На следующее утро Амелия проснулась отдохнувшей. Она потянула руки к потолку и согнула пальцы. От боли не осталось и следа.

Амелия громко рассмеялась, на глаза навернулись слезы. Боль ни разу не покидала её тело с того дня, когда черный «кадиллак» сбил её на тротуаре. Даже в её лучшие дни руки гудели от постоянной боли.

Боль прошла полностью. Лекарство Фленчика вырвало нити страдания из её нервной системы. «Свобода! — подумала она. — Так вот что значит жизнь без боли. Я уже и забыла, каково это».

Она встала с шезлонга, сделала пируэт в первых лучах утреннего солнца. Она двигалась неловко и беззаботно, как ребенок в свой первый танцевальный концерт. Она снова засмеялась, и звон её смеха праздновал саму жизнь. Слезы неудержимо текли по щекам. Она вскочила на диван, пробежала по всей квартире, подняла руки к яркому небу за окном, затем вернулась к шезлонгу и снова на него вскочила.

Когда прошло головокружение, она приготовила завтрак, удивляясь, как легко её руки справляются с повседневными задачами. И как она раньше воспринимала такую легкость как должное? Поднимать вилку и чашку ко рту, мыть и сушить посуду — каждый обыденный шаг был чудом.

Гуляя по квартире, она заметила свое отражение в зеркале.

Пластырь на шее напомнил о её недавнем свидании с Фленчиком.

Она почти забыла о нем за утренним праздником. Поморщилась и отклеила пластырь, ожидая увидеть два прокола.

Как он и говорил, раны полностью зажили. Амелия улыбнулась, отбросив пластырь.

Она чувствовала себя слишком счастливой, чтобы сидеть на месте и спокойно рисовать. Хотелось понежиться, не испытывая боли. И пришла в восторг от фантазии, что заживет нормальной жизнью. Амелия сложила ароматические поленья в каминную яму и зажгла их, вдыхая цветочный запах. Затем сбросила с себя одежду и шагнула в ванну.

Амелия откинула голову назад, водопад заструился по её волосам. Она мыла голову без боли, проводя мыльными пальцами по густым прядям, распутывая их.

Намылила тело, наслаждаясь мягкостью собственной кожи. Редко признавала привлекательность своего пышного тела, которое напоминало эру гордых, сладострастных и грешных женщин, таких как Мэрилин Монро. Лично Амелия предпочитала свою фигуру тощим моделям, почитаемых на обложках современных журналов. Её тайно волновало её женственное тело, несмотря на проблемы, которые оно притягивало много раз.

Удовольствие от собственного прикосновения было порочным исключением, которому она отдавалась без чувства вины после отлета с Земли. Теперь, когда больше не было портящей всё боли, она могла полностью отдаться чувственному наслаждению. И уделила особое внимание полным грудям. Она взяла их, наслаждаясь их тяжестью и упругостью. Они переполняли её руки, но были идеального размера для больших калкорианцев. Она провела по розовым пикам, вздыхая от удовольствия своего прикосновения.

Руки, которые так долго терзали её, теперь её нежно ласкали.

Одна рука опустилась ниже груди, по мягкому низу её живота, к тянущей боли её естества. Она еле погладила чувственную вершинку кончиком пальца и почувствовала, как плавится её сердцевина. Ощущение напомнило ей занятие любовью с Фленчиком.

Она закрыла глаза и потеребила себя, её бедра качнулись в ритме пальцев.

«Это не займет много времени», — подумала Амелия. Оргазм приближался, она представляла, как умелые пальцы Фленчика трут её клитор. Её замечательный Фленчик, который забрал боль, подталкивал её к удовольствию. В один момент, нежно, в другой — настойчиво.

А что бы сделал командующий Раджир, будь он здесь?

Он бы взял её, глубоко загоняя в неё свои члены, пока Фленчик массировал сосредоточение её наслаждения. Она чувствовала настойчивое требование драмока принять его; его настойчивые толчки, утопая в её нуждающейся плоти… ещё, глубже… да… так сладко.

Нависая над ней, Брефт терзал её губы большим членом. Её возбуждал его настойчивый взгляд, его молчаливый приказ. Не подчинись она, наказал бы он её?

Он надеялась, что накажет. Её переполняло желание бросить ему вызов.

Она открыла рот, позволяя войти его горячей плоти. Плотно прижала язык к шелковистой коже его стальной эрекции, чтобы усилить его наслаждение. Он бы прохрипел в одобрении. Она вдыхала его острый запах корицы, пока он толкался бедрами у её лица.

Она отдалась им полностью, с благодарностью, их голод заполнял её пустоту. Они были едины вчетвером, их желание было почти звериным.

Раджир и Брефт кончили. Сладкая горечь калкорианского семени ласкала язык и горло. Тепло их соков наполнило живот с обеих сторон, унося её за грань.

Амелия замотала головой из стороны в сторону, пока издавала животные крики наслаждения.

Открыла глаза, высвобождаясь от фантазии, и достала большой и указательный пальцы из сокращающегося лона и мизинец из ануса. Несмотря на сильный оргазм, внутри ощущалась пустота. Ей хотелось, чтобы её окружали калкорианцы.

Она хотела, чтобы их руки и ноги переплелись с её. «Если бы они были рядом, я бы оттрахала их до онемения вагины. Что скажешь на это, мама? Это неправильно, но мне наплевать».

Она закончила мыться и вышла из ванны. Оделась и подошла к мольберту, выбросив клан из головы. Работа над картиной продвигалась хорошо, даже лучше, чем она надеялась. В отсутствие боли она осмелилась понадеяться на сотворение шедевра. Она взяла кисть.

И удивилась, как уверенно её держала. Спустя несколько минут она рисовала словно в заколдованном тумане. Ни боли, ни усилий, словно её вела невидимая рука. Картина, казалось, сама вышла из-под кисти, будто спал слой холста, раскрывая готовую работу. «Так я работала до несчастного случая, — подумала она. -

Ошибаешься», — она тут же поправилась. Раньше она воспринимала свободу от боли как должное.

Чтобы начать ценить её, потребовалась нескончаемые муки.

Стук в дверь вторгся в её мысли. Она попыталась вырваться из чар.

Отметила положение первого солнца в середине неба, второе солнце тоже взошло. И разинула рот от удивления. Она прорисовала несколько часов, не замечая ход времени. Её руки так и не заболели.

«Жизнь полна чудес», — подумала она с искренней благодарностью. Положила кисть и поспешила к двери, вытирая испачканные краской пальцы о ближайшее полотенце.

Не появление калкорианского клана удивило её, а радость, заполонившая её сердце при виде их. Трое мужчин улыбнулись, и она неосознанно улыбнулась в ответ, особенно Фленчику.

— Привет, — поприветствовала она их, широко распахнув дверь, чтобы они могли пройти.

Она зашли, но не стали идти дальше.

— Твои руки болят нет? — спросил Фленчик.

— НЕ болят, — Брефт мягко поправил супруга.

— Всё идеально, ни капли боли. — Она протянула руки для осмотра.

Сухая краска застыла на её пальцах.

— Ты рисовала? — спросил Раджир, очертив зеленую кляксу на её большом пальце.

Она засмеялась впервые за долгое время:

— Я рисовала всё утро. Не могу поверить, что это так легко.

Раджир сказал с заметной гордостью:

— Наш имдико — лучший врач на Калкоре, возможно, во всей Вселенной.

— Не смею возразить. Вам принести что-нибудь? Попить, поесть?

Раджир посмотрел в сторону кухни:

— Ты наверняка пропустила второй прием пищи, раз рисовала всё утро. Не хочешь поесть с нами? Мы приглашаем тебя на то, что ты называешь пикником. Мы будем есть на берегу озера. Это рядом. Очень красивые окрестности.

Амелию удивило его приглашение. Картина манила, но за окном был идеально подходящий для пикника день. Грех им не воспользоваться.

Внутренний голос предупредил, что пикник может не быть их главной затеей, согласно статистике.

Этим радостным безболезненным днем она была безрассудной. Но что будет, если они опять поставят её в компрометирующее положение? Кого она вообще обманывает — она отдаст душу Фленчику за свободу от мучений, даже временной. Её благодарность в этот день не знала границ. Кроме того, она всё ещё чувствовала зияющую пустоту от самоудовлетворения. К чертовой матери эту мораль. Мама мертва. И к черту земную мораль. Не ходи в пласианский монастырь со своим уставом, верно? Никто на этой планете не думал дурно о таких приключениях. На самом деле они считали, что только сумасшедшие им не потакают.