– Неужто все трескоеды в этой бочке поместились? – удивился Суханов.

– Могу вам в уголочке поставить отдельный столик, – сказал Володя.

– Спасибо, Володя, только… – отказался Суханов. – У нас разные круги общения. – Суханов вежливо приподнял фуражку, откланялся и двинулся дальше.

Надо было отходить на запасные позиции – в кафе «Театральное», со дня своего основания облюбованное моряками и никакого отношения ни к театру, ни к ВТО не имеющее. В это кафе Суханов возвращался как в собственную молодость – почему-то щемило душу, делалось тревожно, сладко, такое ощущение, будто он нашел смятый затерханный рубль на пыльной дороге и, немой от счастья и предчувствия чего-то очень хорошего, помчался покупать на этот рубль мороженое. В «Театральном» Суханова тоже знали. Но знали не так, как во «Фрегате» – там к нему относились с почтением и непонятной робостью, а здесь любили. Всегда можно было потребовать салат из свежих огурцов, хороший кусок мяса и провести очистительную беседу с уборщицей Нюрой – бывшей сектанткой, а ныне полноправным членом профсоюза, трудящимся человеком. Нюра разуверилась в Боге и, чтобы хоть как-то удержаться на плаву – без бога образовалась пустота и мир полетел в тартарары, – начала пить. Пила она по-черному, как иногда пьют опустившиеся мужики, только мужики, в отличие от нее, хмелели, а Нюра нет, потом это ей надоело, она купила джинсовый костюм, вернулась к Богу и пошла работать уборщицей в кафе.

Кроме Нюры в «Театральном» работала еще официантка Неля – тоненькая, гибкая, как былка на ветру, с большими, светящимися изнутри глазами и узким изящным лицом. Неля писала стихи и занималась творчеством в литературном объединении.

Когда Суханов возвращался домой, на землю, то из Баренцева моря давал радиограмму друзьям: «Буду Мурманске шесть часов вечера Встреча шесть тридцать кафе «Театральное», – и не заходя домой, двигался в кафе. Там уже ждали друзья. А что ждало его дома? Неухоженная пыльная мебель, прошлогодний морской календарь, паутина, свисающая с потолка, и стены, на которых расписывался, рисовал каких-нибудь чертиков всякий, кто приходил в гости. Еще там была убогая посуда – две тарелки, два стакана и одна кружка, старое кресло, неубранная кровать и выключенный холодильник.

С тех пор, как от него ушла Ирина, он не мог воспринимать собственное жилье, как жилье, где можно укрыться, отдохнуть, прийти в себя, успокоить расшатавшиеся нервы, подлечить сердце и дать затянуться ранам и порезам; приходил в квартиру и с тоской оглядывал замусоренный пол, исчерканные стены, морщился от того, что где-то глубоко внутри у него возникал стон, медленно полз вверх, к глотке, норовя выскользнуть наружу, Суханов сглатывал что-то горькое, загоняя стон внутрь, кадык у него на шее беспокойно дергался, подпрыгивал – он понимал, что эту квартиру надо бы обменять, получить другую, где-нибудь в районе Колонизации или Долины уюта, но каждый раз на берегу оказывалось дел больше, чем он мог сделать, до квартиры руки так и не доходили, и он снова отбывал в плаванье.

Зато каюта у него на ледоколе была опрятной, ухоженной, уютной. Корабельная каюта стала для Суханова домом, крепостью в полном смысле этого слова, заменила квартиру, в ней он отдыхал, расслаблялся, приходил в себя. Хотя море – это не земля, а судно – не многоквартирный жилой дом.

Дверь «Театрального» тоже была заперта.

«И здесь заседает какая-нибудь артель по производству кукурузной каши или мыльный отдел универмага. – Суханов потер перчаткой ухо. – Обертки из-под мыла, как фантики, раскладывают на столах, разглаживают: у кого больше, у кого красивее… Что за чертовщина! Никогда кафе не было закрыто!» – Он постучал пальцем в дверь.

На стук выглянула Неля.

– О-о, Александр Александрович! – расплылась она в улыбке, засветилась, большие неземные глаза ее потемнели, появилась в них глубь и синь, Неля распахнула дверь: – Входите, Александр Александрович!

– По какому поводу запираетесь? – осведомился Суханов. Войдя в предбанник кафе, он снял «ллойдовку», пригладил ладонью волосы, потом запустил в них пальцы на манер расчески, разгреб, снова пригладил: волосы были мягкими, прическа модной. – Ожидаете приезд шведского короля?

– Вы его когда-нибудь видели? – с неожиданным оживлением спросила Неля.

– Когда-нибудь видел.

– И я видела, – сказала Неля. – На открытке. Мне один моряк подарил. Король и королева. Ее Сильвией зовут. Очень красивая. Я ей завидую-ю, – протянула Неля, голос у нее сделался далеким, задумчивым.

– Тому, что Сильвия красива, завидуешь, или тому, что она королева?

– Ни тому, ни другому.

– Сильвию я тоже видел.

– Живую?

– Естественно. Высокая, очень женственная и обаятельная, действительно красивая – смесь юга и севера, говорят, и очень умная…

– Раздевайтесь, Александр Александрович! Что же вы не раздеваетесь?

Суханов улыбнулся и снял с себя пальто.

– Король в молодости был большой повеса…

– Вот-вот, это я и хотела узнать, – Неля приняла от Суханова пальто, хотя это не входило в ее обязанности, – где он с нею познакомился?

– Участвовал в автомобильных гонках, ездил в Монако играть в рулетку, потом, влекомый чем-то, поехал в Мюнхен на Олимпиаду. Там ему дали переводчицу по имени Сильвия…

– Интересно, интересно. – На Нелиных щеках появилась розовина, брови выгнулись длинными дугами: очень ей хотелось узнать, как девушки находят своих принцев, а простые переводчицы превращаются в королев. – Что же дальше? – спросила она.

– Дальше было все очень просто. Как в обыкновенной сказке: наш герой влюбился, приударил крепенько, а когда Сильвия не ответила на ухаживания, привез Сильвию в Швецию. К тому времени старый король, кажется, уже скончался. Старый король был уважаемым человеком, профессором археологии, писал книги и участвовал в знаменитых раскопках…

– И этим зарабатывал себе на жизнь?

– Этим.

– Странное занятие для короля.

– Не более странное, чем другие занятия. Сильвия предстала перед риксдагом – Швеция хотела знать, какая королева у нее будет. Первое требование: Сильвия должна иметь королевскую кровь. Отец у Сильвии – немец, бежал когда-то от Гитлера в Бразилию, там познакомился с будущей женой. Оказывается, далекие предки этой женщины были вождями крупного племени. Таким образом, первое требование было удовлетворено. Второе требование: королева должна быть обаятельной, умной и образованной.

– Разве такие женщины есть, Александр Александрович? – Неля насмешливо округлила глаза.

– Есть. Одну из них ты сегодня увидишь.

– Интере-есно, – протянула Неля.

– Сильвия доказала в риксдаге, что она обаятельна, умна и образованна. Кроме членов риксдага на том заседании была вся знать и члены дипломатического корпуса – послы и советники-посланники. Когда послы задавали вопросы, то Сильвия отвечала на языке той страны, которую те представляли. А дальше все произошло как в сказке: повеса принц стал королем, а Сильвия – королевой.

– Где вы все это прочитали?

– В шведских газетах.

– И ныне Швеция любит королеву, конечно же, больше, чем короля?

– Сведения абсолютно верные.

– За какой столик вас посадить? – переключаясь на другое, озадачилась Неля, приложила палец ко лбу.

– За самый лучший, естественно.

– Вот тот, в углу… Годится?

Столик был небольшим, чуть меньше и ниже обычного, окантованным боком он прижимал портьеру к стенке, на столике стояла пестрая ваза с голой колючей веткой, призывно высовывающейся из черного пустого нутра и каким-то засохшим синтетическим цветочком, производившим впечатление натурального – трогательного, беспомощного, безвременно скончавшегося в шумной ресторанной обстановке.

– Годится, – сказал Суханов и пошел звонить по телефону. Он должен был позвонить обязательно. Если не позвонит, то, ей богу, умрет от тоски в плавании, грусть-печаль удавкой перетянет ему глотку, и все, либо еще что-нибудь произойдет: поскользнется на палубе и перемахнет через гибкие леера за борт, в лед. А упасть с тридцатиметровой высоты, да еще в холодный, спекающийся от мороза лед – штука гибельная. Шансов на спасение ни одного.