В Тече у меня впервые родилась тяга к пению. В ней же росло моё увлечение пением, активное участие в нём.
В Тече все пели за исключением считанных единиц: пели отцы, уже старцы, все три поколения их потомков. Репертуар песен был очень велик и разнообразен. Он рос в течение ряда лет и рост его непрерывно продолжался. Песни пелись в самых разнообразных жанрах: в мажорной и минорной тонации, но преобладали в той задушевной, чисто русской тональности, которую охарактеризовал А. С. Пушкин в словах: «Мы все – от ямщика до первого поэта – поём уныло: … начнём за здравие, сведём – за упокой». Поэт, несомненно, сгустил смысл своей мысли, но верно отметил общую, преобладающую направленность специфически русского пения и музыкального звучания. Достаточно услышать увертюру к опере «Иван Сусанин» М. И. Глинки, чтобы уловить особенного звучания музыки по-русски. Сразу можно сказать, что эту оперу писал русский композитор, а не иностранец.
Моё участие в Теченском хоре было разнообразным, и я его разделял на две группы: пение в общем хоре и пение в роли солиста по нотам, так сказать, академическое, квалифицированное пение.
Описывая репертуар общего пения, я не могу поставить себе задачи исчерпать эту тему в целом, а могу описать только то, что пользовалось большей популярностью и любовью. Выбор тематики песен иногда определялся обстановкой исполнения их, а возможность хорового пения чаще всего предоставлялась во время прогулок по окрестностям Течи и на вечерах, организуемых в традиционные семейные праздники.
На прогулках сама природа подсказывала песни. Они происходили вечером на лоне чудесных окрестностей Течи, где представлены все виды природы: лес, вода, вид на поля и пр. Обязательно исполнялся гимн уходящему дню:
Слети к нам, тихий вечер
На мирные поля,
Тебе поём мы песню,
Вечерняя заря.
Как тихо всюду стало,
Как воздух освежел
И в ближней роще звонко
Уж соловей пропел.
Темнеет уж в долине
И ночи близок час
На маковке березы
Последний луч погас.
С обрыва на «Штатское» мы пели, наблюдая за закатом солнца:
Глядя на луч пурпурного заката,
Стояли мы на берегу Невы.
До гроба вы клялись любить поэта
Вы не исполнили священного обета и т. д.
Вдали виднелся лес, уже потемневший после заката солнца, и мы пели:
«В тёмном лесе, в тёмном лесе
Распашу ль я пашенку.
Посею ль я лён-конопель»,
а дальше о том, как повадился прилетать туда вор-воробей, и как мы расправились с ним.
«За горами, за долами,
За дремучими лесами –
Там лужочек был
На лужке росли цветочки», и как вышли танцевать два мужичка.
«Я вечор в лужках гуляла,
Грусть хотела разогнать» и т. д.
А по созвучию пели песню Параши Жемчуговой, впоследствие графини Шереметьевой:
«Вечор поздно из лесочка
Я коров домой гнала
И спустилась к ручеёчку
Близ зелёного лужка
Вижу, вижу идёт барин,
Две собачки впереди,
Два лакея позади.
Поравнявшися со мною,
Он приветливо сказал:
«Здравствуй, милая красотка,
Из какого ты села?»
«Вашей милости крестьянка» -
Отвечала я ему,
Господину моему.
«Ты родилася крестьянкой –
Завтра будешь госпожой …»
Память о ней увековечена в Останкинском дворце – музее Шереметьева в Москве.
Конечным пунктом наших прогулок был мостик у поскотины. Он был расположен в живописном месте: справа была горка, покрытая соснами, известная у нас под названием «Швейцария». Под ним протекал родничок прозрачной воды, который образовал небольшое болотце, обрамлённое незабудками. Лужайка покрыта была сочной зелёной травой. Мы часто пели, сидя на перилах мостика:
«Возле речки, возле моста
Трава росла муравая, зелёная
Уж я в три косы косила, говорила
Ради друга, ради гостя,
Ради батюшки родного» и т. д.
Пели также:
«Мой костёр в тумане светит,
Искры гаснут на лету.
Ночью нас никто не встретит –
Мы простимся на мосту» и т. д.
Мы возвращались с прогулки после пения и игр уже когда весь купол над нами был усеян звёздами, и пели задушевную песню, до сих пор сохранившую своё обаяние:
«У зари, у зореньки
Много ясных звёзд,
А у тёмной ноченьки
Им и счёту нет.
Ходят звёзды по небу
Ясно так горят.
Что-то сердцу бедному
Тихо говорят.
Говорят о радостях,
О минувших днях,
Говорят о горестях,
о постигших нас» и т. д.
Нам казалось, что звёзды смотрят на нас, перекликаются с нами и что наши голоса сливаются со звуками, которые несутся откуда-то из вселенной, в одну мировую гармонию, напоминающую наши души.
Когда мы возвращались с последней прогулки перед отъездом с летних каникул, то пели:
«Ты прости, прощай, мой край родной,
Грустно расставаться мне с тобой.
А я, быть может, я в последний раз,
Нивы, луга смотрю на вас,
Смотрю в последний раз».
Более широкий фронт песен развёртывался на вечерах по поводу какого-либо семейного торжества, причём, если на прогулках пела преимущественно молодёжь, то на вечерах пели все: и отцы, и их потомки двух-трёх поколений. Тематика, темпы и тональность песен были разнообразными: от мрачного пессимизма до самого ухарского оптимизма.
Волга
Может ли русский человек петь песни и не спеть о Волге? Нет, не может. Он приносит к ней свои горести, свои надежды, свои просьбы. Поэт видел в ней символ за-битой и униженней России.
Тема гражданской скорби
Волга, Волга, весной многоводной
Ты ж так заливаешь поля,
Как великою скорбью народной
Переполнилась наша земля.
Выдь же на Волгу: чей стон раздаётся
Над великою русской рекой?
Этот стон у нас песней зовётся –
То бурлаки идут с бичевой.
И мы пели: Эй, ухнем, эй, ухнем!
Ещё разик, ещё раз
Разовьём мы берёзу и т. д.
Тема одиночества
Вниз по матушке, по Волге
По широкому раздолью
Поднялася погода,
Погодушка не малая, волновая
Ничего в волнах не видно
Одна лодочка чернеет.
M. Ю. Лермонтов аналогичную картину нарисовал в ст[ихотворении] «Парус», рельефнее подчеркнув психологию одиночества.
Лирические мотивы
а) жалобы неудачников в любви
«Вниз по Волге-реке
С Нижня-Новгорода
Молодой стружок,
Как стрела летит.
На нём добрый молодец просит:
Киньте, бросите меня
В Волгу-матушку,
Утопите в ней грусть-тоску мою.
Лучше в Волге мне быть утопленному,
Чем на свете жить разлюбленному».
б) Ямщик жалуется на свою судьбу:
«Вот мчится тройка почтовая
По Волге-матушке реке
Ямщик уныло напевает
Ах, милый барин, добрый барин
Скоро святки, а ей не быть уже моей
Богатый выбрал да постылый,
Ей не видать уж ясных дней».
в) просьба девушки:
«Волга-реченька глубока,
Прихожу к тебе с мольбой:
Мой сердечный друг далёко,
Ты верни его скорей».
г) тоже на эту тему:
«Вей сильнее, ветер игривый,
Белый парус, парус челнока,
Унеси нас в край счастливый,
Волга-матушка река».
Пели и эту часто исполняемую и теперь песню, к тому же такими певцами, как Шаляпин, Штоколов22 и др. Пели также не вникая в грубый смысл этой песни, как это дела-ется и сейчас, а ведь, если задуматься, то позорный смысл того, что донской казак в качестве подарка Волге бросает в реку персидскую княжну, очевиден. Наша совесть не мирится с картиной утопления собаки («Муму» И. С. Тургенева), но мы легкомысленно соглашаемся с безобразной картиной утопления человека, и, что особенно поражает, дочери Евы с лёгкой душой исполняют эту песню, которую следовало бы изъять из репертуара.
