<a name="ssilka44">- Ну, что будем говорить потом своим, ребята? - тихо спросил командир экипажа, вытирая рукавом кровь на лице. - Как считаешь, отец?</a>

<a name="ssilka44">- А чего тут считать, - спокойно произнёс Иван Григорьевич, твёрдо поглядев в глаза каждому. - Контужены были в танке. Забрали всех без сознания. И точка на этом!</a>

<a name="ssilka44">Докуривали, уже повеселевшими, сроднившимися: хорошие мужики, даже пацан этот! Хоть и комсомолец, а жизнь уже знает. Повеселел и Русанов. Затягиваясь дымком, думал о том, как бы вырваться из их дурацкого положения, тогда и врать ничего не надо будет. Однако возможности такой не увидел. И немцев полно возле них - 7 человек, и оружия ни у танкистов, ни у самого нет - куда тут денешься? Может, по дороге в плен представится какая-нибудь возможность? А пока...</a>

<a name="ssilka44">Немцы, кончив совещание, повели их за дорогу, поближе к морю, где была песчаная почва - там копать было легче. Один почему-то остался возле убитых.</a>

<a name="ssilka44">С песчаного пятачка хорошо было видно очистившееся от туч и тумана море. Оно казалось внизу ровным и необъятным после утихшего шторма. Танкисты, да и Русанов, смотревшие без дела на море, ещё не понимали, зачем их сюда привели. Поняли только, когда на мотоцикле с коляской оставшийся немец подвёз им шанцевые лопаты, чтобы вырыли неглубокую траншею.</a>

<a name="ssilka44">"Так это же они для нас... на расстрел?!." - похолодело у Ивана Григорьевича всё внутри. Впереди серое море, а позади... останутся немцы и прожитая жизнь. Всё, конец пути!..</a>

<a name="ssilka44">И сразу же всем свело скулы, закаменели лица и нехорошо сделалось в животах - заныло, засосало. Малявин даже обмочился - потекло у него через ватные штаны наружу. А может, просто человеку стало невмоготу - больше 3-х часов уже никто из них не отливал. Почему не расстегнулся? А зачем это теперь - только негнущиеся пальцы показывать всем, что трясутся и не могут справиться с ширинкой? Всё равно уж...</a>

<a name="ssilka44">"А каково это мальчишке? - в ужасе подумал Иван Григорьевич о Гасане. - Тоже ведь понимает, что скоро смерть!.." По щекам у Шарипова катились слёзы, но он держался - не дёргался, не рыдал, чтобы не опозориться перед мужчинами.</a>

<a name="ssilka44">- Ничего, Гасан, крепись, ты молодец! - сказал Иван Григорьевич по-узбекски, чтобы ободрить татарчонка - язык похожий, поймёт, а больше никто. Только разве же можно чем-то утешить в такую минуту, когда кончается жизнь? Парень не спросил даже, откуда Русанов знает тюркский язык. Иван Григорьевич понимал это и больше ничего говорить не стал, думая совершенно нелепо о том, что оставил в танке свой вещевой мешок, а там фотографии жены и сына - сгорели, наверное.</a>

<a name="ssilka44">Не успели они вырыть траншею, как немец на мотоцикле подвёз в коляске своего убитого, потом другого и стал свозить трупы к траншее. Лица у танкистов ожили, попросили ребята табачку снова. Но радость эта у всех была недолгой - покурили, и немец, который был за старшего, унтер-офицер, принялся втолковывать "Иванам", чтобы поторопились, так как нужно копать ещё одну траншею, покороче - на пятерых:</a>

<a name="ssilka44">- Фюнф, фюнф! - выбрасывал он 5 пальцев. - Хир зинд зэкс ди ляйхэнамэн, абэр зи зинд нур фюнф!</a>

<a name="ssilka44">Всё, сомнений больше не было: для немцев траншея одна - на 6-х, а для них - покороче, на 5-х. Мысли Ивана Григорьевича закружились в мрачном хороводе так, что и в чувствах не мог уже разобраться - то ли обмирает, то ли гневается на что-то. А главное, он торопился: "Побежать? Но куда? Убьют. Так ведь и не бежать - убьют. А что же делать? Ждать, когда выстрелят в спину? А почему не договориться всем ещё раз, и разом броситься на сволочей! Всё равно ведь смерть. Так хоть подороже... Фюнф, фюнф, будет он мне, харя, объяснять про меня же! ... А вдруг сейчас наши уже мчатся на выручку? Радист же передавал..."</a>

<a name="ssilka44">Иван Григорьевич даже прислушался, затаив дыхание и напрягая слух - не почудится ли рёв танков? Но было тихо везде. Тогда он догадался сорвать с головы шлем. Всё равно тихо. Ревёт, правда, что-то где-то, но далеко. Наверно, самолёт.</a>

<a name="ssilka44">"А может, они только пугают, хотят нас проверить? - подумал он, не понимая сам себя: что проверить, зачем? И продолжая не понимать, ухватившись за эту спасительную мысль, он развивал её дальше: - Ну да, возьмут сейчас и отменят расстрел. Молодцы, дескать, вы, русские: не запросили пощады. А мы, немцы, ценим во врагах мужество. Ну, конечно же! Немцы, говорят, любят вот так себя показывать. Кто-то рассказывал, не помню, или где-то читал про такое. Но не это важно сейчас. Важно, что могут отвести от могилы - пугают... А потом скажут: "Ну, а теперь сознавайтесь, сукины дети, какие планы у вашего командования". А мы - в дурачков сразу, в "ванечек" - не знаем, мол, ничего, мы только солдаты. Или даже наврать можно с 3 короба, чтобы думали, что мы рассказываем им, сознаёмся. А чего? Пусть проверяют потом, на это время потребуется, а там видно будет..."</a>

<a name="ssilka44">И хотя Иван Григорьевич другим сознанием, подспудным, понимал, что ни хрена, видно, уже не будет, это конец, тем не менее продолжал с быстротой молнии накручивать какие-то планы, химеры - уже бессвязно, по-детски торопливо, и полностью выключился из реального мира, где, наверное, действительно надо было не ждать, словно кролики, смерти, а по сигналу бросаться на врагов с лопатками, может, кто-то и спасётся. Но так поступить он уже был не в состоянии, настроившись на другую волну, упустил инициативу и время. То же, видимо, происходило и с его товарищами, покорно рывшими себе могилу и ждавшими какого-то чуда, как и он. Сложно, противоречиво устроена душа у людей, и главное в этой душе, наверное, неистребимая человеческая надежда на жизнь, которая не может, не должна оборваться именно у него, конкретного имярека, это у кого-то - может, бывает, но не у него же! Об этом жутко даже подумать. И превращает эта надежда человека в парализованного кролика.</a>

<a name="ssilka44">А время шло. Уже и немцы потеряли терпение - лаяли что-то своё, торопили. Наконец, решили, что хватит копать - дали выйти из могилы и покурить: потому что остался лишь один немец, который должен был расстреливать. Остальные куда-то ушли, втянув головы в плечи, не желая смотреть. А оставшийся унтер тоже стал закуривать - нервничал. И как только Иван Григорьевич увидел, что пальцы у немца подрагивают, так сразу бросился наутёк - вниз, под горку. На его счастье, пока немец сделал перезарядку, побежали и остальные, кто куда, и он дал две очереди сначала по ним, а потом уже шарахнул по нему, но не попал второпях - пули прошли у Ивана Григорьевича над головой. А там и патроны в магазине кончились: слишком длинными вышли очереди. Тогда начали стрельбу и ушедшие в сторону немцы, да поздно уже - Иван Григорьевич был на расстоянии, петлял и скрылся за большими камнями. В погоню за ним солдаты не бросились - а ведь был у них мотоцикл. На бегу Иван Григорьевич наткнулся на убитого своего солдата и подобрал его автомат, вещмешок с дисками патронов, снял с пояса гранату. Хрен теперь просто так подпустит к себе! Залёг за камнями. Немцы, словно ничего не произошло, уже закапывали там, где он только что рыл, своих. А может, и не своих - далеко было, не разобрать... "Эх, война проклятая, скольких ты загубила!"</a>