Литмир - Электронная Библиотека

Алексей Михайлович Милютин был далек от кругов оппозиционного дворянства. И не потому, что был боязлив, но – осторожен. Хватало и собственных волнений. Только благодаря заступничеству Николая Петровича Римского-Корсакова, благоволившего к его старшему сыну, ровеснику Саши Римского-Корсакова, смог избежать Алексей Михайлович следствия по делу Витберга. Слухи бродили разные, но в семье Милютиных была печаль: они любили покойного государя.

Старший Митя послушно ходил с родителями на панихиды, старательно крестился. У него была единственная встреча с царем. Осенью прошлого года с родителями и братьями Колей и Володей они ехали из гостей. У Тверской заставы Митя увидел нескольких генералов на красивых лошадях и засмотрелся.

– Картуз! Сними картуз! – быстро сказал отец, наклоняя голову к снятому парадному цилиндру.

Только тогда Митя узнал известное по портретам лицо и поразился, как приветлива и добра улыбка царя, даже чуть печальна. Но может ли быть печален царь?

Александр Павлович впереди свиты обогнал Милютиных и с приятной улыбкой поклонился. Он очень понравился Мите. Жаль было доброго царя.

Много позднее взрослому Дмитрию Милютину подумалось в связи с детским воспоминанием, что всем царствованием своим Александр I безуспешно пытался, сам того не зная, опровергнуть один из афоризмов Наполеона: «Когда о каком-нибудь короле говорят, что он добр, значит, царствование не удалось».

…А тем временем междуцарствие продолжалось. Все просьбы подавались на имя императора Константина Павловича и все указы издавались от его имени. На монетном дворе отчеканили первые серебряные рубли с профилем Константина. Николай приказал готовые монеты привезти в Зимний дворец и сдать Адлербергу.

3 декабря Михаил привез из Варшавы письмо Константина к матери и Николаю с отказом от прав на престол и вручил его Марии Федоровне. Николай Павлович стоял в соседней с кабинетом матери комнате и ждал. Наконец его позвали, и Мария Федоровна с чувством сказала: «Благодарите брата! Он приносит большую жертву!»

«Еще неизвестно, матушка, чья жертва больше», – хотел было ответить Николай, но пикироваться не стоило. Ему нужно было не частное письмо, а манифест Константина, ставшего на мгновение государем, об отречении. Вновь помчались в Варшаву курьеры.

А волнение усиливалось, межеумочное положение стало нестерпимым. Так можно было стать общим посмешищем. Николай решился и 12 декабря назначил на 14 число присягу себе как новому императору.

Часы потянулись для него невыносимо долго.

12 декабря в Зимний дворец пришло письмо от Якова Ивановича Ростовцева, двадцатидвухлетнего подпоручика лейб-гвардии егерского полка. Вместе с Е.П. Оболенским он служил адъютантом генерал-лейтенанта Карла Ивановича Бистрома; в штабе не раз слышал разговоры о печальной судьбе России, о несправедливой доле крестьян, а в начале декабря на квартире Рылеева прямые слова о том, что никто не присягнет Николаю.

Уверившись в существовании заговора, Ростовцев долго решал, как ему поступить. «Твердо решившись спасти государя, Отечество и вместе с тем людей, которых любил и которых считал только слепыми орудиями значительнейшего заговора, я вместе с тем решился принести себя в жертву общему благу; написал письмо мое к государю Николаю Павловичу и… отправился в Зимний дворец…» – так писал он спустя четверть века. На такой шаг действительно надо было решиться, ибо доносительство презиралось повсеместно, но в военной среде особенно.

Сведений о заговоре было предостаточно. Первые тайные общества стали организовываться в 1815 году и тогда же полицией начался сбор данных. К 12 декабря из Таганрога пришло донесение генерала И.И. Дибича, имелись доносы капитана Майбороды и уланского юнкера Шервуда. После совета с А.Н. Голицыным и М.А. Милорадовичем Николай отдал первые приказы об арестах. Таким образом, письмо Ростовцева большой тайны не открывало, если бы не одно обстоятельство: он назвал срок выступления и методы заговорщиков.

«Ваше императорское Величество! Всемилостивейший государь! Три дня тщетно искал я случая встретить Вас наедине, наконец, принял дерзость написать Вам. В продолжение четырех лет с сердечным удовольствием замечая иногда Ваше доброе ко мне расположение, думая, что люди, Вас окружающие, в минуту решительную не имеют довольно смелости быть откровенными с Вами, горя желанием быть, по мере сил моих, полезным спокойствию и славе России… я решился на сей отважный поступок. Не почитайте меня ни презренным льстецом, ни коварным доносчиком: не думайте, чтобы я был чьим-либо орудием или действовал из подлых видов моей личности; нет – с личною совестию я пришел говорить Вам правду…

Противу Вас должно таиться возмущение; оно вспыхнет при новой присяге, и, может быть, это зарево осветит конечную гибель России! Пользуясь междоусобиями, Грузия, Бессарабия, Финляндия, Польша, может быть, и Литва от нас отделятся, Европа вычеркнет раздираемую Россию из списка держав своих и соделает ее державою азиатскою, и незаслуженные проклятия, вместо благословений, будут нашим уделом!»

Далее Ростовцев предлагал Николаю Павловичу склонить брата Константина к принятию короны или публичному отказу от престола, дабы прекратить смуту.

Прочитав письмо, великий князь прослезился. Современному читателю, может быть, трудно поверить в подобную чувствительность, но то был век чувствительных людей. Горячо поблагодарив Ростовцева, Николай не удержался и спросил фамилий. Ростовцев, по его словам, заявил, что не знает никого, хотя «весьма многие питают неудовольствие против Вас».

На следующее утро Ростовцев обо всем рассказал Оболенскому и Рылееву. Первый сперва пригрозил ему скорой гибелью, но более разумный Рылеев сказал, что Ростовцев «не виноват в различном с нами образе мыслей». Им надо было выиграть день, успокоить Николая, и потому доверчивому, простоватому Ростовцеву Оболенский сказал, что якобы поняв свою безрассудность, они отказались от намеченных действий. Ростовцев обрадовался.

Столь много внимания декабрьскому мятежу уделено в силу его реальной значимости для судьбы России. Безумный день этот, могший стать роковым поворотом в российской истории, сильно повлиял на умы людей, заставил всерьез задуматься и совершить выбор тех, кто составлял активную часть общества. Главный герой нашего повествования оказался в центре событий. Другие герои прямо или опосредованно участвовали. Мятеж ни для кого не прошел бесследно.

12 декабря семилетний великий князь Александр Николаевич был провозглашен наследником престола. Ему сказали об этом, строго предупредив, что пока об этом никому говорить нельзя, и подавленный тайной взрослых мальчик долго плакал.

В тот день для составления манифеста по указанию Николая был приглашен Карамзин. Представленный им текст не понравился, там было слишком много похвал прошедшему царствованию и излишек обязательств царствования наступающего. Манифест переделал Сперанский 13 декабря, ночью его отредактировал Николай и подписал, но пометили манифест задним числом – 12 декабря. К нему были приложены бумаги из тайного пакета и пришедшее накануне письмо великого князя Константина Павловича императрице Марии Федоровне и великому князю Николаю Павловичу о его отказе от прав на престол, помеченное 3 декабря.

Наступила полночь, но нового государя ждал Государственный Совет. Николай медлил. Ему хотелось пойти в Совет вместе с братом Михаилом, а тот не спешил. То были дни и ночи быстрых решений. Николай взял бумаги, императрица-мать благословила его, и он пошел. Через полчаса вернулся и обнял жену. Их поздравляли и впервые называли «Ваше Величество».

В этот же день на квартире Кондратия Рылеева, чиновника Российско-американской компании, собрались заговорщики. Давно было решено, что момент выступления следует приурочить к смене царствования. «Случай удобен, – говорил Иван Пущин. – Ежели мы ничего не предпримем, то заслужим во всей силе имя подлецов».

6
{"b":"681796","o":1}