Этот город насчитывал в конце ХIХ века свыше 70 тысяч жителей и был промышленным центром. В нём, помимо высшего учебного заведения (Демидовский юридический лицей), было 8 средних школ, одна мужская и две женские гимназии, кадетский корпус, духовная семинария, три духовных училища. Существовала музыкальная школа, выходили несколько газет. В городе еще были – краеведческий музей, шесть библиотек, народные читальни, книжные лавки, известный на всю Россию городской театр. Существовали многообразные общества: любителей конского бега, садоводства, трезвости, любителей драматического и музыкального искусства, спасения на водах.

Поначалу М.П.Чехов был счастлив и хвалил Ярославль. Он усердно служил, писал рецензии в местную газету, участвовал в общественной жизни, получал награды. Однако прошло не так много времени и он начал очень литературно, словно подражая штампам расхожей беллетристики, сетовать на провинциальную жизнь: «Уже четвертый год как я – начальник отделения… Но отчего это всё в моей службе кажется мне пустяками и чепухой? Что-то в ней есть несерьёзное. Одним словом – не то». Таким образом, дело даже не в Ярославле или Перми, но в представлении о себе, своем предназначении и надежде, что кто-то – случай, покровитель, чудо, – изменят судьбу к лучшему.

Есть еще одно печальное следствие воспитательной методы Прозорова – штудирование и муштра вовсе не пробудили в его детях тягу к новым познаниям, Скорее, наоборот.

Если сёстры еще надеются, что их брат Андрей (по желанию папы) сделает карьеру учёного и даже станет профессором, то для себя они не мыслят никакого дальнейшего образования. Хотя девяностые годы конца ХIХ века открывали для женщин новые возможности в этой сфере.

Амбициозные барышни, окончившие гимназию, брали судьбу в свои руки. Самые целеустремленные уезжали за границу, чтобы продолжить образование в европейских университетах. В любимой Прозоровыми Москве в 1872 году открылись Высшие женские курсы (курсы Герье), которые посещала, например, сестра Чехова, Мария.

В Петербурге в 1878 году начали работать Бестужевские курсы, имевшие физико-математическое и словесно-историческое отделения. На словесно-историческом отделении преподавали богословие, логику, психологию, историю древней и новой философии, историю педагогики, теорию эмпирического познания, историю литературы, русский, латинский, французский, немецкий, английский языки и один из славянских языков. Программа курсов была университетской и длилась четыре года.

К концу ХIХ века подобные курсы были открыты в Киеве, Казани. Там преподавали и читали лекции профессора университетов, знаменитые ученые. Экзамены на курсы сдавать не требовалось, нужны были лишь аттестат о среднем образовании и свидетельство о политической благонадежности.

В начале деятельности, например, Бестужевских курсов, выдерживался сословный признак. Почти 70 процентов принятых учениц были детьми военных и гражданских служащих. Так что в данном случае дочерям генерала не пришлось бы преодолевать никакие социальные или сословные препятствия, они оказались бы среди сверстниц своего круга.

«Бестужевка» баронесса Мария Мейендорф, поступившая учиться в 1893 году, так пишет о своих сокурсницах, их настроениях и целях: «Что представляла собой эта собравшаяся молодежь? Число желающих получить высшее образование было велико. Гимназий, то есть средних учебных заведений, было к тому времени много, и удовлетворить их всех не было возможности, и вот, как правило, принимались только медалистки, то есть девушки с головой, с мозгами. Всякий орган человека требует своей пищи, как желудок требует своей пищи в прямом смысле этого слова, так мускулы требуют движения, легкие – воздуха, а мозг алчет знаний и мыслей. Возможность обогатиться знанием – вот та первая и бескорыстная цель, которая собрала моих товарок в столицу. Была и другая: по окончании курсов легче было получить место преподавательницы или найти службу <…>».

Кроме того, блестящее знание иностранных языков открывало сёстрам Прозоровым возможность слушать лекции в европейских университетах. Однако ни Ольга, ни Ирина не только не испытывают желания как-то продолжить своё образование, но даже не допускают мысли об этом. Более того, они тяготятся своими знаниями.

Свой интеллектуальный багаж они дружно и почти в один голос оценивают не просто как ношу, излишество, но даже как уродство. «В этом городе знать три языка ненужная роскошь. Даже и не роскошь, а какой-то ненужный придаток, вроде шестого пальца. Мы знаем много лишнего», – сетует без толики кокетства Маша в первом действии.

Словоохотливый Вершинин в ответ разражается монологом о том, что нет и не может быть такого скучного и унылого города, в котором был бы не нужен умный, образованный человек, что среди ста тысяч населения этого города, конечно, отсталого и грубого, таких, как Прозоровы, только три, но что в будущем такими, как Прозоровы, станет большинство людей. Услышав утешительные слова об избранности, скучавшая до той минуты Маша решает остаться завтракать. А Ирина со вздохом добавляет, что слова Вершинина следовало бы записать.

Рассуждения об избранности образованного сословия Прозоровы вполне могли слышать от отца. Особенное предназначение (своё или близких) – это морок героев пьесы, предшествующей «Трём сёстрам» – «Дяди Вани».

В повести «Моя жизнь» провинциальный бездарный архитектор Полознев, считающий себя вправе бить взрослого сына по щекам, одновременно толкует ему о том, что есть божий, святой огонь. Это отличает образованного человека от осла или от гада и приближает его к божеству: «Все Полозневы хранили святой огонь для того, чтобы ты погасил его!»

Кажется, что «святой огонь» в доме Прозоровых если не чадит, то уже едва горит. Андрей планирует перевести за лето «одну книжку с английского», однако с удовольствиям предается двум занятиям: игре на скрипке и выпиливанию рамочек лобзиком. Маша пребывает в «мерлехлюндии» и почти открыто пренебрегает мужем. Ольга грезит как о счастье о возможности не ходить на службу и побыть дома. Ирина рассуждает о физическом труде и не знает, куда деть себя.

В первом действии именинница Ирина произносит жестокую, удивительную по своей силе фразу о прошлом, которая чаще всего остается в тени внимания режиссеров и исполнителей. Тогда как звучит это не менее разоблачительно, чем «Зачем вспоминать!»

В ответ на признания Тузенбаха в любви и слова о том, что «жизнь кажется прекрасной», она вдруг начинает плакать. И отвечает с горечью: «Вы говорите: прекрасна жизнь. Да, но если она только кажется такой! У нас, у трёх сестёр, жизнь не была еще прекрасной, она заглушала нас, как сорная трава…»

Эта фраза – своеобразный ответ на вопрос, отчего Ирина не хочет вспоминать. В ней скрытое обвинение прошлому – своему детству, отрочеству и юности. Причем говорит она обо всех трёх сёстрах. Выходит, что они еще не жили, что всё, чем отец наполнил их жизнь, было сорной травой. За всю пьесу ни у одного из детей не найдется счастливого, радостного воспоминания об отце. Хотя и мать они вспоминают очень редко. О ней мало что известно. Неясно, когда она умерла и насколько хорошо её помнят дети. Тогда как отец, с его занятиями, присутствовал в их жизни каждодневно, постоянно, настойчиво.

Тема сиротства – одна из важнейших во всем творчестве Чехова. Его герои нередко лишены именно материнского участия. Чехов берет такую житейскую ситуацию, в которой усиливается отцовский деспотизм. Деспотизм, равнодушие родителей к потребностям и чувствам своих детей – лейтмотив, поражающий своим постоянством и, безусловно, его истоки – в детстве самого Чехова.

Отца писателя, купца третьей гильдии, трудно назвать деспотом. Его домашнее тиранство, вера в дисциплину, проистекали скорее из желания показать и доказать хотя бы тем, кто слабее его, свою значительность и силу. С теми, кто был выше рангом, чином или званием, отец писателя был неизменно почтителен и даже искателен. Их он почитал людьми высшими и особенными. В своем же маленьком мирке, состоявшем из жены и шестерых детей, всё должно было подчиняться его разумению, желанию и воле.