И тут в кухню вошли дядя Джек с Дэнни. Дэнни просто застыл на пороге, вытаращив глаза. Но дядя Джек быстро справился с потрясением и бросился обнять брата.

Лоттин папа напрягся и как будто слегка испугался. Он растерянно взглянул на Дэнни – и, кажется, испугался еще сильнее.

– Это тот, кто я думаю? – шепнул Дэнни, повернувшись к Лотти.

Лотти кивнула:

– Но он об этом не знает. Он вообще ничего не помнит!

Дэнни судорожно сглотнул и снова уставился на своего вновь обретенного дядю.

– Он не узнаёт папу, – с сомнением пробормотал он.

Дядя Джек тоже понял, что его не узнают. Он разомкнул объятия, чуть отстранился и пристально вгляделся в лицо брата.

– Где ты был, Том? – тихо спросил он. – Что с тобой приключилось? – Он повернулся к Лотти: – Лотти… Ты знаешь, кто это?

– Я знаю. Я видела его во сне, – прошептала Лотти, чуть не плача.

– Она… собака… что-то сказала о моей семье, – хрипло проговорил лоттин папа, испытующе глядя на дядю Джека. – У меня есть семья? – Он посмотрел на Дэнни. – Это вы, да? Мальчик кого-то мне напоминает.

Дядя Джек тяжело опустился на стул.

– Дэнни твой племянник. Мой сын. Он очень похож на тебя в детстве. Неудивительно, что ты увидел в нем что-то знакомое.

Дэнни обнял Лотти за плечи, и она с трудом сдержалась, чтобы его не оттолкнуть. Он пытался ее поддержать. И Дэнни не виноват, что папа узнал его, а не свою собственную дочь.

– Значит, ты мой брат? У меня есть брат? – Лоттин папа растерянно улыбнулся, словно ему самому в это не верилось.

– Ты правда не помнишь? – спросил дядя Джек.

Лоттин папа покачал головой.

– Нет. Извините… – тихо проговорил он. – Я понимаю, как это грубо с моей стороны. Мне даже не верится, что у меня опять есть семья. Племянник! И племянница? – Он вопросительно взглянул на Лотти.

Лотти покачала головой. Она знала, что они с Дэнни очень похожи: оба черноглазые, оба с темными кудрявыми волосами, как у папы и дяди Джека.

Дядя Джек ждал, что скажет Лотти. Но Лотти молчала, и он положил руку на плечо брата.

– Том, Лотти двоюродная сестра Дэнни. Моя племянница. Твоя дочь.

Папа уставился на нее открыв рот и стал похож на героя мультфильма в состоянии крайнего изумления. Не хватало лишь знака вопроса, плывущего у него над головой.

– У меня есть дочь?! – прошептал он, пристально глядя на Лотти, будто пытаясь запечатлеть в памяти каждую ее черточку. Он застенчиво опустил голову, а потом поднял взгляд и на этот раз посмотрел Лотти прямо в глаза. – Сколько тебе лет? – спросил он так тихо, словно ему было больно оттого, что приходится задавать этот вопрос. Так же больно, как Лотти – его услышать. Ведь это же ее папа, он должен знать!

– Почти одиннадцать, – пробормотала она.

Папа поднялся из-за стола и шагнул к ней.

Лотти еще крепче прижала к себе Софи. Ей хотелось попятиться, может быть даже сбежать. Но ноги как будто приросли к месту. Просто папа оказался совсем не таким, каким должен быть папа. Вот в чем дело. Она мечтала, что он вернется и обнимет ее крепко-крепко. Так крепко, что ей станет трудно дышать. Она представляла, как он скажет ей, что он ужасно скучал и по ней, и по маме. И объяснит, что злая колдунья держала его в плену восемь лет и он не мог даже пошевелиться, не то что сбежать, иначе он бы уже давно вернулся домой. Но все получилось совсем не так, как она представляла. И Лотти была к этому не готова.

Она была не готова к такому папе.

Это был совершенно чужой человек, растерянный, неуверенный, почти испуганный. Пусть даже внешне похожий на папу с тех фотографий, которые столько лет были главным сокровищем Лотти. И теперь она видела, что унаследовала от него свои длинные угольно-черные ресницы. Паучьи лапки, как называла их мама, когда хотела ее поддразнить. Мама! Лотти совсем не подумала, каково будет маме. Ее муж вернулся спустя столько лет – но он совсем ничего не помнит. Не помнит, как они были вместе. Лотти закусила нижнюю губу. Сейчас ей не хотелось об этом думать.

Софи ткнулась носом Лотти под подбородок, вырвалась у нее из рук и прыгнула прямо навстречу папе.

Папа ловко поймал ее на лету и тихонечко охнул.

– Я не такая тяжелая, – строго сказала Софи, и Лоттин папа виновато потупился. – Лотти меня закармливает шоколадом. – Софи тяжко вздохнула, а Дэнни хихикнул.

Лотти не слышала, что сказала Софи. Она была слишком удивлена. Софи – ее фамильяр, они делят друг с другом все мысли и чувства, и Лотти почти всегда знает, что замышляет Софи. Но этот прыжок стал для нее неожиданностью.

Очевидно, Софи доверяла папе. Даже если ему не доверяла Лотти.

«Лотти, я знаю, тебе сейчас тяжело. Но он хороший человек. От него правильно пахнет». Сообщение Софи обволокло мысли Лотти, словно мягкий густой шоколад. Лотти вздохнула, шагнула навстречу папе и робко подняла руку. Теперь они вместе гладили Софи по голове, и их пальцы соприкасались.

У папы были холодные руки. Может быть, из-за нервов. Может быть, из-за того, что он пришел с холода. Но Лотти чувствовала трепет магии под его кожей, и эта магия была ей знакома. Она была точно такой же, как у нее. И чему удивляться? Ведь она унаследовала свою магию от папы.

Это было похоже на их связь с Софи – глубинную связь через магию.

Папа накрыл ладонями Лоттины руки, и Лотти почувствовала его волнение и смущенную радость. Она заметила, что у него большие, красивые руки. Обветренные и шершавые, но добрые и надежные.

Лотти робко подняла глаза. Папа тоже смотрел на нее, и его взгляд в точности повторял Лоттин: радостный и изумленный, но слегка недоверчивый и настороженный. Лотти невольно рассмеялась, и он рассмеялся в ответ. Медленно и осторожно, словно папа боялся, что Лотти его оттолкнет, он привлек ее к себе и обнял за плечи одной рукой, чуть придавив Софи, оказавшуюся между ними.

– Извини, – тихо проговорил он. – Я вижу, что я тебя… разочаровал.

Лотти хотела покачать головой, но поняла, что это будет глупо. Зачем врать из вежливости? Лотти почему-то не сомневалась, что папа знает, что она чувствует на самом деле.

– Но все вернется. Моя память вернется. Я в этом уверен. Здесь, в магазине, сама атмосфера… Не знаю. Как будто воспоминания плывут прямо в воздухе. И если – когда – они подплывут ближе, я их схвачу и верну. – Он кивнул. – Честное слово. – И добавил так тихо, что его услышала только Лотти: – Сколько лет без тебя я пропустил…

Лотти знала, что это был не вопрос, и поэтому не стала отвечать. Ей удалось улыбнуться, но глаза защипало от слез, и она тоже обняла папу. Ощущения были приятными, но очень странными. Как будто она обнимала кого-то из маминых друзей, кого, по идее, она должна была помнить и кто говорил, что он помнит ее. Вот только папа ее совершенно не помнил.

– Вот и прекрасно. А теперь, когда вы пришли в чувство, отпустите меня! – сердито тявкнула Софи, вырвалась из их объятий и совершила опасный прыжок с папиных рук прямо на стол, где и уселась, возмущенно пыхтя. – Кто я, по-вашему, – плюшевая игрушка?!

– Будь ты игрушкой, от тебя было бы больше пользы, – раздался сварливый голос откуда-то с пола. Лотти испуганно подскочила на месте. – Ну, что? С возращением, Том. Наконец-то. Ни одной весточки за столько лет. Ни письма, ни открытки. Элементарная вежливость? Нет, не слышали!

Гораций, старый попугай жако, редко когда покидал свою жердочку в витрине зоомагазина, но, судя по всему, сегодня сделал исключение. Он неуклюже взмахнул крыльями – он был очень старым и почти не летал, – запрыгнул на стул, а оттуда уже перебрался на стол и уселся рядом с Софи. Она надменно дернула усами, но ничего не сказала. Все животные в магазине побаивались Горация: он жил здесь так долго, что казалось, он был всегда – и все равно оставался загадкой для всех остальных обитателей магазина. Было в нем что-то странное, что-то далекое и совершенно непостижимое. Он был единственным из животных, кто мог разговаривать с посетителями магазина – с обыкновенными посетителями, далекими от волшебства, приходившими к дяде Джеку за кормом для собак или постельными принадлежностями для хомячков. Конечно, ему приходилось ограничивать свой репертуар детскими стишками и бранными словами, но время от времени он развлекался: говорил что-то осмысленное и лукаво поглядывал на изумленных покупателей своими умными желтыми глазами.