Сейчас Авенир Юрьевич шел по Новому мосту через Рось, с которого раскрывалась панорама Стрелецкого проспекта. Здесь он когда-то бродил под руку с Леной. И паралитики-манекены глазели на них с витрин, наскоро пришлепнутых к фасадам купеческих домов.
Все те же витрины в каркасах из уголкового железа, те же нестареющие манекены, переодетые по прошлогодней моде... А Лена погибла при восхождении на пик Гармо...
Нет Лены! Но осталось в памяти святое, непреходящее, на что можно опереться в минуту душевной неустроенности...
Загрустил Авенир, почувствовал себя фантомом среди людей. Нет им до него дела, своя у них жизнь. Получилось не так, как он представлял. Зряшная вышла затея!
Так рассуждал Авенир, меряя шагами Стрелецкий проспект.
"Дойду до Торговой, - загадал он, - и если ничего не произойдет, вернусь в гостиницу. Утро вечера мудренее!"
Но, видно, случаются еще чудеса на белом свете. Остановился с разбега шедший навстречу пожилой мужчина, спросил неуверенно:
- Ты ли это, Авенир?
- Бог мой, Суслик!
- Венька! Здорово, братец кролик!
Они бестолково хлопали друг друга по плечам, говорили наперебой:
- А помнишь Колю, Кукушкина? Как это не помнишь, он еще картавил...
- Постой... Рыжий, курносый? И что с ним?
- Да ничего, жив-здоров. А Нинка, ты за ней на первом курсе прихлестывал...
- Ну?
- Мать-героиня!
- Сам-то как?
- А что я, стареть вот начал. Погоди... Что это мы на улице? Пошли! К черту гостиницу! Заночуешь у меня. Никаких разговоров, обижусь!
На душе у Авенира потеплело...
* * *
Аркадий Васильевич Сусликов, Суслик, как его звали на потоке, жил неподалеку от Стрелецкого проспекта, в переулке Врубеля.
Они вошли в подъезд старого кирпичного дома и поднялись на второй этаж. Дверь открыла жена Аркадия, Вера Сергеевна.
- Авенир... - представил гостя Сусликов. - А вот отчества, извини, не помню. Склероз.
- Скажи, не знаешь, - улыбнулся Авенир. - Мы как-то обходились без отчеств.
Стены прихожей были увешаны картинами, эскизами, иконами, резными досками, керамическими тарелками.
- Я художник, - пояснил Аркадий, уловив удивленный взгляд гостя. - И Вера - художница, занимается керамикой. Этот светильник - ее работа.
- Что-то не пойму... Ты же инженер...
- Меня турнули с последнего курса. Или забыл?
- Мало ли что! Сегодня турнули, завтра приняли обратно.
- Да нет, не захотел я восстанавливаться и не жалею. Окончил художественное. В нем и преподаю. Знаменитым не стал, даже не выставлялся. Ну а ты по-прежнему в Москве? Кандидат или, может, уже доктор?
- Работаю конструктором, - уклонился от ответа Авенир.
Он был слегка задет тем, что его громкое имя ничего не сказало Аркадию. Впрочем, у художников другая среда, в ней хватает и своих светил.
- А знаешь, - признался Сусликов, - что-то во мне осталось от инженера.
- Покажи гостю конструизмы, - вмешалась в разговор Вера. - Пока суд да дело, я накрою на стол.
- Не хлопочите, ради бога!
- Когда позову, придете. А сейчас - марш!
Они перебрались из гостиной в кабинет. Экзотики здесь было, пожалуй, еще больше. Картины не только висели, но и стояли, прислоненные к стенам.
Аркадий достал из-под дивана несколько огромных пыльных папок.
- Начну-ка с пейзажей и натюрмортов...
Одна за другой ложились на пол акварели. Авенир не считал себя знатоком искусства, но доверял своему вкусу. Акварели были хороши. Особенно натюрморты. Букеты цветов на них привлекали чистотой и прозрачностью красок. Лепестки казались объемными, воздушными, смытыми влагой.
- Превосходно, - сказал Авенир от души. - Почему бы тебе не устроить персональную выставку? Для начала здесь, затем в Москве?
- Шутишь, - засмеялся Аркадий. - Это, Венчик, не так просто.
- Надо будет заняться.
- Не по зубам, братец кролик. Но все равно, спасибо на добром слове! А теперь покажу мои, как говорит Вера, конструизмы. Недурное словечко придумала, а?
Из следующей папки Аркадий извлек красочные изображения машин. Машины эти не были знакомы Авениру, но глаз конструктора профессионально оценил элегантность форм, целесообразность решений.
Машины - ахиллесова пята живописи. Это либо цветная фотография, либо уродство. Здесь же они жили, рвались в движение, как кони Клодта. Неуловимо смещая перспективу, выбирая необычные ракурсы, Аркадий добивался удивительного эффекта: если бы можно было говорить о психологическом портрете машины, то этот термин как нельзя лучше подошел бы к его "конструизмам".
- Откуда такое богатство?
- Плоды фантазии.
- Врешь, - не поверил Авенир. - Передрал небось?
- Ты что? Не будь ты моим гостем...
- И как оценивают твои... конструизмы другие художники?
Аркадий пожал плечами.
- Да никак. Я, братец кролик, болтаюсь о ними промеж двух берегов, ни туда, ни сюда. Пора кончать!
На очередном листе Авенир с изумлением увидел... первое свое изделие, оставившее памятку - шрам.
- Что это?
- Я же сказал: фантазия.
Авенир испытал острое разочарование: ну конечно, этого и следовало ожидать...
- На ВДНХ давно был?
- Лет двадцать назад. Я, видишь ли, домосед. Да и не настолько богат, чтобы по выставкам разъезжать. А при чем тут ВДНХ?
- Так, к слову.
Ну что ж, Аркадий мог и не быть на Выставке достижений народного хозяйства, где в свое время экспонировалось изделие. Но ведь достаточно и фотографии.
Следующие конструизмы Авенир рассматривал вполглаза, и Сусликов это заметил.
- Хватит. Совсем тебя замучил. Пора и честь знать!
Он хотел было захлопнуть папку, но не успел.
- Бог мой! - закричал Авенир, вскакивая. - Не может быть!
В последнем конструизме он узнал новое изделие, существующее лишь в чертежах. Уж его-то Аркадий не мог видеть нигде!
Авенир схватил лист, поднес к глазам. Никаких сомнений: на фоне космического пейзажа стояло, растопырив упоры, его строптивое детище. Все как есть: и характерные обводы корпуса, и раструб сопла, и перья стабилизаторов... Лишь клиренс раза в полтора больше. Вот он, последний штрих... Клиренс!
- Покажи расчеты.
- Какие еще расчеты?
- Брось дурить! Не с потолка же ты, черт побери, срисовывал эту штуку!
