— Называть существ в честь друзей или коллег — очень милая традиция, — заметил губернатор, когда его жена ушла. — И никому этого не удалось лучше вас с той славной рептилией Testudo aubreii. Раз уж заговорили об Обри — я его не видел уже несколько дней. Как он поживает?

— Очень хорошо, спасибо, носится повсюду день и ночь, дабы подготовить корабль к выходу в море с еще большей, чем обычно, безумной флотской спешкой. Носится с таким усердием, что едва успевает поесть и, рад сказать, не успевает переедать.

— Ему нужны еще матросы?

— Думаю, нет. Нас осталось около ста тридцати. С учетом того, что «Мускату» нужны сокращенные орудийные расчеты, если я не ошибаюсь, не более трех–четырех человек на карронаду, Обри считает его достаточно хорошо укомплектованным и доволен производством помощника плотника на место бедного мистера Хэдли. Но, как вы знаете, все еще не хватает казначея, писаря и двух–трех молодых джентльменов.

— Что до казначея, то все мои поиски не дали человека, которого я мог бы рекомендовать. Но отличный писарь у меня есть. Его ранило в ногу, когда мы захватили Яву, но он уже поправился и стал довольно проворным. Есть два молодых джентльмена, они могут подойти, а могут и нет. Как думаете, Обри сможет пообедать у меня в четверг? Могу представить своих кандидатов до этого или после, как он пожелает. И могу в общих чертах расспросить его о ближайших планах. Думаю, могу сделать это без проявления невежливости. Помимо моего сильного любопытства насчет того, собирается ли он рискнуть сразиться с «Корнели» или попытается обогнать фрегат, я могу, немного злоупотребив полномочиями, дать ему в сопровождение до пролива шлюп «Кестрел». Он придет сюда в конце недели.

— Говоря без малейших на то полномочий… что там в окне?

— Тангалунга, яванская циветта, — объяснил Раффлз, открывая оконный переплет. — Иди сюда, Табита.

После паузы прелестное существо, пятнисто–полосатое, залезло в комнату и уселось Раффлзу на колени, недовольно косясь на Стивена.

Стивен из уважения заговорил тише и продолжил:

— Без малейших на то полномочий, думаю, могу заверить, что нельзя придумать менее желательного предложения.

— Ох, и правда?

— Мое впечатление, но это только мое впечатление, ничьих тайн я не раскрываю, тем более не даю консультации, что Обри собирается атаковать «Корнели», если ее обнаружит. Присутствие «Кестрела» на физический исход столкновения не повлияет — вооружен он четырнадцатью хлопушками и против фрегата бессилен так же, как фрегат бессилен против линейного корабля. Но на метафизический исход это окажет катастрофическое влияние. Если попытка Обри потерпит неудачу, то «Кестрел» тоже потопят или захватят. «Корнели» победит двух противников и покроет себя славой. Но если Обри преуспеет, дай Бог, то «Корнели» окажется побежденной превосходящими силами два к одному. Позора она не понесет, а Обри не заработает славы. Вам нужно понимать, что газеты и публика почти не обращают внимания на сравнительную мощь противников.

— Обри так ценит славу?

— Конечно, он превозносит Нельсона, но не думаю, что ему присущ порок тщеславия, как это, возможно, было с его героем. Личный триумф Обри, однако, неважен в этом гипотетическом бою. Истинная цель, и он ее осознает совершенно ясно — сбить самоуверенность с французов, особенно с флота. Это, я вас заверяю, вопрос такой важности, что я при необходимости зайду, и мне уже приходилось, очень далеко…

Как именно — он так никогда и не раскрыл. Открылась дверь, и английский дворецкий, некогда пухлый и цветущий представитель своего вида, но теперь пожелтевший и сморщившийся от яванской лихорадки, объявил, что обед его превосходительства подан.

— Святые небеса! Мистер Ричардсон, дорогой, что за кутерьма! — воскликнул Стивен, поднявшись на борт «Муската». — Что все эти люди делают?

— Доброе утро, сэр. Они вяжут выбленки на ванты.

— Что ж, сохрани их Господь от всякого зла. С моей точки зрения выглядит это очень опасным. Сам на корабле?

Сам оказался в каюте, устроив передышку с кофейником после исключительно тяжелого утра, начавшегося еще затемно. Бледный, усталый, но довольный.

— Ни за что бы не поверил, что столько можно сделать за три дня, — признался Стивен, оглядевшись вокруг. — Место просто не узнать с тех пор, как я был здесь. Каюта почти такая же, как и наша старая — чистая, аккуратная, удобная. А как много места оставляют эти маленькие аккуратные карронады, как же хорошо! Раффлз просит нас отобедать с ним в четверг здесь, в Батавии. У него для тебя есть писарь, за которого он может поручиться, и два мичмана, за которых не может. Боюсь, что честного казначея не найти.

— Четверг? — переспросил Джек, лицо его осунулось. — Я рассчитывал, что пороховая баржа причалит завтра до полудня, потом во время стоячей воды принять скот и отчалить с вечерним отливом.

— Насколько я знаю, у него завтра заседание совета, а потом большой обед для дюжины местных царьков в Бейтензорге.

— Конечно, он очень занят, — признал Джек и, подумав, продолжил: — Четверг означает потерю пары дней. Но меня сильно тревожит возможная невежливость в адрес губернатора — он оказался невероятно любезным. Вот что я тебе скажу, Стивен. Не мог бы ты повидаться с ним до четверга и попросить не беспокоиться насчет писаря и мальчишек, пусть его секретарь даст им рекомендательные письма ко мне. Это было бы гораздо лучше. Губернатору и миссис Раффлз не пришлось бы тяготиться парой неуклюжих болванов, а я бы смог лучше ознакомиться с их способностями. Ты не знаешь, за что их выгнали?

— Пьянство, блуд и лень стали их погибелью. Их не столько выгнали, сколько оставили на берегу. Они выползли из борделя около полудня, шатаясь с похмелья добрались до берега и обнаружили, что эскадра отчалила на рассвете. С тех пор живут в нищете. Хотя губернатор обратил на них косвенным образом некоторое внимание, но, кажется, их друзья ничем не помогли. Возможно, из–за нехватки времени, а не преднамеренно. В конце концов, пока «индиец» доплывет и вернется — пройдет целая вечность.

Джек некоторое время всматривался в Южно–Китайское море — сияющее солнце и бесчисленные суденышки, деловито снующие под ним, зеленоватый оттенок воды. На волосок от горизонта на зюйде поднимается дождевая облачная гряда. Налив Стивену еще чашку, он продолжил:

— Что до казначея, обойдусь и без него. Бедняга Блай обходился умным, относительно честным стюардом и понимающим баталером. В любом случае, капитан Кук был сам себе казначеем. Но от всего сердца поприветствую хорошего писаря. Мне было бы больно потерять все записи, как ты предлагал, поскольку наблюдения для Гумбольдта частично с ними совмещены, и умный человек, привыкший к корабельным журналам, мог бы в этом разобраться. Более того, есть и ужасный случай с Макинтошем. Ты же помнишь Макинтоша, он захватил тридцатишестипушечную «Сибиллу» после погони через весь Пролив. Так вот, он сошел на берег на Кикладах и потерял половину документов. Он взял оставшуюся половину, завернул ее в свинцовый лист, написал на нем «С — адмиралтейский совет, ф — адмиралтейство, б — комиссия по больным и увечным» и вышвырнул их за борт. Неделю спустя греческий ловец губок принес их в отличном состоянии на флагман и попросил вознаграждение.

— Он сосчитал цыплят, не оценив риски, — заметил Стивен.

— Да. Что же до мичманов — взгляну на них, конечно. Но мичман, которого никто не рекомендует, да еще и взрослый при этом… Подумывал я о юном фор–марсовом Конвее, но затруднительная это штука — вылезти на квартердек через клюз на собственном корабле, отдавая приказы своим бывшим сотрапезникам, не говоря уж о том, чтобы войти в общество мичманов, которые до того были твоими начальниками. Опять–таки, мои повышения обычно оказывались несчастливыми. В бою квартердек — чертовски нездоровое место, знаешь ли.

— Я мало что знаю о битвах, но мне казалось, в бою мичманы находятся со своими орудийными расчетами или на марсах со стрелками.