– Как тут не слышать, если вся Зона только о том и гудит, – проворчал Дым, ставя перед гостьей стакан с чаем. – Его, вроде, бандиты для какого-то дела интересного наняли, а он возьми и крышей повредись, так сказать, при исполнении. А ведь матерый был мужик. Мог, говорят, хоть снорка привести на веревочке, хоть артефакт достать из самой ж… глуши. Один из самых лучших наемников в Зоне был. А за кордон отправили трясущееся, мямлящее нечто без признаков разума. Тяжелый, однако, случай, – подытожил он. – Интересно мне знать, что такого должно было случиться, чтобы так поломать человека?

– Так ведь это я его, дядь! – выпалила Динка и… заревела.

За годы, проведенные в Зоне, Дым научился почти ничему не удивляться. Но внезапное признание и Динкины слезы убедили его в том, что умение свое он постиг не в совершенстве.

– Как это ты его? – спросил он, когда девчонка немного успокоилась.

– Да вот так! – всхлипывая, пыталась объяснить она. – Его бандиты не просто так наняли, а чтоб меня с болот достать и обратно к ним отправить. Я же им, как рыбья кость в горле! Потому что сбежала и потому, что с мутантами управляться могу. Вот они и ищут способы меня вернуть. Считают своей законной собственностью!

Динка разрыдалась с новой силой.

Дым ласково погладил ее по голове.

– Ты успокойся да расскажи по порядку. Самой же легче будет, как выговоришься.

Дождавшись, когда рыдания утихнут, Дым высыпал перед девчонкой горсть конфет.

– Ничего себе! – Динка улыбнулась. – Дядь Дым, ты меня балуешь.

– А что еще с тобой прикажешь делать? Не каждый день у меня тут, знаешь ли, барышни слезы льют. Но, раз успокоилась, давай мне свою историю про то, как маленькая девочка большого дядю-наемника доконала.

Динка вздохнула, но начала рассказывать:

– Он когда только на болота пришел, я на него особо внимания не обращала. Бродит очередной залетный, мне-то какая разница? Пусть себе бродит спокойно, чай сам уберется подобру-поздорову. А он упрямый оказался, как настоящий баран. Под каждый куст заглядывает, каждую кочку вдоль и поперек рассматривает, ищет упорно так.

Мне  интересно стало, что ж он такое ищет-то? Да и пошла я к нему на встречу. Только чувствую, намерения у него совсем недобрые. Ты ж, дядь, сам знаешь, я видеть-то вижу, а объяснить не могу. Знаю просто и все тут.

Перехватила я его на тропе, спросила, какого лешего ему тут надо. А он и говорит, мол, бандиты тебя обратно требуют и, если сама не пойду, то силком утащит. И никакие мутанты не помогут. Ему, дескать, уже заплатили, поэтому дело делать надо.

Пробовала я с ним поговорить, даже подкупить пыталась. Да только ему-то плевать, что со мной будет. Он свое получил, а дальше хоть трава не расти. И знаешь, дядь, я как вспомнила, что у бандитов со мной творилось… каждую эту сволочь бездушную, каждую рожу. Разозлилась так, что в глазах потемнело.

Давай, говорю, попробуй меня отсюда вытащить, если жить надоело. Только он дурак оказался, не понял, что я тоже шутки шутить не буду.

Динка замолчала, сосредоточившись на конфетах.

– А дальше что? Не тяни.

– А дальше…

Есть на дальнем краю болота местечко, там домик стоит. Может, сторожка была или еще черт знает что. Загнала я его туда кровососами и начала голову ему морочить на чем свет стоит. То воспоминаний своих ему подкину про время у бандитов, то травить начинаю мутантами, как зверя в норе. Подпущу совсем близко, но убить не даю.

Меня так еще до Зоны урод один пугал из братков. Заходил в комнату с собакой своей огроменной на поводке, да поводок приспускал.

Собака рычит, рвется, когтями скребет по полу. А я в угол забьюсь от страха и молюсь, чтобы поводок этот проклятый выдержал. Или чтоб не выдержал, и загрызла меня эта тварь, лишь бы только не бояться больше, не видеть их обоих. А браток смотрит на это все и ржет, как больной. Весело ему было, видишь ли.

Мне однажды так страшно стало, что в голове помутилось, да я и врезала его собаке по морде, что есть сил… За это-то меня в Зону и спровадили. Мол, уму-разуму учить в суровых условиях. Чтобы шелковая была и послушная.

Динка всхлипнула, но сдержалась, чтобы снова не зареветь.

– А здесь еще хуже стало, чем за кордоном. Чего только они со мной не делали. Вот я и припомнила все, что только можно, да и втемяшила ему в голову, чтоб знал. Ты ж знаешь, дядь Дым, я такое могу. Как-то у меня получается.

Все я ему показала, до мельчайших подробностей. Но не сразу, а постепенно, чтоб подольше мучился.

Поначалу он сопротивлялся, как мог. Сильный мужик оказался, действительно упрямый. Надолго его хватило. А потом сдавать начал потихоньку, проняло его наконец.

А у меня к тому моменту уже настоящий азарт возник. Поломать его, раздавить, все мозги ему в кашу размазать. До такого его довести, чтоб сам сдохнуть захотел, но уже не мог даже попытаться. Чтобы он скулил в углу и от каждого шороха вздрагивал. Чтоб на своей шкуре прочувствовал, каково это. За каждую сволочь хотела на нем отыграться по полной.

В общем, сломался он, не выдержал. Поломать-то каждого можно, было бы только желание.

А у меня такое желание было, дядь, что самой страшно стало. Смотрела я на то, как он мучается и ржала, как тот браток… прям вот в кайф мне было видеть, как живой, разумный человек в тупое безвольное мясо превращается.

Потом надоело мне, да я и вышвырнула его к чертям с болот.

А вот дальше… Поняла я, дядь, что сама стала, как все эти нелюди. Что думаю и действую, как они. И прям упиваюсь этим. Так тошно от себя стало, противно. Пришла к тому, от чего бежала. Я потому и притащилась к тебе, дядь, – закончила Динка и опять разревелась.

– Во дела, – вздохнул Дым. – Ты, выходит, ко мне каяться пришла?

Девчонка кивнула, тыльной стороной ладони вытирая слезы.

– Я когда поняла, что как они становлюсь, всю душу себе наизнанку вывернула, – всхлипывая, заговорила она: – Так паршиво стало, дядь, что места не находила себе во всем болоте. Это ж получается, что я ничуть не лучше всех братков, которые со мной так.

– Признайся, страшно тебе стало, когда Шальной про возвращение к бандитам заговорил? – спросил Дым.

– Очень, – кивнула Динка.

– Вот именно. А от страха, девочка, люди и пострашнее вещи вытворяют. Потому что жить хочется. Своя шкура всем дорога и инстинкт самосохранения никто не отменял.

Странный ты, конечно, способ выбрала защищаться, ничего не скажешь. Но ведь поняла теперь, что не стоит палку перегибать. А раз поняла, значит, не все еще потеряно, Дин. Ты ж давно уже за себя постоять можешь, так что нет тебе нужды бояться, что обратно тебя кто-то силком затащит. У тебя охрана такая, что бандиты от зависти давятся, вот и рыпаются без конца. Да только ты плюнь на них и живи себе спокойно. Большая уже девочка, должна понимать, что без твоего желания больше ни одна скотина в Зоне тебя не тронет.

– Наверное, ты прав, дядь, – согласилась она и зевнула.

– Так, поговорили, а теперь давай уже спать укладываться. А то уснешь мне тут за столом, – принялся ворчать Дым.

– Да я к себе пойду. Что ты со мной, как с ребенком-то? – попыталась сопротивляться Динка.

– Так ты и есть дите малое, неразумное. В болото свое поутру пойдешь. Негоже детям за полночь по Зоне шататься. Даже с мутантами под ручку. Спальник тебе сейчас выдам, устраивайся на ночлег.

Динка поняла, что спорить бесполезно и согласно кивнула, поспешно отправляя в рот очередную конфету.

– Хороший ты, дядь Дым. Все ты понимаешь, поэтому и идут к тебе со всей Зоны сталкера со своими делами-заботами.

Дым покосился на нее и удивленно приподнял бровь.

– Ишь, разговорилась мне тут, – с улыбкой проворчал он. – Спать иди.  Утром с тобой поговорим.

* * *

Поутру Динка улыбалась.

– Чего это ты такая довольная? – полюбопытствовал Дым.

– Сама не знаю, – пожала плечами девчонка. – Выспалась, наверное. Или конфеты твои вчерашние на меня так действуют.