Элиза подошла к птицам и помахала нам.
— Что это?
Кен мрачно посмотрел на меня.
— Не то, что практикуют днем на публике. Кваскви неспроста отгоняет людей отсюда.
Я перешагнула соек. Они не шевелились, пока мы переходили, а потом разлетелись в стороны, собрались в кучу крыльев, перьев и клювов, громко кричали. Шар соек стал тверже, сливался в темную массу и пропал за высоким кедром с пышными ветвями.
Мужчина спрыгнул с вершины кедра, пролетел восемь футов. Он был в красной клетчатой рубашке под мятой кожаной курткой с серебряными цепями. Его джинсы были не модными, а рабочими, и его черные сапоги ковбоя были в узорах синих перьев, стрел и листьев. Он выпрямился и стряхнул хвою с колен.
Кваскви. Сиваш Тийе Иных Портлэнда, это, как я узнала от Кена, означало что-то типа лидера. Он не улыбался широко в своем стиле. Он был серьезен. Мрачен. Это не было похоже на того, от кого я ждала дозу бодрости среди драмы Иных.
— Идемте, — сказал он, развернулся и пошел по тропе к вершине холма.
«Ого. Не поприветствовал. Даже Пон-суму», — моя оценка ситуации приблизилась к ужасной.
Кен схватил меня за локоть, вед по тропе, когда я мешкала. Обычно такое обращение меня злило, но меня успокаивала его близость, хоть он и потерял безоговорочное доверие после того, как выдал меня Совету. И скрыл тот факт, что, играя роль раба-убийцы, он работал для освобождения Черной Жемчужины с Восьмерным зеркалом — мятежными хафу в Японии. Он считал, что мне это доверить нельзя. Я не знала, как тот, кто говорил, что заботится обо мне, мог считать меня такой бесполезной.
Его попытку пожертвовать собой — дать энергию смерти, необходимую для освобождения Черной Жемчужины — остановила Юкико, и он стал тихим, замкнутым. Многое кипело под той тишиной, я знала об этом. Его горе было таким сильным, и он не мог отвлечься на задания.
Я ощущала давление его оценивающего взгляда, он все отслеживал, взвешивал слова, обдумывал, словно все было новой территорией. Так и было. Он не ожидал, что выживет после освобождения Черной Жемчужины. Но выжил. И теперь ему нужно было понять, что это значило.
Кваскви остановился у тропы ниже Замка ведьмы. Это было разрушающееся каменное здание, где почти не осталось крыши. Стены внутри были покрыты граффити, а снаружи позеленели от плюща. Все говорили, что там призраки.
В 1850, как говорили, мужчина нанял путешествующего работника, чтобы убирать на землях. Работник влюбился в дочь мужчины, женился на ней против желания мужчины и сбежал. Как-то ночью мужчина наткнулся на пару и пристрелил работника. Самого мужчину повесили в 1859, то было первое законное повешение на территории Орегона. До его смерти мужчина клялся, что его жена заколдовала его, чтобы он убил. Жена жила в доме еще годами после него, и потому замок назвали Замком ведьмы.
— Идем, — голос Кваскви был резким от нетерпения. Когда все пошли вперед, он взмахнул рукой. — Нет, только Кои. Я прошу тебя отплатить долг, оставшийся за тобой.
Глаза Кена расширились.
— Не нужно таких формальностей, если только…
— Если что? — я знала, что это не просто прогулка по пару. — Я справлюсь. Кваскви мне не навредит.
— Уверена? Ты — не его народ, Кои.
— Я и не из Токио. Он все равно мой друг.
— Разве я тебе не друг?
Я пошла по тропе. Под глазами Кваскви были мешки, хвоя торчала в темных блестящих волосах.
— Выглядишь утомленно, — сказала я.
— Выглядишь ужасно, — парировал он.
— Перелеты мне не нравятся, и я даже не успела поесть. Вы с Марлин не отвечали на звонки, и я сразу отправилась в квартиру Марлин.
— Она в порядке?
— С каким-то парнем, которого я никогда не видела, но в порядке.
— Хорошо, — сказал Кваскви.
Мы добрались до покрытой мхом лестницы сбоку здания. Кваскви шагал по ступеньке за раз, словно на него давила тяжесть.
— Ты в порядке?
Он поманил меня вверх по лестнице.
— Я удерживал круг защиты здесь 48 часов, вот-вот упаду. Если бы ты только разобралась с ней, я мог бы отдохнуть.
«А вот и Кваскви, которого я знаю и люблю», — я побежала по лестнице, устав придумывать умный ответ. А потом я поняла, почему Кваскви был не в себе, и застыла на лестнице.
На каменном холодном полу лежала знакомая фигура. Дзунуква, ледяная старуха. Она напала на меня на площади три недели назад, направила на меня ледяной ветер, когда мы с Кеном пытались добраться до назначенного Кваскви места встречи вовремя, чтобы не потерять папу. Она тогда напугала меня. Красные губы, гнездо волос, разноцветная цыганская юбка с блестящими детскими зубами, сияющими как зеркала. Еще страшнее было то, что в тот раз я использовала против нее силу баку, хоть она не спала. Меня радовала ее сила, меня ужасал мой голод, и я чуть не осушила ее полностью.
Теперь она лежала там, волосы рассыпались вокруг ее головы как темная вспышка. Мертвая. Ее губы были сжаты, словно собирались выпустить холод, но ее черные глаза были открытыми, безжизненными. Кто-то осторожно разложил ее юбку, опустил ее руки в пародии на первую позицию балерины. В моей голове раскрылась зияющая пустота. Я не понимала то, что видела. Она была тут, убитая. И над ней на каменной стене была другая часть цитаты Шекспира, которую кто-то изобразил кленовым сиропом на моей кровати. Только тут надпись была темно-красной, засохла и обсыпалась, воняла скисшей дыней и железом.
«Какие сны приснятся?».
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Кваскви скрестил руки и нетерпеливо посмотрел на меня.
— Эта цитата что-то для тебя значит?
— Это не моя цитата!
— Но она что-то для тебя значит, маленькая баку. Кто бы ни сделал это, — он скрипнул зубами, щурясь сильнее, глубоко вдыхая носом, — он вызывает тебя.
«Какие сны в том смертном сне приснятся», — в его словах был смысл, но каждая клеточка моего тела была против ответственности за эту ужасную смерть. Я не могла признаться серьезному и пугающему Кваскви, что было написано в моей квартире.
— Это цитата Шекспира.
— Гамлет, знаю. Дзунукву убили и оставили тут, чтобы Иные Портлэнда нашли это послание. Это не связано с Гамлетом, но зато намекает на пожирателей снов.
Я покачала головой, слезы текли из левого глаза. Я вытерла его ладонью.
— Клянусь, Кваскви, я не знаю, почему это произошло. Я была в Японии всю неделю! И ты был со мной.
— Да, — мрачно сказал Кваскви. — И то, что я за тебя поручился, не дало Иным Портлэнда потребовать твоей крови, — он опустился на пятки и уткнулся лицом в ладони. — Дзунукву убили, пока меня не было, — его плечи дрожали, и я услышала хриплое сдавленное дыхание того, кто сдерживал всхлипы. — Я должен был остаться тут.
Я коснулась его плеча, кожаная куртка была прохладной и влажной под моей ладонью.
— Чем я могу помочь? Я сделаю все, что смогу, но я, — я сглотнула горечь в горле, — не могу есть сны мертвого, — я так думала. Папа не говорил о такой возможности, но я не хотела проверять, трогая Дзунукву. Мертвым что-то снилось?
Кваскви поднял голову.
— Ты согласна помочь? — его глаза были ясными, голос был полон рвения.
— Что я могу сделать?
— Ты сделаешь все, что можешь?
— Я же так и сказала!
— Это мне и нужно было услышать, — сказал он, вдруг поднялся, и я отпрянула. — Три раза.
Блин. Произнесенное три раза было как в сказках из других культур. Было сложно уследить за этим после утомительного перелета и голода.
— Во что я ввязалась?
Кваскви обошел труп Дзунуквы и прошел в Замок ведьмы сквозь дверь в треугольной стене. Я последовала за ним, сердце колотилось. Что еще? Эта часть здания была без крыши, открытая стихиям. Кваскви прошел к другой стороне, где короткая лестница вела к первому этажу. С одной стороны стены не было, но комната на первом этаже была просторной, хоть тут и воняло затхлостью, мхом и дезодорантом «Axe».
Я закашлялась, глядя во тьму в дальнем углу. Белый парень моего возраста был на полу в углу, руки обвивали его согнутые колени. Только шорты и красная футболка с надписью «Сделаем Америку снова великой!» защищали его от холода. Его пальцы так сильно прижимались к коленям, что ногти казались белыми.
