– И что с того? – нетерпеливо спросил Дима.

Он устал смотреть в зелёное полотно тента над головой и, повернувшись в гамаке, поглядывал на иссечённый ливневыми потоками лагерь, на разбухшую и вытоптанную десятками ног дернину.

– Какое-то время пречавинцы жили в долине Мосна – той самой, где потом был основан Чавин-де-Уантар. Примерно за две тысячи лет до нашей эры они ушли в джунгли Амазонии. Горы в долине Мосна не такие высокие, как на юге Анд, а по межгорным лощинам открывается прямой выход к притокам Мараньона. Переход оказался несложным.

– И пречавинцы очутились примерно в этих местах?

– Плюс-минус, да.

– И строили поселения хотя бы вот здесь, где мы сегодня ночевали?

– Хотя бы вот здесь.

– Значит, чавинцы действительно связаны с Городом Солнца?

– Не знаю.

Аня переводила нехотя. Явно предпочла бы спать в палатке, с Зои. Была недовольна тем, что брат заставил её тащиться через лагерь и лежать в чужом гамаке. А ведь недавно жаловалась, что Дима её игнорирует… Однако последние слова Артуро произвели на неё впечатление. Аня выглянула из гамака и вслед за братом принялась осматривать стоянку, словно могла между деревьями обнаружить настоящих чавинцев, готовых лично раскрыть свою величайшую тайну – тайну, которой многие годы были одержимы и Шустов-старший, и Скоробогатов, и ярославский мануфактурщик Затрапезный, и перуанский плантатор дель Кампо, и бог ещё знает кто.

– А почему им не сиделось в Андах? – спросил Дима.

– Ну, Перу – не земли Ханаанские, чтобы с улыбкой снимать с них урожай, а потом на досуге молиться богам. Выше местных гор только Гималаи, а побережье тут засушливое – осадков выпадает меньше, чем в Сахаре или в Гоби. На всё Перу два процента земли по-настоящему пригодны для сельского хозяйства. Условия здесь, считай, экстремальные. Что же до того, почему предки чавинцев ушли именно сюда… Они знали, как тут выживать. Не забывай, пречавинцы изначально спустились из тропических лесов Мезоамерики. В общем, – подытожил Артуро, – за две тысячи лет до нашей эры они ушли в джунгли. Но через восемьсот лет неожиданно вернулись назад. И что они тут, в джунглях, делали восемь веков, никто не знает. Не осталось никаких свидетельств. Громадный, ничем не восполненный пробел в хронологии.

– Это и есть их величайшая тайна? – с разочарованием поморщился Дима.

– Нет. Они ведь тогда, после возвращения, разошлись по горам и побережью на тысячи километров. Шли целыми колониями, как… муравьи. Или как проповедники, несущие новую религию. Да, так точнее. Едва чавинцы появлялись на территории других царств, жизнь там преображалась.

Над лесом беззвучно хлестнула молния, отчего последние слова Артуро прозвучали почти пугающе. Племянник Дельгадо вяло усмехнулся. Его с Аней и Димой вновь опрокинуло в задумчивое молчание. Подмяв бортики гамаков, они безучастно слушали эхо грома, терявшегося в густых кронах и потому звучавшего приглушённо.

Ливневая завеса вспыхивала серебряными отсветами молний – разбивалась на мириады крупных капель. Когда молнии мерцали затяжной пульсацией, капли казались пузырьками света, поднимавшимися от земли вместо того, чтобы на неё падать, и лагерь становился неправдоподобным, будто вырванным из чьих-то болезненных грёз или искажённых воспоминаний.

– На самом деле нельзя доказать, что расцвет доинкских цивилизацией связан с приходом чавинцев, – заговорил Артуро, едва стихли перекаты грома. – Хотя совпадение очевидное. Когда чавинцы расползлись по побережью, там началось строительство новых храмов, развитие художественной керамики, а главное, проектирование оросительных каналов. Причём ирригация похожа на… скажем так, нечто привнесённое.

– Почему? – Дима делал новые записи в «молескине».

Артуро, несмотря на усталость, рассказывал увлечённо, впервые за последние недели напоминая о своём преподавательском прошлом и многолетнем изучении доколониальной истории Перу.

– Ирригация требует много сил, если не знаешь, с какой стороны за неё взяться. Переход на земледелие для жителей побережья нелогичен.

– Так ведь… – попытался возразить Дима, но Артуро перебил его, не дожидаясь перевода от Ани:

– Течение Гумбольдта обеспечивало перуанцев едой. Даже с их примитивными технологиями. Одни только анчоусы могли прокормить до шести с половиной миллионов постоянного населения. А там в самых крупных центрах жили в лучшем случае по три тысячи человек. И всё же они занялись ирригацией. Тогда же прибрежные и горные центры стали возводить сооружения, ни в чём не уступавшие строениям инков, которые пришли спустя почти три тысячелетия. Вознёсся богатый Моксеке. В верховьях реки Хекетепеке местные жители вручную перекроили вершину горы Ла-Копа – превратили её в гигантский храм-пирамиду со ступенчатыми платформами. Впечатляет, согласись! В горах научились вытёсывать гранитные скульптуры и фризы. То есть они без металлических инструментов обрабатывали один из самых твёрдых камней! Тогда же индейцы впервые занялись выплавкой золота.

– И всё это после возвращения чавинцев из дождевых лесов?

– Да. И в поселениях, где они побывали, вместе с общим развитием появлялся отпечаток амазонских лесов.

– Какой отпечаток?

– Символика. – Артуро снял очки и, утомившись от собственного многословия, тёр влажную переносицу. – Изображения анаконды, каймана и ягуара. Они оказались повсюду. И в самых засушливых регионах. На керамике Уайра-йирка рисовали змей, капуцинов и очковую сову. Здания в Уака-де-лос-Рейес украшали каменные головы ягуаров. В Куписнике вообще высекали лица наполовину человеческие, наполовину кошачьи. И, конечно, любимые чавинцами U-образные храмы. Их возводили по всему побережью, и всякий раз храмы смотрели в глубь континента – в сторону гор, в сторону Амазонии. Подобных комплексов раскопано больше двадцати, а сколько их было тогда, никто не знает.

– Храм в Чавин-де-Уантаре тоже U-образный, – заметил Дима.

– Верно. Примерно за девятьсот лет до нашей эры чавинцы вернулись в долину Мосна. Их путешествие по другим царствам закончилось. И в месте, откуда некогда случился их исход в Амазонию, они построили главный шедевр. Храм, куда в последующие века стекались паломники из самых отдалённых горных и прибрежных городов. Поверь, храм действительно уникальный. Знаю, сейчас он не впечатляет, но технологии… Раньше так никто не строил. Подземные галереи с сотнями вентиляционных шахт, каналы воздуходувов. Циркуляцию воздуха обеспечивала разница температур внутри и снаружи самых уединённых помещений. Использование оптических иллюзий… – перечислял Артуро. – Массивные резные головы, каждая весом в полтонны, – они будто парили в воздухе, а на деле вставлялись каменным шипом в специальное углубление в стене. Тебе мало? Тогда подумай: дренажная система чавинцев справлялась с любыми ливнями и частично работает до сих пор! Храм разрушен, а дренажи, пожалуйста, сливают излишки воды даже в сезон дождей. Более того, чавинцы так переплели каменные желоба и каналы, что стекавшая по ним вода создавала звуковую иллюзию аплодисментов, которой жрецы ошеломляли свою «паству».

Артуро ненадолго замолк. Какое-то время пополнял список всего, что можно было назвать удивительным в наследии чавин, вроде гранитного моста, построенного над Уачичей, неподалёку от храма, и простоявшего там почти три тысячи лет. Наконец выдохнул:

– Так что нет. Вальтер Хосе лукавил. Чавин появились не на пустом месте. Кроме дикарей, как он выразился, «размахивавших каменными топорами и вывших на луну», там успели сформироваться хоть и слабые, но вполне обособленные культуры. Однако то, что чавинцам – в общем-то, небольшой группе людей – удалось преобразить дюжину чужих разрозненных царств, пару десятков полудиких поселений, объединить их под амазонскими символами… впечатляет.

– И что было потом? – спросил Дима.

– Потом всё рухнуло.

Артуро продолжал говорить, и Аня с ходу переводила его слова, по привычке поддерживая утомительное двухголосие, но Дима их больше не слушал. Смотрел на дальний тент. Там, возле пустовавших гамаков, возле закутанных в брезент вещей и сгруженных один к другому рюкзаков, – там стояла женщина.