Помню эпизод о том, как в моём сознании появилось представление о существовании за пределами моего бытия ярких красок, впечатляющих образов, красиво одетых людей. Это были цветные картины из жизни прошлых столетий, говорящие о рыцарях в золотых латах, дамах, одетых в красивые одежды, за благосклонность которых сражались эти рыцари. Всё это я увидел, когда тетя Лена с работы, из аптеки, где она работала фармацевтом, принесла от своей начальницы Сенопальниковой «волшебный фонарь».
У «волшебного фонаря» было отделение, где помещалась горящая керосиновая лампа, она давала фонарю свет. В фонарь вставлялись искусно нарисованные в цвете прозрачные картинки, теперь я сказал бы «слайды», но в то время даже понятия о слайдах и в помине не было. Но я точно помню, что картинки вставлялись в «волшебный фонарь», чтобы быть показанными при свете керосиновой лампы на развешенной на стене скатерти. Тогда я впервые понял, что в окружавшей меня действительности существуют понятия о красоте, красивой одежде, ярких увлекательных образах.
Алексинский Абакумовский дом располагался как раз напротив дома Щедриных. Братья Щедрины были отличными музыкантами. Время от времени их концерты, сопровождавшиеся чарующими звуками виолончелей, неслись из дома напротив. Теперь я думаю, что именно эти концерты, звучавшие в мои детские годы, сыграли главную роль в становлении моего музыкального слуха, звуки виолончелей, занимавшие в то время моё сознание и волновавшие меня в детские годы, были чем-то неповторимым. Слушая эти звуки, доносившиеся из дома Щедриных, я забывал обо всём. Мне были уже неинтересны мои игры, куда-то вдаль уходили улицы с соседскими мальчишками, желание идти в очередной поход. Я целиком был во власти доносившихся ко мне звуков.
В те далёкие детские годы я дружил со многими своими сверстниками, среди которых были и мальчик, которого все звали Пальгай, и Мишка Поздняков, с которым мы постоянно воевали, мои двоюродные сестры Галя и Ляля, две сестры Глаголевы и, наконец, Лёшка Лебедев – заводила и постоянный наш лидер; был среди них и Олег Щедрин, проводивший детские годы в Алексине. Мы с Олегом были большими друзьями, делились своими привязанностями и надеждами, которые могли увлекать нас в будущем. Так я узнал, что Олег собирается стать военным человеком, когда вырастет. Олег, следуя этим своим наклонностям, старался всячески подчеркнуть своё стремление. Наверное, для этого он носил одежду полувоенного образца, «галифе» и строгую куртку. Он был немного старше меня и заставлял прислушиваться к его мнению.
С Родионом Щедриным я знаком не был, потому что он был значительно моложе меня и в Алексине моего детства не появлялся. Был и ещё один эпизод, связанный с домом Щедриных, запомнившийся в моей ещё совсем детской памяти. Это было то время, когда моя бабушка Елена Агеевна ещё могла ходить вне дома. Она была дружна с бабушкой Щедриных. Мне хорошо запомнился эпизод, когда я в своём раннем детстве оказался в доме Щедриных. Хорошо помню, что обе бабушки были увлечены своей дружеской беседой, бабушка Щедрина увидела, что мне – ребёнку некуда себя девать и предложила отпустить меня в сад, в густой малинник, чтобы я занялся малиной.
Я отлично помню крупную и сочную малину щедринского сада, которой я лакомился в тот памятный день, а бабушки довольно долго вели свою задушевную беседу. В моём далёком детстве я был настолько наивен и доверчив, что поверил в обещание отца (наверное, связанное с тем, что я поделился с ним своим восхищением воинскими образами) подарить мне игрушечного коня, который будет стремительно носить меня во время моих игр со сверстниками.
Моё богатое уже в то время воображение, после обещания отца, рисовало мне захватывающие дух картины, как я на этом коне несусь среди соседских мальчишек и девчонок, оставляя позади всех, кто пытается меня обогнать. Воспоминание о скачущем подо мной коне, обгоняющем всех соседских мальчишек, так и осталось в моей памяти как виртуальная реальность. Отец ничего подобного подарить мне не мог, но игра воображения нарисовала в моём мозгу иллюзию скачущего придуманного отцом коня. Это воспоминание навсегда осталось в моей памяти.
Дом Щедриных был известен в Алексине не только тем, что часто можно было слышать их концерты, которые разносились по всей округе, но ещё и тем, что братья владели единственной в то время в Алексине моторной лодкой. Очень часто во время наших походов через бор к Оке мы с восхищением наблюдали, как мимо нас по речной глади стремительно проносилась их моторка, словно большой пароход, оставляя позади себя так любимые нами гребни волн. Если это было на пляже, то я и все мои товарищи, соседские мальчишки с восхищением бросались плавать на волнах, расходившихся после щедринской моторки.
Постоянным гостем в нашем доме в Алексине была подруга Лёли (Лёля – младшая сестра моего отца) – Зиночка Трофимова. Она, молодая девушка, близко к сердцу принимала моё детство. Наверное, это было желание каждой женщины нянчить ребёнка, поэтому она проявляла ко мне своё расположение. Впрочем, не только Зиночка, но и её брат интересовался жизнью Абакумовского дома, он был дружен с тётей Леной и имел далеко идущие намерения.
Зиночка Трофимова постоянно нянчилась со мной, будто я был её близким родственником. Так было и в тот день, о котором я хочу рассказать. Тогда она впервые отправилась со мной в сад и вежливо пропустила меня, 4-х летнего мальчишку вперёд. Мы с ней двигались по моему обычному пути – отодвинули в заборе доску, висевшую на верхнем гвозде, и я нырнул в щель, но, наверное неудачно, зацепился ногой за нижнюю перекладину забора и головой вниз полетел в зазаборную зелень. На моё несчастье, в зарослях крапивы попался глиняный горшок, о который я ударился переносицей. Сильно пошла кровь.
Испуганная Зиночка, недолго думая, схватив меня под мышку, выскочила в Пионерский переулок (я – то не видел, что в этот переулок), я только чувствовал, что Зиночка бегом тащит меня по тропинке переулка, белую поверхность которой я хорошо видел. Она тащила меня вниз головой, боясь запачкаться кровью, обильно лившейся из разбитого носа.
Моя голова висела очень близко к белой дорожке, и я видел, как по поверхности тропинки остается красный след льющейся крови. Эта белая тропинка с красным следом крови врезалась в мою детскую память. Надо отдать должное Зиночке, она действовала очень оперативно. Хорошо знакомая с тем, что и где происходит в Алексине, она быстро тащила меня по Пионерскому переулку мимо пруда на Снегирёвскую улицу. Там был медпункт.
Всё это – моё последующее осмысление происходящих событий. Я с детства был приучен к тому, чтобы постоянно анализировать всё, что со мной происходит. Из этого суматошного движения вниз головой я помню только доброе лицо врача и металлические скобки, которыми врач скрепил кровоточащую ранку на моей переносице. Шрам от злополучной ранки остался на моём носу на всю жизнь, Зиночка Трофимова стала моим близким другом. Впоследствии, несмотря на её меняющийся возраст и семейное положение, я звал её просто Зиночка.
Из дружбы Зиночкиного брата с тётей Леной ничего путного не получилось, потому, что тётя Лена была слишком осторожным человеком, чтобы, не раздумывая, броситься головой в омут.
В то благословенное время единственным мужчиной в Алексинской семье Абакумовых был мой дядя Михаил, он один задержался в Алексине, все остальные братья поселились в Туле. Он был в поиске своего места в этой жизни и работал землемером, приходил вечером домой усталый, и как человек, который приносит в дом свою зарплату, требовал определённого к себе уважения. Его ежедневный приход с работы совпадал со временем, когда семья в кухне – столовой ужинала, чем бог послал. В один из таких вечеров, задержанный каким – то неприятным фактом на работе, он, поковыряв вилкой в сковородке, которую подала ему мать – Елена Агеевна, вдруг с возгласом: «Разве это ливерок?», запустил в бабушку сковородкой. Инцидент тотчас с трудом был погашен Еленой Агеевной, но моя детская память зафиксировала этот «ливерок».
