Один из уголовников оказался бывшим помощником кузнеца, и когда появились рабы, он на скорую руку выковал несколько пар настоящих кандалов с цепью от элеваторного  подъёмника. Мужчин они заставляли делать более грубую и тяжёлую работу по хозяйству. На плечи же женщин легли все заботы  по огороду, дому, готовке и стирке. Ну и как я поняла, сами взрослые о таком стараются умолчать, всех женщин эти трое ещё и регулярно насиловали.

Так что, когда был вынесен приговор, женщины попросили лейтенанта позволить им самим привести его в исполнение. Что, кстати, они выполнили по-своему.

Они же медики, они клятву давали.  Не убий! Так что они не стали вешать или стрелять этих нелюдей. Кто-то из медсестёр тоже читал про плантаторов и их расправы над рабами. И четыре женщины придумали свой метод казни. В лесу недалеко от муравейника на расстоянии пары метров друг от друга лично их женскими руками были выкопаны глубокие ямы, в которые сначала стоя были спущены  связанные уголовники,  а потом закопаны  оскорблёнными женщинами по самую шею. Лицом к лицу с кляпами во рту.

Я в принципе, приняла бы простой расстрел новых рабовладельцев более спокойно. Но тут…  в голове у меня что-то щелкнуло, и я отошла в сторону за берёзу, где меня и вырвало.  Я понимала, смерть этих негодяев, будет заслуженной, но весьма и весьма жуткой, но точно.  Всем воздастся по деяниям их.

Пожилой боец из сопровождения, заметив, что ребёнку плохо,  обнял меня за плечи и чуть ли не силком, повёл прочь от этого места.

Как там, в священном писании  сказано – Возлюбите врага своего? Ну, а вот попади я, в руки подобных уродов?  Ведь они могли и меня возлюбить? Подумать о таком страшно. Всё! Надо забыть этот эпизод, вычеркнуть его из памяти, и жить дальше. Жить и воевать.

Вернувшись к сторожке, я обнаружила там бурную деятельность. Командир уже нагрузил заботами всех кроме меня. Бойцы рыли землянки и строили временные шалаши.  Даже тот же огород уже кто-то окапывал, тот мог помочь разнообразить наш стол. Сам командир срочно занялся организацией штаба, склада и вводом замаскированных постов в разных направлениях.

А поэтому, когда я нарисовалась на его горизонте, он с ходу  предложил мне должность его внештатного помощника. В мои обязанности включалось многое.

Как то, ведение учета и регистрации в боевом журнале его приказов. Хозяйственные записи наличия и отсутствия, разных вещей, том числе и будущем поступлении боеприпасов на наш склад. Наличие немецкой формы и учет её выдачи. Учет горючего и его выдачу, которого у нас по приезду составило половину канистры масла для двигателей машин и одну бочку с бензином, которую я тут же поровну поделила между водителями. По крайней мере, одна заправка для наших механических коней пока есть.

М-да. Но при всём при этом я понимала одно. Мысль о дальнейшем продолжении к выходу из немецкого тыла к фронту, пока ещё очень крепко сидит в людях и командире. Они все привыкли воевать фронтом при поддержке соседа. А тут надо стрелять во все стороны.

И вот через день, когда было принято решение о новом выходе в поисках боеприпасов, произошли те события, что заставили многих посмотреть на своё нахождение в немецком тылу, по-новому.

Первый  момент был таким. Командир, я как всегда при нём, и десяток бойцов  в поисках участка дороги пригодного для засад выехали  на грузовике по лесной дороге  в сторону  села  Мирное. Через десяток километров не доезжая до опушки леса, за которой начинались поля, бойцы замаскировали нашу машину и отряд пошёл вдоль леса и дороги, что по полю вела к селу. Надо было, как сказал командир проверить диспозицию.

И тут мы увидели колонну наших пленных, огромную и длинную. По краям её шли солдаты с овчарками, вдоль бредущей толпы туда-сюда постоянно ездили мотоциклы с пулемётами на колясках. Хоть от нас до дороги было и далековато, но мы видели, как сильно устали люди, многие из них были ранены. Пленные шли медленно, почти брели и кто ещё был в силах, поддерживали ослабевших. На наших глазах один из отчаявшихся бросился на проезжающего мимо мотоциклиста. Он не добежал до своих врагов, пулемётчик в коляске буквально распорол его очередью, но конвою этого показалось мало.  Мотоциклисты остановившись, вытолкали из колонны с десяток пленных на край дороги и просто расстреляли, целя при этом по ногам и животам.

- Дядя Семён, ну расстреляли, это я ещё как-то могу понять, они фашисты. Но по ногам-то зачем?

- Это Пелагея, - лейтенант  сжал зубы и повторил. – А это, чтобы умирая, они дольше мучились. Смотри и запоминай, такого прощать нельзя. Главное, что больше всего душу рвёт, так то, что мы помочь им пока ничем не можем. Что с ними дальше будет, я даже не представляю.

И тут я совершила свой первый прокол. Я словно находясь в полной прострации отключилась от действительности, и выдала такое, от чего стоящий рядом командир и сержант услышавший мои слова, посмотрели на меня если не с испугом, то с большим удивлением.

- Что будет? Сначала, где ни будь посреди огромного поля, их загонят в первичный концентрационный лагерь, ограждённый колючей проволокой в несколько рядов. Потом расстреляют командиров и всех евреев. Тех кому повезёт остаться в живых, за время нахождения в таком лагере, их затолкают в вагоны, причем плотно и наверно стоя. Эти эшелоны с пленными немцы отправят к себе в тыл.  Кто доедет и не умрёт за дни пути, кормит будут вряд ли, продадут в рабы бюргерам для сельхоз работ. Кто-то, если владеет профессией, попадёт на военные заводы, кого-то просто запрут в шахты добывать руду или погонят строить укрепления. А самая страшная участь ждёт тех, кто попадёт в их главные лагеря уничтожения. Пытаясь сломать, людей там будут медленно убивать мизерным пайком, заставят делать бессмысленную и тяжёлую физическую работу. Выбившихся же из сил прикончат в газовых камерах, а тела заключенных сожгут в крематориях построенных при этих лагерях. Пепел же пустят на удобрения для полей или перетопят на мыло …  .

- Ты … ты это Пелагея чего, про что говоришь? Я тебя не понимаю.

- Да нет … это я так … мысли … про себя … простите, нечаянно вырвались. Не обращайте внимания Семён Павлович. – как могла стала я вывёртываться из возникшей ситуации. - И вообще. Нам бы лучше уйти. Вон ветер начинает меняться. Вдруг собаки нас почуют?

-  М-да. Действительно лучше уйти, да и душу зря не травить. Уж второй месяц войны почти прошёл, а фронт всё дальше и дальше уходит.

Тут к нам подошёл боец и рассказал командиру, что где-то недалеко, там, по левую руку от этого села, есть небольшая такая деревенька, у него там сестра живёт, да и дорога там тоже проходит. Не тракт, но идёт она по лесу извилисто, значит, вполне может сгодиться для засады.  Добраться туда можно на машине, по лесу в объезд этого села есть проезд неуказанный на карте. Он покажет.