Процесс превращения сексуальной энергии в деятельность, далекую от удовлетворения сексуальных потребностей, З. Фрейд определял как «сублимацию». В этом случае происходит «отказ от сексуальных целей, известная десексуализация» [Фрейд, 1989: 434–435]. Иначе говоря, энергия сексуального влечения может превращаться в энергию творчества или волю к власти и славе. Или, если выйти за рамки сугубо фрейдистской логики, то можно сказать, что физиологическая и психическая энергия человека может выливаться в самые разнообразные формы. И это частично объясняет одиночество как жизненную стратегию или вынужденное временное положение.

Одной из причин добровольного отказа от стремления к созданию интимной пары является асексуальность, понимаемая как новый вариант сексуальной ориентации наряду с гетеро-, гомо- и бисексуальностью [Chasin, 2019]. Как показал опрос в Великобритании, 1 % респондентов ответили, что никогда и ни к кому не чувствовали никакого сексуального влечения [Bogaert, 2004].

Культурное принуждение. На всех этапах человеческой истории и во всех культурах индивидуальная сексуальная потребность приобретала форму осознанной социальной целесообразности: люди, занимаясь сексом, не только решают личную гедонистическую проблему, но и обеспечивают воспроизводство своего рода, группы, нации, населения государства. Таким образом, смысл сексуальных отношений выходит из частной сферы в публичную, становится социальным. Это порождает механизмы социокультурного принуждения: устанавливается норма, предполагающая, что «нормальный» человек формирует пару с перспективой создания семьи и рождения детей. Политики и чиновники озабочены сексуальностью, рационализируемой в терминах «решения демографической проблемы» [Гурко, 2013; Печерская, 2013], а старшее поколение ждет внуков [Шадрина, 2014: 145–168]. Одиночество либо стигматизируется в терминах социальной неудачливости («бедняга», «не везет», «не может найти пару» и т. п.), либо патологизируется как медицинское или моральное отклонение («у него/нее что-то не в порядке»).

Как показывают опросы населения, большинство россиян поддерживают мнение о необходимости создания семьи и регистрации отношений (78 % в 2017 году и 77 % в 2019 году), особенно люди старше 60 лет (84 %). Еще 11 % опрошенных придерживаются почти той же позиции, но не считают регистрацию брака обязательным условием создания семьи[8].

Вокруг индивида формируется сеть социальных ожиданий относительно того, что он «нормальный», что его жизнь сложится хорошо, что он найдет свою «половинку» и т. д. Если он об этом «забывает», ему обязательно напомнят и даже постараются помочь. Тот, кто не соответствует социальным ожиданиям, испытывает выталкивающую энергию маргинализации. И хотя сегодня либерализация нравов ослабляет такое общественное принуждение, говорить, что оно ушло в прошлое, по-прежнему нет оснований.

Таким образом, процесс формирования пары имеет двойственный характер. С одной стороны, индивиды разбиваются по парам, проявляя свою движимую сексуальностью свободную волю, которая перерастает в процесс социального воспроизводства – общественных форм и населения (членов рода, социальной группы, социального института). С другой стороны, свободная воля находится под мощным давлением культуры и социальных ожиданий окружающих, принуждающих к активному и свободному участию в воспроизводстве существующих типов социальных отношений. В этом случае свобода принимает иллюзорную форму: индивид делает свободный выбор, опираясь на воспитанные в нем ценностные ориентации и усвоенные нормы культуры.

Оптимальная организация повседневности. Люди объединяются в разного рода группы, коллективы и сообщества для решения самых разнообразных рутинных и стратегических проблем. Интимная пара – один из вариантов такой кооперации. Многие повседневные проблемы проще решать вдвоем: гулять, веселиться, ходить в кино, снимать жилье, организовывать питание и т. д. Суть этой житейской мудрости четко схвачена в песне, не теряющей актуальности многие годы:

Понимание социальной структуры как закономерности общественного развития характерно для методологического коллективизма, или холизма (Э. Дюркгейм, поздний Т. Парсонс и Луи Альтюссер). Этот подход жестко отделяет социологию от психологии, представляя социальную структуру как нечто совершенно свободное от субъектности индивидов, «она действует механически поверх их голов» [Porpora, 1998: 339].

Микросоциологические концепции, в свою очередь, обычно выводили за скобки социальную реальность макроуровня как нечто незначимое.

Очевидные издержки двух крайних подходов породили интегративный тренд, или поворот к экзистенциальной повседневности [Штомпка, 2009; Ильин, 2016б], снимающий противопоставление макро- и микроуровней. С одной стороны, индивиды живут в контексте культуры, государственного регулирования, а их индивидуальные статусы определяются принадлежностью к большим группам – нациям, этносам, классам, профессиональным и религиозным сообществам и т. д. С другой стороны, элементы социальной структуры макроуровня (государство, церковь, рынок, социальные группы и т. д.) становятся социальной реальностью только при условии вольного или вынужденного принятия индивидами их статусных предписаний. Иначе говоря, социальные роли исполняются индивидами, которые не могут выйти за пределы влияния тела и психики.

Интимная пара представляет собой социальную единицу микроуровня, логика формирования, воспроизводства и распада которой определяется как отношениями двух индивидов и их непосредственного окружения, так и общим социальным и культурным контекстом, задающим и навязывающим образцы поведения (например, через массовую культуру, отражающую и распространяющую формы «современных» отношений, состояние экономики страны, ситуацию на рынке труда, международную обстановку, режим мобильности и т. д.).

Исследование интимной пары как социальной единицы может опираться и на теорию структурации Энтони Гидденса [Гидденс, 2003]. Социальная структура и действующие индивиды представляют собой не противоположные полюса, а взаимозависимые стороны одних и тех же процессов. Социальная структура существует в виде конфигураций социальных процессов, осуществляемых индивидами, воспринимающими, интерпретирующими и использующими правила и ресурсы. С одной стороны, социальная структура формирует поведение людей, а с другой – она возможна только в виде конфигурации их деятельности. Правила превращаются в поступки и практики, только будучи принятыми индивидами в качестве руководства к действию и усвоенными в качестве личных убеждений и склонностей. Без этого мораль и практическая нравственность развиваются самостоятельными путями.

Если жизненный мир индивидов, выполняющий функции социальной навигации, строится на религиозных принципах, то проектирование пары – достаточно простая задача: Всевышний как главный дизайнер все уже спроектировал, остается только суметь построить отношения по Его плану. А если «Бог умер», как констатировал Ф. Ницше? Из этого следует вывод в виде крылатого выражения, синтезирующего логику романа Федора Достоевского «Братья Карамазовы»: «Если Бога нет, то все дозволено». Этот вывод не обязательно трактовать как конец морали. Он означает лишь то, что мораль в этом случае является продуктом человеческой деятельности, и в ее обосновании нет смысла ссылаться на авторитет Творца. А отсюда вполне логично вытекает принцип, сформулированный Жан-Полем Сартром: человек обречен быть свободным, делать свободный выбор и нести ответственность за него [Сартр, 1989: 327].