– Холт, посмотри на меня, – с нетерпением в голосе сказала она ему наконец.

Он метнул на нее раздраженный взгляд и продолжил замену негодной детали снаряжения.

– Твой наряд не очень-то подходит для конюшни, ты не находишь? Не подходи слишком близко к стойлам, иначе рискуешь запачкать свои туфельки в навозе.

– Ты, я вижу, тоже не переоделся, – парировала Диана и тут же подосадовала на себя за то, что его замечание так легко отвлекло ее внимание от цели нынешнего визита.

– Мне надо было проверить, все ли готово для завтрашней поездки.

Он все-таки не поднял на нее глаз. Пот начал проступать на белоснежной тонкой ткани его сорочки, отчего она прилипла к его спине и плечам, рельефно обрисовав их мускулистую поверхность. На этот раз его мужская привлекательность мешала Диане перейти к сути намеченного разговора. Она в отчаянии закрыла глаза, чтобы отвлечься от созерцания его спины и собраться наконец с мыслями.

– Не делай этого, Холт.

– Бесполезно, Диана, брось. Ты только зря тратишь слова. – Ответ прозвучал резко и решительно, демонстрируя бессмысленность подобного разговора.

– Чего ты намерен добиться этой поездкой? – продолжила Диана.

– Двух вещей. Вернуть наших кобылиц в стойла и избавиться от жеребца, сняв таким образом проблему раз и навсегда.

– По-твоему, все так просто?

– Именно так.

– Ты уверен? – настаивала Диана. – Или ты, помимо прочего, решил взять на себя миссию отомстить за гибель Руби? Неужели ты считаешь, что, расправившись с мустангом, ты каким-то образом компенсируешь потерю?

– Черт возьми, Диана! – Он резко поднялся на ноги, отчего и сумка, и ремни полетели в сторону, и, пылая от гнева, встал перед ней, буравя ее полными ярости и возмущения глазами. – А разве смерть Руби не достаточный повод для того, чтобы прикончить этого проклятого иноходца?

– Нет, не достаточный! Потому что ты пытаешься воспользоваться ею в качестве оправдания нового убийства. Ты с самого начала возненавидел мустанга. Ты желал его смерти, как только вообще узнал о его существовании. Сначала из-за нашего погибшего Шетана, потом из-за сломавшего себе шею жеребенка. А теперь смерть Руби дает тебе полное основание привести в исполнение приговор, который ты вынес уже давно, только на этот раз у тебя есть возможность прикрыть свою личную ненависть разговорами об отмщении. Не делай этого, Холт. Оставь мустанга в покое.

– Если кто-то и испытывает здесь личные чувства к этому дикарю, так это вы с Гаем. Наслушались сказок о некоем легендарном коне из уст Руби и Майора и решили, что лицезреете именно его прекрасное воплощение. Но это всего лишь обычный дикий конь, отшельник. И не более того.

– Нет, я не испытываю к нему ничего личного, – решительно отвергла Диана его обвинения, неожиданно успокаиваясь. – Уж мне-то прекрасно известно, что значит относиться к кому-то предвзято. Долгие годы я страдала болезненной ревностью по отношению к тебе. Совершенно беспочвенной, как теперь оказалось.

– Ревностью? – Ей все-таки удалось его удивить.

– Да, ревностью, – кивнула Диана. – С первого же мгновения, как увидела тебя рядом с Майором, я возненавидела тебя. И только недавно осознала природу своей ненависти. Как только ты здесь появился, я подсознательно решила, что ты обладаешь всеми теми качествами, которые Майор хотел бы видеть в своем несуществующем сыне. И я возненавидела тебя за это.

– Но ты – его дочь, его единственный ребенок. Он души в тебе не чает. – Холт изумленно вглядывался в лицо Дианы.

– Ну, разве не понятно? Именно в этом и состоит проблема. Я – его дочь, я девушка. – Даже теперь она не могла говорить об этом без горького смеха. – Майор ни разу не заикнулся о том, что хотел бы иметь сына. Но это… – Она повела рукой, словно хотела охватить своим жестом все, что их окружало. – …Посмотри на все это. Разве не понятно, что у владельца такого хозяйства должен был родиться именно сын? И в какой-то момент я придумала, что Майор хочет видеть во мне мальчишку. Я и старалась быть такой: скачущей верхом, мечущей лассо, одетой в сапоги и джинсы. Когда появился ты, то все вдруг переменилось. Сначала меня отстранили от занятий с лошадьми, потом перестали брать на осенний загон, и все только потому, что я – девчонка. Ни с того ни с сего Майор вдруг захотел, чтобы я стала настоящей юной леди. Он уже не желал видеть меня такой, какой я стала, для того чтобы нравиться ему. Я решила, что это из-за тебя. Из-за того, что теперь тем самым сыном, которого я изо всех сил изображала, стал для него ты. Я ненавидела тебя. Я пыталась всеми способами от тебя избавиться. Я даже использовала Гая для того, чтобы сделать твою жизнь на ранчо невыносимой и заставить тебя наконец уехать.

Холт повернулся к Диане боком и запустил всю пятерню в свои выгоревшие на солнце волосы. Она слышала, каким неровным и прерывистым стало его дыхание. Диане захотелось прикоснуться к нему, но она знала, что любая ее попытка к сближению будет немедленно отвергнута. Он был вне себя, и она не могла его за это винить.

– Спустя несколько лет я наконец поняла, что мне не удастся выжить тебя отсюда, – продолжила она. – Тогда я решила быть такой, какой Майор, как мне казалось, хотел меня видеть теперь. Я чувствовала, что сохранить его любовь я могу, только став лучшей во всем. Когда с ним случился первый приступ, я хотела ухаживать за ним. Но он отверг мою заботу, заявив, что теперь у него есть ты и что он не хочет видеть меня на ранчо. Он подумывал, что мне неплохо бы выйти замуж. Боже мой! Мне теперь кажется, что я и замуж-то вышла за Рэнда только потому, что считала его именно таким, каким хотел видеть своего зятя отец. А знаешь, что он сказал мне пару недель назад? – Диана сделала паузу под обращенным теперь ей прямо в лицо взглядом Холта. – Он сказал, что рассчитывал на то, что мы с тобой поженимся. Если бы я узнала об этом раньше, то, возможно, вышла бы за тебя только для того, чтобы доставить ему удовольствие, даже несмотря на ту ненависть, которую к тебе питала.

Господи, хоть бы Холт сказал сейчас что-нибудь, чтобы снять чудовищное напряжение, просто физически ощущавшееся в этом маленьком помещении. Не держал бы своего негодования в себе, выплеснул наружу эмоции, превратившие его в комок нервов и тугой узел затвердевших мышц. Ведь она открывала перед ним всю свою душу. Неужели он не сознавал, какое сокрушительное оружие против себя самой добровольно передавала она сейчас в его руки? Теперь он мог уничтожить ее. А возможно, именно об этом он и размышлял в данный момент?

– Теперь, Холт, ты понимаешь, что значит испытывать к кому-то что-то личное. На поверку всеэто оказалось лишь плодом моего больного воображения и существовало лишь в моем воспаленном мозгу. – Диана почти умоляла его поверить ей и понять. – Я трезво отношусь к белому иноходцу, а вот ты – нет. Я даже не думаю, что твоя ненависть вызвана потерей лошадей или даже смертью Руби. По правде говоря, я считаю, что ты возненавидел его за ту нашу первую близость, полагая, что если бы не он, то ничего бы и не случилось. Гай не увидел бы нас вместе и не воспылал бы к тебе такой злобой, что готов был убить собственного отца. Но ведь все совсем не так, Холт. Между нами всегда существовала эта подспудная тяга друг к другу. А жеребец послужил лишь катализатором того, что все равно рано или поздно случилось бы.

Ноздри Холта раздувались, а желваки на его скулах продолжали свою непрестанную игру. Холодный взгляд его серых глаз метал молнии. Неужели же ничто из того, что она ему говорила, так и не проникло сквозь эту неприступную твердь?

– Я не испытываю к мустангу ненависти. Он просто должен быть уничтожен, – упрямо повторил он.

– Не делай этого. – Диана не могла выразить словами того ужасного ощущения, которое переполняло все ее существо. – Я сделаю все, что захочешь. Пообещай мне только, что забудешь о его существовании. Хочешь, я уеду и больше никогда не возвращусь на ранчо? Уеду туда, где Гай ни за что и никогда меня не найдет. Скажи, что ты хочешь, чтобы я сделала, и я это сделаю. Только не надо пытаться расправиться с этим животным.