Между тем само тело, ноги и руки Пелагеи видимо помня прежние постоянные движения, отработанные при одевании и раздевании, легко и не принуждённо проделали со мной всё что нужно. Новое платье, словно само мягко упало на меня, я естественным женским жестом завязала поясок и поправила подол, отряхнув с него лесной   мусор. Единственно на чем я опять малость притормозила, утро было довольно прохладным, да и комары уже заели, это снова на одевании чулок. Тут я провозилась чуть больше, но резинки быстро решили проблему их сползания. Так что привыкаем быть девушкой. Хотя, откровенно говоря, я слышала, что уже и в эти военные времена у моды прошлого века были у женского пола какие-то особые пояса со скрепками-застёжками для фиксирования чулок. Возможно эти штуки удобнее простых резинок? Надо будет поспрашивать у медицины. Теперь расчесаться, опять косынку на голову и порядок.

Закончив приводить себя в порядок я вышла и предстала перед очами моего командира. Он пару раз обошёл вокруг меня, восхищённо буркнул что-то про себя, и не удержавшись, провёл по моей спине своей ладонью, сделав вид, что поправил на моей спине какую-то складку, выдал вердикт.

- Отлично. Выглядишь на все сто. Конфетка просто. Эх, будь я помоложе … я бы с тобой на танцы сходил.

На что, я с сарказмом ответила. – Я отлично понимаю ваше сожаление, ибо сейчас в ваши пожилые  годы,  уже поздно заглядываться  и кадрить молоденьких простушек.

Лейтенант как-то по особому посмотрел на меня, и мягко положив мне руки на плечи, вдруг провел по ним ладонью.  Вот черт, после этого его поглаживания мне так захотелось прижаться к нему и снова ощутить себя маленькой-малюсенькой, что аж слёзы на глаза накатили. Но я сдержалась.

Никак не пойму, что со мной происходит, неужели моё мальчишеское я, сливаясь с порывами этой Пелагеи, переходит под управление женского сердца?  Погоди, а если командир ей, да нет, выходит уже и мне, нравится?  С ума сойти, я же к такому пока совсем не готов ... ва. Для Пелагеи же это получается первая любовь?

В этот момент командир окрепшим командирским голосом приказал.

- Так Пелагея, смешки отставить, будь посерьёзнее. Вон видишь, на дороге камешками я выделил для тебя дорожку. Передвигаться только по ней, дальше нельзя. Справа и слева сектора обстрела. Старайся сделать так, чтобы машина остановилась рядом с тобой, или чуть-чуть не доехав. Близко к машине не подходи, а то втянут немцы тебя на ходу и что нам тогда делать? Как стрелять?  Не рискуй! Всё, а теперь иди в лес. Сиди и не маячь своим красивым платьем до времени. Кру-гом!

Ну что, приказ есть, надо его исполнять. Делаю разворот, благо ранее пацаном на всех лагерных линейках я всегда ходил горнистом и умею четко исполнять команды. Вот и тут почти строевым шагом я отправилась в кусты, где присела пенёк и заодно задумалась над проблемой переделки нашего отряда в партизанский отряд. Оп, раздался тихий свист, похоже, что едет одиночная машина. Это, командир всем даёт отмашку на готовность. Пора, настал мой выход.

Выхожу на обочину и по ходу движения машины делаю шагов десять, потом словно услышав, что позади кто-то подъехал, медленно поворачиваюсь на гудок сигнала. Ничего себе, рядом останавливается шикарный «Опель», с убранной крышей. Раритет однако! Позади мотоциклист с пулемётчиком в коляске. На заднем сидении развалился немец с витыми погонами на плечах и высокой фуражке. Из-за руля выскакивает водитель, и быстро обойдя свою машину со стороны мотора, улыбаясь приглашающе, распахивает передо мной, широкую дверцу машины. А вот кататься господа мне с вами и не придётся.  Пара выстрелов и мотоциклисты падают на землю, а на дорогу уже выбегают наши.  Направив на автовладельцев раритета германского автопрома оружие, они предлагают немцам поднять руки.

Пара из бойцов быстро садятся за руль лимузина и отгоняют авто и мото Цюндап с коляской, подальше в лес. Семён с тремя бойцами конвоирует пленных к месту стоянки, где тем вставляют кляпы и привычно привязывают к деревьям.

Пока на дороге пусто, я снова начинаю освобождать карманы немецких мундиров, а старшина  потрошит у опеля  багажник с бардачком. Кроме портфеля, хорошего набора инструментов и автомата с парой рожков, он не нашёл ничего полезного. У меня в принципе тоже ничего такого этакого. У старшего офицера, что с лампасами на штанах, документы похоже и вправду  генеральские, пухлое портмоне, накрахмаленный платок, расческа, зажигалка и как всегда, несколько фото членов семьи.

Генерал смотрит на меня. Интересно, что он думает про русскую девочку, рассматривающую сейчас фото его семьи и дома?

На фотке на фоне замка его отец и видимо мать сидят в креслах, чуть позади, стоит наш генерал в форме и рядом с ним женщина с мужским лицом. Наверно его жена. По бокам четверо детей, пара мальчиков лет пятнадцати и десяти, и две девочки, близняшки. Вроде бы полная идилия и покой, но вот когда в эту фотографию всмотришься, то начинаешь видеть детали. Из сапога деда видна плеть. В руке генерала палочка нервно бьёт по другой ладони. Вспомнила, такую палку ещё называют - стек. Им наказывают лошадей. У старшего мальчика в руках модель бомбардировщика Юнкерс - 87, у младшего винтовка со штыком. На девочках, тоже что-то вроде формы. На рукавах всех детей повязки со свастикой. Обычная немецкая семья.  Я смотрю генералу в глаза и думаю, подвести бы его в тому амбару … и ткнуть носом.

Пересиливаю желание порвать фото и сую его ему обратно в карман. Мелко это. Пусть этот гад с ним и сдохнет.  Я ведь понимаю, что никто генерала живым из этого леса уже никогда не отпустит.

Водитель. С этим проще, кроме плоской фляжки со шнапсом во внутреннем кармане, обычная ерунда. Правда есть ключ, наверно от дома? Он верил, что вернётся домой после всего, что они тут натворили?  Ключ тоже возвращаю обратно.  Мне он ни к чему.

Генерал, видимо после долгих усилий выплёвывает кляп и на ломанном русском обращается ко мне.

- Ти  рушшкая девитца, я просить тебья  и твой командир отпуштить нас. Ваш война проиграль, мы уже почть в Мошква. Я галантилую фам вшем шизнь.

И вот тут меня опять пробило. Забыв о том, что там, позади меня в этот момент может кто-то стоять из наших, и слышать мои слова, я выпалила этому гаду прямо в лицо.

- Войну проиграли? В Москву войдёте? А вот фиг вам всем! Как подойдёте, так и обратно покатитесь.  В первую же эту зиму ваших столько от наших морозов передохнет, что гробов хватать не будет, к весне целые поля в берёзовых крестах стоять будут. Удобрите гады нашу землю так, что пшеница потом насколько лет после войны в пару метров вышиной расти будет! А в 43 году целую вашу армию в кольцо под Сталинградом возьмём, и колоннами по нашей Москве прогоним. Вместе с вашим командующим фельдмаршалом Паулюсом. Весь мир их увидит! И гореть будет земля наша под ногами немецкими, от действий партизан. Берлин ваш поганый, мы штурмом возьмём 2-го мая 45-го. С кровью, с болью, но возьмём. Гитлер же твой, художник недоделанный, со страху сам отравится, и его свои же генералы прямо там во дворе вашей рейхс-канцелярии сожгут. Германия подпишет полную и безоговорочную капитуляцию! Ясно? А начиная с 9-мая будет в СССР праздноваться ежегодный праздник «День победы в Великой Отечественной войне». Тебя же пришедшего сюда покорять нас генерала, уже сегодня не станет. Ты прямо вот тут, у этой самой берёзы навсегда и останешься. За всё, что успела и ещё натворит немецкая армия на нашей захваченной вами территории. За всё! Понял фашист?!