Я обдумала то, что знала об Элизе. От нее было не по себе. Даже когда я ничего не знала об Иных, и она была просто ученицей на занятиях японской литературой в колледже, она не была дружелюбной. Она была как кислая груша.

— Он хочет заманить их в какую-то ловушку, — я поджала пальцы ног в ботинках, словно хотела впиться в землю на сейсмически опасной территории. — И он хочет, чтобы я была наживкой.

— Похоже, — сказала Элиза, — Кваскви и шагу не может без тебя сделать.

Ее тон стал более ядовитым, чем я привыкла. Она показала клыки, потому что мы были одни? Я была не в настроении терпеть удары Элизы. Она не понимала, что я уже не была молчаливым отшельником на уроке Канеко-сенсея. Я столкнулась с драконами. Ревнивая болельщица не могла меня задеть.

— Что за мужчина в капюшоне был в твоем сне?

Элиза моргнула.

— Что?

— Когда я ела твой сон, там был парень в капюшоне, которого ты боялась. И он был заодно с теми, кто напал на тебя. И ты боялась во сне не неизвестности. Этот страх был особенным.

— Особый страх нападения. Серьезно. Скажешь чету, что мне нужно еще обезболивающее?

Я повернулась к двери, чтобы скрыть улыбку. Я ее задела, и подлая часть меня была рада, что я отплатила ей ее монетой.

Чет оказался в коридоре у комнаты Элизы. Он удивился, когда я появилась.

— Ты нужна им на кухне.

— Спасибо.

— Слушай. Знаю, с Элизой непросто, — Чет виновато улыбнулся. Он склонился и понизил голос. — Ты выросла как хафу вне общества. Есть Иные, которые презирают меня или Элизу. Представь, когда с тобой так обходятся всю жизнь, а потом появляется хафу как ты — почти что Мэри Сью, выглядишь неплохо и талантливая. Такая сильная, что даже Кваскви старается тебе угодить.

— Ладно.

Чет подмигнул.

— Не у всех есть самоуверенность. Некоторые из нас рады, что есть хафу, которого замечают Иные.

Я попыталась ответить ему такой же улыбкой, как его. Я ценила его честность. Совет в Японии постоянно недооценивал хафу Восьмерного зеркала, и я понимала, что долгие жизни Иных не дарили им мудрость, чтобы преодолеть предрассудки, но у меня не было времени переживать из-за политики в Портлэнде в данный момент.

На кухне не было кофе, блинов и бекона. Мне было нечего теребить в руках, а воздух был напряженным из-за Кена и Кваскви, глядящих друг на друга как альфа-гориллы, готовые бить о головы кружки.

— Эго мешает договориться, — отметил Пон-сума на японском. Я села рядом с ним за круглый стол, чтобы быть в стороне от бури тестостерона у стойки.

— Я готова побыть наживкой, — сказала я на английском.

— Вот это моя смелая бакуша, — Кваскви ухмыльнулся. — Демо Нихонго во ханашимашо.

Почему он хотел, чтобы мы говорили на японском? Все, кроме Элизы и Чета, знали его.

— Кои-чан, — сказал Кен. Он заговорил на японском, как просил Кваскви, но не отпускал крепко сжатую от гнева кружку. — Есть и другие способы справиться с бывшим парнем твоей сестры. Наживкой может быть Буревестник.

— Буревестник — не оружие или слуга, — сказал Кваскви. — Он прилетел прошлой ночью ради Дзунуквы, но он не прибывает по щелчку моих пальцев.

— Я понимаю, что это опасно, — сказала я. — Но те смерти были нацелены на меня. Поверь, я была бы рада оставить грязную работу твоим милым подручным, но Пит… или Джеймс, или как его там, мстит мне. Вряд ли он оставит меня и Марлин в покое, не попробовав напасть на объект его одержимости еще хоть раз, чтобы излить на нас свою ненависть. И если мы уберем его в тайне, его прихвостни станут охотиться на меня, потому что так делал их лидер.

Моя речь удивила парней, и уровень тестостерона в комнате стал ниже.

Глаза Кваскви окружили морщинки в уголках. Его улыбка стал искренней.

— Девочка, ты полна сюрпризов.

— Что?

— Неплохой психоанализ врага, — сухо отметил Пон-сума.

— Я чувствую себя гордым папой, — Кваскви скрестил руки на груди и смотрел на меня властно.

Я закатила глаза.

— Проясню кое-что. Если я наживка, то мне решать, что будет с тем, кто попадет в ловушку.

Кваскви фыркнул.

— Твой психоанализ учитывает, что будет с моралью и жизнями Иных Портлэнда, если мистер Торвальд проживет больше суток?

— Не убийство.

— Это правосудие. Он убил Дзунукву.

— А я убила Юкико-сама!

Кваскви издал сдавленный звук и потянул себя за мочку уха. Он замер, мрачно усмехнулся Кену, а тот напрягся, сдерживал себя. Моя грудь вздымалась так, словно я взбежала по горе Табор.

— Ах, — Кваскви захрустел костяшками. — Вот и это. Я все думал, когда мы до этого дойдем.

— Это далеко от правды, — тихо сказал Кен, от расстройства перешел на английский, словно я лучше поверила бы его словам на своем языке. — Юкико-сама решила, что ей нужно умереть. Она выбрала отдать жизненную энергию, чтобы исправить ошибку, принесшую страдания. Не лишай ее жертву достоинства, сводя все к себе.

Я вдохнула сквозь зубы. Слова Кена словно оцарапали мою кожу силой эмоций в них. Я потянула за футболку, сцепила ладони на коленях. Мне нужен был шоколад или латте, чтобы сосредоточиться, или блины Чета окажутся на столе.

— Он прав, — сказал Кваскви. — Перегибает, но прав, — он тихо опустил кулак на стол. — Тот бардак с Черной Жемчужиной был не из-за тебя. Виноват Совет. Тот придурок Тоджо, — его голос стал почти шепотом. — Ты освободила древнюю.

Мое горло сдавило так, что я не могла говорить. Слеза покатилась из моего правого глаза по щеке.

— Я съела ее сон. Я. Я поглотила ее сущность, сон о себе, и у нее ничего не осталось. А мне это понравилось, — я посмотрела на Кваскви, чтобы понять его реакцию на это ужасное признание.

Меланхолия сияла в его карих глазах. Он подошел к столу и коснулся моего запястья через рукав, его ладонь была теплой, он легонько сжал мою руку. А потом попятился, поднял ладони в воздух, словно молился.

— О, боженька, спаси меня от женщины, познавшей свою силу! — он пронзил меня хитрым взглядом. — И которой это понравилось.

Очко, Кваскви.

Я кашлянула.

— Я все еще настаиваю, чтобы убийства не было. Мы поймаем Пита на чем-то незаконном и передадим его полиции людей.

— Мы можем его ранить? — глаза Кваски блестели жестокостью или весельем?

Я вспомнила, как тот гад обзывал Марлин.

— Конечно.

— И покалечить можно?

— Не перегибай.

Кваскви помахал пальцами перед своим лицом как безумный ученый в фильме.

— Отлично, — сказал он с фальшивым немецким акцентом. — План такой. Кои пойдет куда-нибудь с Пон-сумой, потому что, согласись, ты выглядишь наименее жутко.

Пон-сума не расстроился. Он моргнул и кивнул. Кваскви продолжил:

— Кен, ты применишь иллюзию кицунэ и превратишь нашу группу в невинных прохожих. Нужно, чтобы мистер Торвальд понял, что Кои уязвима. Он не упустит шанса напасть на нее после того, как его побили ночью. Мы отправимся за ним и будем следить, пока Кои не окажется в опасности получения травмы.

— Я знаю отличное место, — сказала я. — Кофейня неподалеку, где бариста с татуировками Нордваст Уффхейм.

Уголок рта Пон-сумы приподнялся.

— Яппари коу-хи канкеи.

«Да, еще одна связь с кофе, мальчик-волк».

— Это не обычное место для встречи Иных, так что может сработать, — я видела, как Кваскви соображал.

— Как ты убедишься, что Торвальд знает, что Кои вечером будет уязвима? — спросил Кен.

— Вот так, — сказал Кваскви. — Подыгрывай, — он переключился на английский. — Ты не хочешь нам помочь? — он возмущенно выдохнул. Громче, чем нужно, Кваскви продолжил. — Я должен был знать. Все вы хафу такие. Не хотите рисковать своей шкурой. Ладно, — он прошел к коридору и замер на пороге. — Беги и прячься со своим игрушечным кицунэ. Я умываю руки.

Он широко улыбнулся и драматично подмигнул, а потом изобразил праведный гнев. Он развернулся и бросился прочь из кухни.

— Ах, — прошептал Пон-сума на японском. — Предатель — Чет или Элиза.