От Шарля требовалось немного – узнать местонахождение центра управления всем электронным хозяйством Мордура. Взамен он получал свободу, деньги и возможность работать по своей тематике, только на государство. В конце концов, истинному творцу неважно, кто хозяин, лишь бы дали заниматься любимым делом. И Шарль старался, но увы – возможности раба и лаборанта ограничены! Отдуваться приходилось Знаменскому, Снегиреву и Раевскому…

  – Твою мать! Как задолбала эта долбанная долбежка!!! – рычит Денис, вытирая мокрый лоб тыльной стороной ладони.

  С плеч, густо намазанных маслом, ручьями льется пот, спина и грудь блестят мутными бриллиантами. Голова обвязана тесемкой, дабы пот не заливал лишенные бровей глаза, ткань набухла, верх покрыт белесой коркой соли.

  – Фи, какая тавтология! – притворно удивляется Алексей. – И это говорит человек с университетским дипломом!

  – Дядя, образование, воспитание и манеры – всего лишь тонкая корочка льда над мутной толщей инстинктов и рефлексов, – отвечает племянник. – Стоит только индивидууму на какое-то время выпасть из социума, как он тут же превращается в своего далекого предка с каменным топором и бусами из клыков пещерного медведя.

  – Согласен с тобой, – говорит Алексей, точным ударом разбивая глыбу на куски. – Человеческая история насчитывает тысячелетия, а так называемой культуре – нет, культурке! - пара веков.

  – Когда уже Носотрас отправит нас в соляную шахту!

  – Завтра, – ответил Алексей. – Сегодня постараемся и тогда господин Носотрас назначит нас работать в шахту.

  Алексей произнес фразу громко и четко, с нажимом на слово “господин”. Денис вытаращил глаза, но быстро опомнился – их же “пасут”. И не только через чипы за ушами. Высоко в раскаленном небе парят почти невидимые отсюда беспилотники, которые следят за каждым шагом не только рабов, но и так называемых свободных жителей Мордура.

  Рассвет в горах наступает медленно, зато утро переходит в день, едва только солнце усядется пылающей задницей на скалу. Жара обрушивается на долину, как цунами – в полной тишине, неотвратимо и безжалостно. Все живое стремится укрыться в тени и возле воды. Только рабы бредут, понуро опустив обмазанные маслом головы, к месту работы. Дурной запах немытых тел и машинного масла мешает дышать, пыль забивается в глаза и уши, бичи надсмотрщиков щелкают, словно клыки чудовища, желающего напиться крови. Уже вторая неделя заканчивается с тех пор, как Алексей, Денис и подполковник Знаменский попали в плен. Тяжелая работа и скудное питание сделали их жилистыми, быстрыми в движениях и мыслях.

  – То, что не убьет тебя, сделает сильнее! – с недоброй усмешкой произносит Денис.

  – Фридриха Ницше вспомнил? – поинтересовался Знаменский. – Что еще знаешь?

  – Что нет прекрасной поверхности без ужасной глубины. Мы пали так низко, что впереди только подъем наверх.

  – Как поднимусь, наемся до отвала! И напьюсь!! – недовольно бурчит Алексей.

  – Дядя, ты с ума сошел! – притворно удивляется Денис. – Наше питание сбалансировано по содержанию белков и углеводов, физические нагрузки равномерны и имеют ярко выраженную аэробную направленность. Еще пару недель и наши фигуры приобретут идеальные формы.

  – Тебя убить сразу или как? Тарелка опарышей и стебель сахарного тростника, по-твоему, баланс?

  – Дядя, когда мы выберемся отсюда – а я верю, что Родина о нас не забудет! – ты обомлеешь от радости, глядя на себя в зеркало. В смокинге…

  Словоизлияние Дениса обрывается мощным чихом и не менее мощным плевком.

  – От пыли свербит, – пояснил Знаменский, вытирая лицо тыльной стороной ладони. – А память у Родины коротка, уж ты мне поверь.

  – В смокинге!? – рычит Алексей. – Мне кажется, что я всю жизнь прохожу с трубочкой на письке, вымазанный с ног до головы машинным маслом. Вторая неделя пошла, как мы здесь!

  – Да, француз не торопится, – согласился Денис. – Может, ты его чем обидел, дядя?

  – Я был предельно вежлив с ним в плену!

  – Ты рассказывал, что бил дикарей деревянной лестницей. Может, и Шарлю случайно досталось? – спросил Знаменский, раскалывая киркой очередной булыжник.

  – Н-нет … он бы заорал! – не совсем уверенно ответил Алексей.

  Все трое работают на сколе камня. Кирки врубаются в едва заметные трещины, кажущаяся монолитной стена крошится, плюясь пылью и мельчайшими осколками. Несколько рабов суетятся под ногами, собирая камни в тачки. Надсмотрщик стоит неподалеку на скальном выступе, озирая окрестности, словно Бонапарт на Поклонной горе. Но внимание приковано не к рабам – куда они денутся с подводной лодки? Тоскующий взор направлен в безоблачное небо, взгляд шарит по небесной тверди в напрасных поисках пидараса на сияющей платформе или какого другого генномодифицированного урода, дабы с ликованием исполнить любую прихоть господина и стать… и стать, ну … э-э … в общем, срущим на других! Это ли не великая цель, это ли не смысл жизни? Ведь что может быть лучше, чем оказаться на вершине пищевой цепочки и гадить на тех, кто ниже тебя! Разве не в этом суть любой власти?

  Алексей невольно засмотрелся на “страдальца”, даже кирку из рук выпустил.

  – Эх, жизнь моя жестянка! А ну ее в болото! Живу я как поганка. А мне летать, а мне летать охота! – вполголоса произносит он, глядя на грустящего надсмотрщика.

  – Дядя, в нашем положении пессимизм роскошь! – шипит племянник. – Взбодрись и за кирку возьмись … тьфу, и я стихами заговорил!

  – С кем я связался? Стихоплеты прибитые! – бурчит Знаменский. – Что значит люди строем никогда не ходили!

  Африканское солнце прожаривает насквозь. Кажется, что даже кишки покрылись приятным на вид загаром бронзового оттенка. Знаменский стирает пот с лица, отросшие колючки вместо бровей царапают кожу. Ладонь скользит по макушке, короткий ежик волос отстреливает брызгами пота.