Однако в наши дни имя Витгенштейна известно далеко за пределами научного мира. О нем могут иметь представление совершенно не знакомые с его философией люди: возможно, кто-то из них узнал из «известной вечерней газеты» или женского журнала о том, что из-за Витгенштейна у Гитлера возникла патологическая ненависть к евреям, или что в 1930-е годы он якобы выполнял роль вербовщика для сталинского СССР наряду со шпионами из Кембриджа (Филби, Блант и др.). Кто-то посмотрел фильм, в котором Витгенштейн предстает в образе гея, или (если владеет английским языком) прочитал роман Д. Чарина, повествующий о жизни Витгенштейна-учителя в Калифорнии, а может, и короткий рассказ Т. Бернхарда, в коем племянник Витгенштейна вспоминает о своем дяде-философе, и т. д.
Витгенштейн превратился в чудаковатого персонажа, о котором рассказывают всякого рода небылицы и которому приписывают странное поведение и манеры. Иногда его представляют мудрецом в том значении, которое древние вкладывали в это слово, но такой мудрец, как правило, отличается склонностью к экстравагантным поступкам, выделяющей его среди прочих людей: он вызывает у окружающих либо насмешки, либо глубокое уважение. Короче говоря, человек в Витгенштейне затмил философа.
И вправду, жизнь Витгенштейна полна любопытных фактов.
Людвиг Витгенштейн был младшим сыном одного из богатейших сталелитейных магнатов Европы конца XIX века, в доме которого собирались лучшие представители искусства той поры. Унаследовав часть огромного состояния, Витгенштейн отдал ее сестрам и брату. Несмотря на то что в 1913 году Людвиг был освобожден от военной службы, во время Первой мировой войны он пошел добровольцем в австрийскую армию и, сражаясь на Русском фронте, в полной мере изведал всю тяжесть этого бессмысленного военного конфликта. Показав блестящие результаты в учебе в Кембридже, работая с одним из величайших умов своей эпохи, Бертраном Расселом, относившимся к нему с восхищением, в начале двадцатых годов Витгенштейн перебирается учительствовать в австрийскую глубинку, затем на несколько месяцев устраивается садовником в монастырь и, наконец, совместно с архитектором принимает участие в строительстве дома для одной из своих сестер. Впоследствии Витгенштейн возвращается в Кембридж в качестве профессора, однако, не имея никакой любви к традиционной методике преподавания, спустя некоторое время нанимается охранником в одну из лондонских больниц, а затем, со вступлением Великобритании во Вторую мировую войну, становится лаборантом.
Но это еще не все. Среди бумаг, оставшихся после смерти Витгенштейна, были обнаружены дневники, в которых он записывал с помощью тайного кода размышления личного характера. Таким образом стало известно, что его тяготили собственные гомосексуальные наклонности и преследовало навязчивое чувство вины. Душеприказчики Витгенштейна в целях защиты его репутации долгое время не предавали содержание этих дневниковых записей широкой огласке и тем самым спровоцировали появление всевозможных слухов.
Положение Витгенштейна в философской среде также было двойственным. Он ничего не опубликовал, кроме принесшей ему известность первой работы с причудливым названием «Логико-философский трактат» (1921 год), поэтому отрывочные сведения о тех новых, оригинальных идеях, которые он развивал в 1930–1940-е года, мы черпаем лишь из его лекций, представлявших собой, по словам очевидцев, сеансы размышления вслух, сопровождавшиеся многочисленными паузами, и устных рассказов его бывших студентов. Все это привело к тому, что вокруг витгенштейновской философии образовался ореол таинственности, поддерживаемый благочестивым усердием его учеников. Что же такого особенного он говорил?
Однако давайте проявим здравомыслие и поостережемся делать из Витгенштейна советского шпиона! Если он и в самом деле им был, то сей факт наводит на размышления не столько о Витгенштейне, сколько об изъянах нашей эпохи, к которой он, по его собственному признанию, не испытывал «никакой симпатии»[1].
И тем не менее вышеупомянутый ореол таинственности возник в основном по причине того, что судьба творческого наследия Витгенштейна сложилась парадоксальным образом. Необходимо в полной мере осознать присущую ему неоднозначность, прежде чем переходить к самому главному.
Как известно, Витгенштейн был австрийцем, пропитанным духом Вены начала XX столетия – Вены Шницлера, Крауса, Музиля. На его глазах движение «Сецессион», додекафонная музыка Шёнберга и психоанализ Фрейда восставали против буржуазной напыщенности. Сам Витгенштейн в молодости читал Шопенгауэра и О. Вейнингера.
Тем не менее философский талант Витгенштейна раскрылся не на родине, а в Великобритании – в кембриджской интеллектуальной среде, которая разительно отличалась от венской. В Кембридже Витгенштейн оказался в одном ряду с великими реформаторами логики: Расселом и его alter ego из Германии Фреге. Вначале философия Витгенштейна воспринималась в качестве одного из искусных способов решения философских проблем, поставленных этой революцией в области логики; именно так «Трактат» и последующие витгенштейновские идеи долгое время рассматривались в англосаксонских странах. Тем, кто не имел понятия о новой логике и о ее влиянии на философию, Витгенштейн казался труднопостижимым философом-логиком, оторванным от куда более значительных вопросов, которые заботили, к примеру, немецких философов и их французских эпигонов. Поэтому в 1950–70-е годы его работы исследовались и снабжались комментариями преимущественно в англосаксонских странах, на основании чего были отнесены к так называемой аналитической философии, которая занимается главным образом философией языка и философией науки.
Разумеется, при этом упускалось из виду, что Витгенштейн привез с собой в Кембридж проблемы, волновавшие уходящую Австрию и особенно Вену. По большей части это были этические проблемы, которые находили у Витгенштейна внутренний отклик. Временами они проступают в его сочинениях – особенно в личных дневниках, – но не становятся предметом систематической философской разработки (по важным причинам, о которых будет сказано позже) и потому на первый взгляд могут показаться второстепенными. Однако по мере обнародования этих рукописей и дневников становилось все более очевидным, что у работ Витгенштейна существует некое подобие изнанки, которая как бы отсылает к его мятущейся личности. На существование этой «изнанки» указывает сам Витгенштейн в письме к издателю, которому он послал рукопись «Трактата»:
«[В предисловии] я хотел написать, что моя работа состоит из двух частей: к первой из них, представленной здесь, нужно добавить все то, что я не написал. Именно эта часть является самой важной. Моя книга очерчивает границы Этики, так сказать, изнутри… В общем, думаю, что, смолчав, я повторил то, о чем сегодня многие без толку говорят».
Эта скрытая часть творчества Витгенштейна нашла свое воплощение в его собственной жизни, которая, казалось, была подчинена постоянному стремлению убежать от притворства и лжи – от всего того, что походит на интеллектуальную и моральную нечестность. Создается впечатление, что Витгенштейн находился в беспрестанном поиске некоей моральной (и понятийной) ясности, тщетность которого была обусловлена неотступно преследовавшим его чувством неудовлетворенности собой. Если прибавить к этому убежденность Витгенштейна в том, что о подобных вещах невозможно говорить осмысленно, то неудивительно, что такое множество биографов подчас с подозрительным удовольствием изучают его жизнь, как нельзя лучше являющую собой часть его философии.
Таким образом, становится понятно, отчего образ Витгенштейна оказался столь запутанным: с одной стороны, мы имеем дело со строгостью мысли, погруженной в проблемы, которые многие философы, особенно во Франции, постигают с трудом. С другой стороны – перед нами персонаж, жизнь которого была необычной, а личность – загадочной. Биографические данные приведены в книге лишь с целью познакомить читателя с некоторыми фактами, которые, будем надеяться, позволят удовлетворить его, безусловно, законное любопытство и помогут отличить правдивые истории о Витгенштейне от вымышленных.
