– Эви, – посмотрела на меня тетушка.

Она сидела в кресле у окна и опиралась на свою любимую трость из черного дерева. Тонкие, унизанные кольцами пальцы крепко сжимали серебряный набалдашник.

– Подойди, – тихо сказала герцогиня.

Она чуть повернула голову и высокий ворот старомодного пепельного платья распахнулся, открывая хрупкую белую шею. Большие выразительные глаза мрачно блеснули на бескровном лице. Они казались бездонными колодцами, наполненными черной, мерцающей водой, и я невольно поежилась, столкнувшись с ними взглядом. Пожалуй, никакой магстраже не сравниться с моей опекуншей в умении вызывать ужас! Казалось бы, всего одно движение бровей, а у меня между лопатками холодные мурашки бегут.

– Эвелин, эти теры хотят знать, не видела ли ты кого-нибудь из окна своей спальни?

Голос герцогини звучит тихо и устало.

– Кого, миледи?

Я посмотрела на тетушку, стараясь придать лицу простодушное и немного наивное выражение. С моей внешностью это было не так уж сложно. Светлые вьющиеся волосы, большие зеленые глаза, пухлые яркие губы, ямочки на щеках – кукла, да и только. Оставалось только почаще хлопать ресницами и не забывать изредка удивленно округлять рот.

– Мужчину, Эви, – герцогиня поморщилась, словно это слово причиняло ей боль.

– Нет, миледи. Я не видела никакого мужчину, – покачала головой и для пущей убедительности смущенно вздохнула и посмотрела на солдат. Как бы намекая, что предположение о том, что под окнами молодой девушки может находиться мужчина – просто оскорбительно. И они не смеют задавать мне такие вопросы.

Стражники неловко замялись.

– А что случилось? – дождавшись, пока они сполна проникнутся осознанием собственной вины, повторила свой недавний вопрос.

– Простите, Ваша светлость, но мы вынуждены будем осмотреть дом, – не отвечая на мой вопрос, нахмурился один из стражников. Высокий, крупный, с длинным горбатым носом и с красными нашивками на черном мундире, он, видимо, был тут главным и во что бы то ни стало хотел найти беглеца.

У меня внутри все сжалось. Если обыщут конюшню – мне конец! Надо что-то делать. Но что я могу? Как отвлечь стражей? Упасть в обморок? Скорчиться от боли? Устроить пожар? Или…

Я из-под ресниц посмотрела на тетушку. Неужели она позволит собой командовать?

– Исключено, – оправдывая мои ожидания, холодно произнесла леди Шарлотта. – В моем доме нет никаких висельников. И ни один из моих людей не посмел бы укрывать преступника.

Она голосом выделила эти «моих» и «в моем», как бы давая понять всю абсурдность подобного предположения. Все-таки я не ошиблась в оценке тетушкиного характера. Герцогиня не терпела, когда кто-то пытался диктовать ей условия, и именно это могло спасти моего подопечного.

– И все же, – не отставал носатый. – У нас есть полномочия проводить обыск в любом доме Амвьена.

– Тер Мерден, я потратила на вас достаточно времени. Если вы не знаете, мой покойный супруг был дипломатом, и на наш дом не распространяются законы о досмотрах и обысках. Предлагаю вам немедленно удалиться, – тон герцогини стал нестерпимо-ледяным. – И людей своих заберите.

Она поднялась, отставила руку с тростью и надменно посмотрела на стражников.

– Ваша светлость, вы не понимаете, – попытался уговорить ее Мерден. – Сбежал важный государственный преступник, от поимки которого зависит благополучие всей империи. Если мы его не найдем…

– Я не намерена повторять дважды, – процедила герцогиня и посмотрела на замершего у дверей дворецкого. – Гроу, проводи теров за ворота и убедись, что никого из них не осталось в доме.

Она высокомерно посмотрела на застывших мужчин.

– Эвелин, а ты иди к себе, – достался мне чуть более мягкий взгляд. – Доброй ночи, дитя.

– Доброй ночи, леди Шарлотта, – поторопилась проститься я и торопливо выскользнула за дверь.

После ухода стражников в особняке еще долго было шумно. В коридоре первого этажа шептались слуги, по лестнице, вызываемые герцогиней, то и дело бегали горничные, слышался звон стекла и звяканье посуды – видимо, леди Шарлотта посылала девушек за нюхательными солями и шайской настойкой.

Я тоже не могла успокоиться и расхаживала по комнате, выжидая, пока переполох, вызванный вторжением солдат, сойдет на нет. Душа была не на месте. Как там мой подопечный? Только бы он не надумал выйти из конюшни! Только бы никто из конюхов не зашел в карантинную половину! Только бы стража убралась подальше от дома! Как много этих «только бы»…

Наконец, когда я уже извелась от волнения, слуги разошлись, и все звуки за дверью стихли. Выждав еще немного для страховки, я прокралась на кухню, достала из буфета оставшийся от ужина пирог с зайчатиной, отрезала большой кусок, прихватила бутыль с молоком и осторожно выскользнула из дома. Что ж, годы жизни в семье леди Вонк не прошли даром. Я умела передвигаться быстро и бесшумно, а если было необходимо – то и совершенно незаметно. Еще бы! Когда леди Вонк была не в духе – а она была не в духе пять из семи вечеров в неделю, – мне приходилось буквально сливаться со стенами, чтобы не попасться ей на глаза. Весь день леди Амалия проводила наверху, в своей спальне, а как только на Аухвайне опускалась темнота, моя «благодетельница» – как она сама себя называла – спускалась вниз и норовила излить дурное настроение на всех, кто попадался под руку. А кто под нее мог попасться? Либо я, либо кухарка, либо несчастный лорд Вонк. Вот мы и норовили сбежать куда подальше: лорд Вонк – в портерную, Милли – на кухню, а я – к себе в комнату.

Воспоминания заставили поморщиться. Нет, каким бы непонятным ни было мое настоящее, это все же лучше, чем терпеть бесконечные тычки и попреки.

Я дошла до угла, свернула на каменную дорожку и, оглядевшись по сторонам, припустила к конюшне. Мимо густых зарослей орешника, мимо одноэтажного домика, где жили работники, мимо большой каменной поилки для лошадей. Запыхавшись, добежала до дверей, юркнула в приоткрытую щель и остановилась, пытаясь разглядеть в свете магического светлячка своего подопечного.

– Эй? Вы здесь? – шепотом спросила у настороженно притихшей темноты.

В углу послышался шорох. Куча сена дрогнула. Из нее появилась рука, потом – голова, и на меня уставились настороженные глаза. Увидев, что я одна, беглец шумно выдохнул, отер со лба пот и без сил облокотился на беленую стену. Он был в измазанной кровью сорочке и неловко прижимал к груди ладонь.

– Не бойтесь. Я вам еды принесла. Вот, поешьте.

Я достала из кармана сверток с пирогом и сделала шаг вперед.

– Вот, поешьте

В то же мгновение в углу что-то ярко вспыхнуло, раздался громкий треск, и я зажмурилась. А когда открыла глаза, мужчины уже не было. Только на каменном полу валялся его перепачканный грязью сюртук.

Я смотрела на серые тряпки и сама не понимала, что чувствую. Страх? Немного. Удивление? Да, пожалуй. А еще – растерянность. Куда он делся? Это что – какая-то магия? Но ведь у незнакомца были голубые глаза, а это верный признак отсутствия дара.

В Кроненгауде существовала простая шкала одаренности, по которой легко определялся уровень магии – цвет глаз. Самыми сильными были черноглазые аристократы, входящие в Первую когорту магов и занимающие наиболее высокое положение в королевстве; сразу за ними шли обладатели карих глаз, принадлежащие ко Второй когорте. Как правило, все они были уважаемыми людьми, имеющими вес и влияние в обществе. Следом шли те, кто, как и я, имел зеленые глаза, – этакие середнячки, владеющие обычной бытовой магией. А вот те, чей цвет колебался от серого до голубого, не обладали даже зачатками магии. У нас, в Кроненгауде, таких было большинство. Но, в отличие от соседнего Дартштейна, отсутствие дара не слишком влияло на положение в обществе. Нулевики или схельды встречались и среди дворян, и среди торгового люда, и среди духовенства. Правда, высшая аристократия, к которой принадлежала леди Шарлотта, состояла исключительно из тех, кто смотрел на мир черными, как смола, очами.