— Двести марок, — сказал он, — но не беспокойтесь. Их мы вычтем из моих сорока тысяч фунтов, — Сток снова улыбнулся. Лицо его было высечено из розового песчаника, черты сгладились от тысячелетних прикосновений рук паломников. Он расстегнул карман рубашки и извлек оттуда желтоватый лист бумаги.

— Это форма, которую заполняют родственники, требующие тело умершего. Подпишите вот здесь. — Сток ткнул пальцем, похожим на лионскую сосиску, в бумагу — здесь он, пожалуй, чуточку переиграл.

Я вытащил ручку, но колебался.

— В качестве адреса укажите свой отель и подпишитесь фамилией «Дорф». Почему вы так подозрительны, англичанин? Вам остается побыть Дорфом всего несколько дней.

— Именно эти дни меня и беспокоят, — сказал я. Сток рассмеялся, а я поставил свою подпись.

— Вы порезали руку, англичанин, — сказал Сток.

— Устриц открывал, — объяснил я.

— Это же надо, — отозвался Сток.

— Вот такую декадентскую жизнь мы ведем у себя на Западе, — сказал я. Сток кивнул.

— Мы переправим Семицу в этой штуковине через контрольно-пропускной пункт «Чарли» в пять часов дня ровно через три недели, в понедельник, четвертого ноября. А как обстоят дела с деньгами? — Сток вынул пачку «Дуката». Я взял сигарету и закурил. — Когда ваше государство согласится выплатить деньги, дайте мне знать, включите в зарубежную программу Би-би-си пьесу «Там есть маленький отель» в исполнении Виктора Сильвестра, если сделка не состоится, то он играть не будет. Хорошо?

— Слишком уж вы по-крупному мыслите, Сток, — сказал я. — Вам хотя бы неделю побыть в моей шкуре. Не уверен, что смогу сделать это.

— Не уверены, что сможете заставить этого парня Сильвестра сыграть «Там есть маленький отель»? — спросил недоверчиво Сток.

— Не уверен, что смогу запретить ему сыграть, если он захочет.

— Вы и ваш капитализм, — сказал Сток, проницательно хмыкнув. — Как вы вообще можете работать? — Он стряхнул стружку со своего рукава — В Африке есть деревня, жители которой ловят рыбу, стоя глубоко в воде, кишащей крокодилами. Пойманную рыбу они обменивают в соседней деревне, главное ремесло которой — производство деревянных ног. Сток смеялся громко до тех пор, пока я тоже не рассмеялся. — Это и есть капитализм, — сказал Сток, похлопав меня по руке. — Недавно я слышал хорошую шутку. — Теперь он говорил очень тихо, словно боялся, что нас могут услышать. — Ульбрихт инкогнито выясняет отношение к себе, спрашивая у людей, любят ли они Ульбрихта. Один из людей, которому он задал вопрос, отвечает: «Пойдемте со мной». Он везет Ульбрихта с собой сначала на поезде, потом на автобусе, и, наконец, они оказываются в глубине Саксонских холмов неподалеку от границы с Чехословакией. Затем они долго идут пешком, пока не останавливаются в нескольких километрах от ближайшего жилья. Человек подозрительно оглядывается вокруг и шепчет Ульбрихту на ухо, что «лично меня Ульбрихт не интересует». — Сток снова затрясся от смеха. — «Меня он совершенно не интересует», — повторил Сток, тыкая себя в грудь и истерично смеясь.

— Послушайте, Сток, — сказал я.

— Алексеевич, — поправил Сток.

— Послушайте, Алексеевич, — сказал я. — Я сюда пришел не для того, чтобы выяснить правду о капитализме.

— Как знать? — заметил Сток. — Может, в конце концов и выясните.

— Какие нас ждут новые откровения? — спросил я. — Еще парочка гробовых шуток? — Сигарету я докурил в молчании.

Глаза Стока сузились. Он зло ткнул мне пальцем в грудь.

— Мы знаем, что вы человек зрелый и мудрый. Иначе бы вы не стали работать с такими бандитами, как Валкан, и такими уголовниками, как Гелен. Меня от вас тошнит, англичанин.

Я вынул пачку сигарет. Хэллам там почти ничего не оставил, но я все же предложил Стоку сигарету. Желтый свет зажженной спички мелькнул в его глазах. Он снова заговорил тихо.

— Они из вас дурака делают, англичанин, — сказал Сток. — В пьесе все роли, кроме вашей, расписаны. Вас планируют для одноразового использования.

— Опять это слово, — сказал я. — Кто-то употребил его недавно, говоря о вас.

— Я тоже герой одноразовый, англичанин, но моя игра еще не кончилась. Ваша игра заканчивается в тот миг, когда Гелен получит документы для Семицы. — Он выразительно посмотрел на меня. — Что вы думаете об организации Гелена, англичанин? Неужели вы считаете, что она существует только для того, чтобы выполнять мелкие поручения вашего правительства?

— Они многое готовы сделать, за деньги, конечно.

— За настоящие деньги, — сказал Сток. Он сел на скамейку и заговорил доверительно: — Англичанин, знаете ли вы, что такое двадцать один миллиард долларов? Это сумма, которую правительство США ежегодно тратит на вооружение. Вы знаете, англичанин, кто получает эти деньги? «Дженерал дайнамикс» получает миллиард с четвертью, и еще четыре корпорации получают по миллиарду каждая. Это настоящие деньги, согласны?

Я не ответил.

Сток продолжал:

— Свыше восьмидесяти процентов от двадцати одного миллиарда долларов тратится большим бизнесом безо всякой конкурентной борьбы. Вы следите за моей мыслью?

— Не только слежу, но и обгоняю ее. Только какое отношение это имеет к вам?

— Напряжение здесь, в Берлине, имеет ко мне самое непосредственное отношение — это моя работа. Ваши военные нагнетают напряжение как только могут. А я стараюсь изо всех сил снизить его.

— Вы его не снижаете, вы им пользуетесь, — сказал я.

Сток артистично вздохнул.

— Послушайте, друг мой. В будущем году многие из ваших военных друзей уйдут в отставку, чтобы занять места в крупных корпорациях, производящих вооружение. Большинство уже подписало контракты...

— Подождите минутку, — сказал я.

— Я не буду ждать, — сказал Сток. — Мы знаем, что происходит. Мы тратим много сил и средств, чтобы выяснить это. Должность, которую занимают ваши ушедшие в отставку генералы, зависит от того, сколько заказов на вооружение они смогли разместить. Международная напряженность облегчает заказ вооружений. Гелен обеспечивает напряженность, которая увеличивает спрос на вооружение, как обычная реклама. Вот такие люди и обводят вас вокруг пальца.

— Валкан сказал...

Ничего не хочу слышать о Валкане. — Сток выплевывал слова, словно выбитые зубы. — Он мерзкий фашист. — Сток пододвинулся ко мне и начал говорить тихо, будто сожалея о своей вспышке. — Я знаю, Валкан очень способный человек и очень умелый политический спорщик, но поверьте мне, англичанин, в душе он фашист.

Я начал понимать, сколь умело Валкан пудрит мозги. В мои обязанности не входило сообщать Стоку, что ум Валкана похож на глотку кита — громадную, но пропускающую только мелкие креветочные мысли. Я спросил:

— Тогда почему вы сотрудничаете с ним?

— Потому что он помогает мне дурачить организацию Гелена.

— И меня тоже?

— И вас тоже, англичанин. Попытайтесь найти вашего друга Валкана сегодня вечером. Поинтересуйтесь у ваших друзей в государственном департаменте США. Позвоните в ведомство Гелена. Спросите у всех, кого вы знаете, англичанин, а когда ничего не узнаете, приходите на контрольно-пропускной пункт «Фридрихштрассе» или в любое другое место, где имеются восточно-берлинские телефоны, и позвоните мне на работу. Я единственный знаю, где он будет, и единственный, кто вам скажет правду.

— У нас похожими приемами дезодорант рекламируется, — сказал я.

— Тогда попытайтесь найти Валкана, — сказал Сток.

— Может, и попытаюсь. — Я пересек комнату, не оглядываясь, и поднялся к машине. Чуть дальше на улице стояла сверкающая «Волга» Стока, за ней расположились два танка Т-54 и бронетранспортер. По дороге к Фридрихштрассе мне попался на глаза транспарант: «Учиться у Советского Союза — значит учиться побеждать». Я начинал понимать, что они имели в виду.

В тот вечер я позвонил всем, кого знал, выясняя, где можно найти Валкана. Я позвонил всем, начиная от Берлинского центра документации и кончая станцией метро «Онкель Томе Хютте». Везде ответ был одинаков, Валкана нет, и, когда его можно ожидать, они не знают. Некоторые из моих собеседников, видимо, действительно не знали, но кто их разберет?