И закружилось, завертелось все, как во сне-кошмаре удушливом. Будто выше ростом стал Фролушка, будто начали сдвигаться оледеневшие бревенчатые стены, и сжимались, сжимались вокруг Авдейки, выпускать не желая.
Странно и страшно цепенея, глядел Авдейка, как прыгает Фролушка за Мотенькой, круша ветхий потолок, как бьет крылами в пальцах дайновых коротких, бескровно белых, рыжий зверек... И раздирается, разрывается - надвое. Намертво. Навсегда.
Не помня себя, ударился Авдейка о пол, заметался нетопырем быстрым по горнице, спаленкам, клетям. И, вылетая наконец в окошко чердачное, успел увидеть: падает на колени Лукич, послушно задирая седую косматую голову, подставляя изъеденную морщинами шею, и щерится Фролушка перекошенным личиком, слепо вращая дымными бельмами, раздувает ноздри, ищет дружка закадычного, ищет, ищет, ищет.
***
Авдейка прятался в дупле. Трухлявое дерево было убито молнией, но кузнец отчего-то не стал его рубить. А кузнечиха навязала на обугленный ствол красных да белых ленточек и время от времени носила к дереву плошки с дымящейся кашей. Каша быстро холодела на морозе и покрывалась тонким ледком. Авдейка подглядывал из своего убежища, не придет ли кто ночью. Но каша оставалась нетронутой. По утрам кузнечиха, простоволосая, в одной рубахе, выскакивала к дереву и, найдя заледеневшую, а то и припорошенную снежком полную плошку, злилась и плакала.
Постепенно слабеюший от голода Авдейка перекатывал во рту колючий цветочек-оберег и раздумывал о том, как бы попасть в дом. Но в одиночку с кузнечихой, а тем более с ее мужиком не справиться. Детей, стариков в доме нет, живность кузнец тоже не держал. Хоть бы пса завел или кошку. Искать же другой схрон Авдейка боялся. Деревня дальняя, незнакомая. Да и заперто все зимой, разве залезешь куда!
И когда он решил уже в следующую ночь лететь обратно на тракт, к последнему захорону, пусть даже к дайну прямо в зубы - все равно, кузнечиха привела в самый полдень к дереву богинку. Авдейка ее признал сразу: увидал сонным глазом сквозь наведенный для человека морок и вздутый горшком печным живот, и длинные, до блеска расчесанные темные волосы. Кузнечиха про морок не ведала, называла богинку бабушкой Мариной, суетилась вокруг, а потом побежала щипать лучину на самовар.
- Сам вылезешь али выманивать? - поинтересовалась богинка, задирая голову к дуплу.
Обессиленный Авдейка расцепил коготки и свалился в подставленную ладонь. Мог бы, конечно, извернуться и укусить, да опасался оберег выронить.
Потом бабушка Марина с кузнечихой гоняли чаи, а Авдейка затаился в богинкиной суме. От пронзительно манящего запаха человечьей крови кружилась голова, но солнце еще не село, и Авдейка пребывал в тягучей сонной истоме, словно качаясь на невидимых волнах, то опускаясь в черную глубь, то выныривая к обрывкам визгливых женских голосов:
- ...а дайнов, говорят, в наших краях почти не осталось. Но если где и появится - всех опырей непременно изведет. А то и хуже: не высосет до смерти и тоже в дайна превратит...
- ...простому человеку дайна увидеть не дано: слишком быстр опыриный вурдалак...
- ...избушка древняя возле тракта за одну ночь выросла...
- ...еще чайку...
- ...а и на дайна свой опырь найдется - ниян. Ежели вурдалак собственной крови живой отведает, то...
- ...выдумки все это...
- ...под снегом...
- ... и не бойся. Будет у тебя дитя. А дерево спилить надо.
Суму несколько раз тряхнуло и вынесло на морозный воздух. Авдейка изо всех сил боролся с дремотой. Богинка доковыляла до леса и, скинув морочное обличье, стремительно заскользила по твердому насту. От долгого пути в раскачивающейся туда-сюда суме Авдейку окончательно сморило, и очнулся он от того, что кто-то сильно огрел его по затылку.
- Посиди здесь, опырек, - услышал он богинкин голос. Испугался было, но тут же хихикнул про себя: глупая баба, не почуяв оберега, затворила Авдейку в обитую серебряным листом шкатулку.
Ох, спасибо тебе, сестрица Мотенька, и после второй смерти своей выручаешь меня! Зашуршал крыльями, устраиваясь поудобнее: дай-ка солнышку опуститься, а там и увидим, чьи минуты злее... Супротив нияна ни у кого силы нету. Ведь их и на свете-то не бывает.
2006
