трактир штурмовики закидали бутылками из-под пива, потому что там укрывались от них члены профсоюза. Один штурмовик из орды ему подобных вырвал саблю у полицейского и нанес ему три укола в спину только за то, что последний пытался защитить прохожего, за которым гнались молодчики СА. Все упреки в адрес распоясавшихся погромщиков Гитлер отмел одной фразой: «Отряды СА – это не благопристойное заведение для благородных девиц, а союз жестких и решительных борцов».
Вскоре и в Берлине обычным явлением стали жестокие побоища между левыми и правыми.
Коричневые орды намеренно проникали с провокационными целями в кварталы, заселенные преимущественно рабочими и коммунистами. В районе Красного Шарлоттенбурга они часто устраивали стычки с рабочими. Другой горячей точкой для них был так называемый «Красный остров» в районе Шенеберг. Ритуально, как по сценарию, проходили стычки одна за другой. Отряды СА разъезжали по улицам на грузовиках, выкрикивали свои пароли и забрасывали камнями социально-культурные учреждения коммунистов. Коммунист Пауль Тольман так описывает противодействия своих товарищей: «У нас была определенная тактика. Сначала мы пропускали национал-социалистов, затем перекрывали улицу. А после старались по возможности их не выпускать. Если бы мы расправлялись с ними только на словах, они приезжали бы снова и снова». После прихода Гитлера к власти в стране Тольман оказался в числе первых жертв, подвергшихся пыткам СА.
Большое пополнение в ряды СА пришло после мирового экономического кризиса 1929 года, прежде всего за счет молодого пролетариата больших городов Германии. Многие искали спасения в коричневых мундирах от нужды и семейных неурядиц. В трактирах для членов СА упорно ходил миф о том, что только «коричневые батальоны» в состоянии дать обездоленным родину.
21-летний штурмовик СА писал из заключения своему товарищу: «Я прошу тебя, не пускай так часто сюда мою мать. А то она все время плачет, а у меня портится настроение. Скажи ей, если спросит, что теперь свидания с родными разрешаются только один раз в четыре недели, или придумай еще что-нибудь такое. А я здесь больше всего скучаю по всем вам, моим товарищам».
Общежития и трактиры СА стали настоящими центрами коричневой субкультуры в больших городах. Подобно многим пивным заведениям, в трактире «Борнхольмская хижина», в мрачном зале для посетителей висело знамя со свастикой. Вблизи часто разъезжали патрули СА на велосипедах, а сама пивная при первом сигнале могла быть быстро забаррикадирована изнутри при помощи щитов и досок. Посторонних здесь встречали как врагов, а в смежных комнатах, включая кегельбан, имелись тайники, где можно было мгновенно спрятать оружие, «если неожиданно нагрянет полиция», как говорилось в одном донесении того времени.
Мужское панибратство не в последнюю очередь крепилось с помощью алкогольных напитков. Широкую огласку получил иск на возмещение убытков, которые понес берлинский трактирщик Роберт Рейсиг после того, как прусское правительство внутренних дел запретило законом в 1932 году отряды СА. Так как его основными посетителями были члены СА, он потребовал выплатить ему сумму стоимости 152,5 тонны пива, которые не были проданы за три месяца из-за потери клиентуры.
Эсэсовцы презрительно отзывались о своих мнимых соратниках из СА, а за приверженность к алкоголю называли их между собой «люмпен-пролетариатом» в партии НСДАП. «Там не было дисциплины», – свидетельствует ныне житель Гамбурга Отто Кум, который вступил в ряды СС в 1931 году.
Чаще всего в Берлине стиралась грань между криминальными элементами и членами СА. Многие уголовники имели удостоверение члена СА. В Вединге (район Берлина) объединенная группа СА, носившая прозвище «группа разбойников», вела борьбу против законов и коммунистов. Издание «Официальная история берлинских частей СА» даже заигрывало с дурной славой подонков из Нойкельна (район Берлина): «Свыше 3000 красных активистов были бессильны перед 70 штурмовиками СА опорного пункта «Штурм-25». Эта горстка людей, состоящая на 80 % из рабочих – прожженных громил, – с честью выдержала их натиск». Берлинцы называли этот опорный пункт «гнездом разврата». В Шарлоттенбурге (район Берлина) хозяйничал опорный пункт «Штурм-33», который имел пресловутую репутацию. У берлинцев он получил прозвище «логово убийц» после того, как в новогодние дни 1930–1931 годов его личный состав за несколько дней отправил на тот свет или покалечил немало мирных горожан. 22 ноября 1930 года в клубе «Эдем» проводили свой вечер танцев члены коммунистического союза пеших туристов «Сокол». Вдруг в зал ворвались два десятка штурмовиков СА. С криками «Бей собак!» они набросились на отдыхающих молодых людей, начали избивать их и стрелять куда попало. Трое рабочих погибли от пулевых ранений, лежа на полу в лужах крови. На этот раз коричневые громилы попали на скамью подсудимых. Они обвинялись в предумышленном убийстве, нарушении общественного порядка и нанесении увечий пострадавшим. Молодой адвокат доктор Ганс Литтен представлял параллельное обвинение против четырех членов СА, и ему удалась небольшая сенсация. 8 мая 1931 года он вызвал Адольфа Гитлера в суд в качестве свидетеля по уголовным, делам в районе Берлин-Моабит. По собственному признанию, Литтен намеревался сорвать маску с лица национал-социализма, разоблачить террористическую сущность национал-социалистической идеологии. Он попытался доказать на фактах, что партия НСДАП не только не обращает внимания на акты насилия, но в своей политике отводит террору решающую роль.
Допрос продолжался два часа. Гитлер держался самоуверенно. Он не уставал механически повторять: «Отряды СА строжайше подчиняются заповеди не помышлять о насилии против инакомыслящих».
Тогда Литтен зачитал Гитлеру многочисленные высказывания берлинского гаулейтера Геббельса, из которых следовало, что «противники должны быть растоптаны в кашу». Чем дальше продолжался опрос, тем беспокойнее становился Гитлер. Наконец он не выдержал. Вскочив, он с побагровевшим от злобы лицом закричал: «Какое вы, господин адвокат, имеете право утверждать, что это есть призыв к противозаконным действиям? Это ничем не доказанное заявление!»
