— Но я люблю Карлотту! — Юэн уже кричит.

Его шурин раздраженно закатывает глаза.

— А при чем тут любовь, при чем она, — поет он, а потом терпеливо объясняет. — На сегодняшнем рынке секс — это товар, как и остальное.

— Я не на рынке, и я не хочу там быть, — говорит Юэн, начиная чувствовать, как скрежещет зубами. Во рту пересохло. Ему нужна вода.

— Какой милый протестант. Джонни Нокс гордился бы тобой.

Юэн вытирает потный лоб платочком, вдыхая воздух. Свет от гирлянды и блеск мишуры сильно бликуют:

— Я чувствую себя достаточно пьяным после шампанского и ужасного коктейля... Что в нем было?.. Твой шерстяной джемпер, — он трогает предплечье Саймона, — такой мягкий...

— Конечно. Я подсыпал МДМА в коктейль.

— Как... Я не употребляю наркотики, я никогда их не пробовал...

— Ну, теперь ты попробовал. Так что расслабься и наслаждайся.

Юэн всасывает воздух и бросает свои ноющие кости на стул за внезапно освободившимся столиком. Терри, который до этого общался с девушкой в зеленом топе, подлетает к Саймону, аж светясь?

— Ты подсыпал экстази в те коктейли? Ты превращаешь меня в ебаную лесбу, ты, гребаный пиздюк! Я иду обратно в туалет нюхнуть кокса, чтобы вытряхнуть из себя этот коктейль любви. Ебаная срань! — он оглядывается и пропадает в туалете.

УУУХХ!

Юэн чувствует необъяснимый подъем и через силу поднимается. Хорошо. Он думает об отце и о восторге, который испытывает старик от воскресной молитвы. Думает о Карлотте и о том, как сильно любит ее. Юэн нечасто ей это говорит. Он показывает это, но не произносит слова. Не так уж и часто. Он должен срочно позвонить ей.

Он делится этим с Саймоном.

— Плохая идея. Или скажи ей об этом прямо, или не говори вообще. Она подумает, что в тебе говорит наркотик. И ведь так оно и есть.

— Но ведь это же неправда!

— Тогда скажи ей об этом завтра, за рождественским столом. Перед нами всеми.

— Я так и сделаю, — решительно заявляет Юэн, а потом рассказывает Саймону о Россе, о его личной истории сексуального опыта. И отсутствия оного.

— Экстази — наркотик правды, — говорит Саймон, — я думаю, самое время для того, чтобы мы узнали друг друга получше. Все эти годы мы были семьей, но при этом почти не общались.

— Да, у нас стопудово никогда не было таких моментов...

Саймон тычет зятя в грудь. Это не агрессивно и не раздражающе, скорее бромантично.

— Тебе надо попробовать с другими женщинами, — Саймон шарит глазами по барной стойке, айфон наконец-то у него в кармане, — иначе чувство обиды разрушит твой брак.

— Не разрушит.

— Да, разрушит. Мы никто, но при этом потребители: секса, наркотиков, войны, оружия, одежды, сериалов, — напыщенно посмеиваясь, он машет рукой, — посмотри на эту толпу несчастным кретинов, делающих вид, что им весело.

Юэн смотрит на гуляк. Есть какое-то отчаяние во всем этом. Куча молодых парней в рождественских свитерах тусуется с деланным дружелюбием, ожидая новые порции выпивки, которая сделает их грубыми с незнакомцами, а если этого не выйдет, то друг с другом.

Группа девушек из офисов успокаивает подругу с патологическим ожирением, захлебывающуюся слезами. Сидящие неподалеку две другие девушки злобно посмеиваются, заговорщически торжествуя над чужим горем. Бармен с отвисшей нижней губой и отупевшими от клинической депрессии глазами, занимается далеко не радостной работой — собирает пустые стаканы, которые появляются со скоростью маленьких кроликов по весне.

И все это — под безостановочно кричащие поп-хиты семидесятых и восьмидесятых, настоящий штамп для каждого Йоля, когда люди бормочут слова с придыханием, прямо как жертвы боевых действий в отставке с посттравматическим синдромом.

И именно среди этого всего Саймон Дэвид Уильямсон все сильнее распаляется:

— Нам нужно двигаться, пока этот поезд не заедет в тупик — тогда мы отложим свое безумие и неврозы и начнем строить новый мир. Но мы не можем делать это, пока эта парадигма не закончится естественным путем. Поэтому сейчас, все, что остается, это придерживаться видения идеологии неолиберализма как экономической и социальной системы, и неустанно следовать этим зависимостям. У нас нет выбора. Маркс был не прав в том, что капитализм заменит богатые, образованные и работящие демократы; вместо них — обедневшие, технически подкованные республикоебы.

Очарованный и напуганный мрачной дистопией Саймона, Юэн отрицательно мотает головой.

— Но ведь должен же быть выбор, — протестует он, будто Рой Вуд, повторяющий желание о том, чтобы Рождество было каждый день, — нужно, чтобы делались правильные вещи.

— Все еще нет, — Саймон Уильямсон откидывает голову назад, расчесывая рукой черно-серебряные волосы, — правильные дела сейчас делаются для неудачников, воров, жертв. Так, мир изменился, — он достает ручку и маленький блокнот из кармана и рисует диаграмму на пустой странице.

35 лет до неолиберализма:

УЕБАНЫ | ЧЕЛОВЕК РАЗУМНЫЙ | ПРОСТАЧКИ

35 лет после неолиберализма:

УЕБАНЫ | ЧЕЛОВЕК РАЗУМНЫЙ | ПРОСТАЧКИ

— Единственный реальный выбор — запрещенные, немного отличающиеся версии неправильных вещей, в основном добирающиеся альтернативным путем до того же самого ада. Боже, этот порошок такой, блять, олдскульный... — говорит Саймон, вытирая пот с бровей, — тем не менее, — он таращит глаза на Юэна, — все не так уж и плохо, — он поворачивается и пялится на девушку, которая стоит неподалеку с подругой.

Он поднимает телефон. Она оборачивается, хихикает, подходит, представляется как Джилл, подставляет щеку для поцелуя вставшему Саймону. Пока она говорит с его шурином, Юэн зачарованно осознает, что его опасения рассеиваются. Джилл не похожа на ту отчаянную девушку из онлайна, которую он представлял. Ее подруга, почти такого же возраста, немного поупитанней, смотрит на него:

— Я Кэти.

— Привет, Кэти, Я Юэн. Ты, эм, тоже с «Тиндера»?

Похоже, Кэти пару секунд его оценивает, прежде чем ответить. Юэн подумал о Карлотте:

— Я иногда пользуюсь, но быстро теряю запал. Большинство людей просто хотят секса. Справедливо. У нас у всех есть свои нужды. Но иногда это уж слишком. Ты пользуешься приложением?

— Нет. Я женат.

Кэти поднимает голову. Она берет его за руку и смотрит на него со снисхождением:

— Рада за тебя, — пропевает она, но уже более отстраненно. Затем видит кого-то и упархивает в другую часть бара.

Юэн испытывает глубокое чувство потери из-за ее ухода, но понимает, что в итоге все хорошо.

Стройная блондинка примерно за тридцать, как кажется Юэну, заходит в бар и пристально смотрит на Саймона. Она поразительная, с полупрозрачной кожей и ясными голубыми глазами. Поймав ее взгляд, шурин громко вздыхает.

«Призрак «Тиндера» прошлого Рождества», извиняется он перед Джилл, и направляется к вошедшей девушке. Джилл и Юэн молча смотрят, как они разговаривают, Юэн чувствует, что это перепалка. По возвращении Саймон подталкивает Джилл и Юэна к пустому столику.

На удивление Юэна, женщина присоединяется к ним с бокалом белого вина в руке, не отводя взгляда от Саймона. Он занят, обнимается с Джилл. В этот момент Юэн понимает, что эта женщина, наверное, старше, чем он думал поначалу; ее кожа безупречна, но в глазах — багаж прожитых лет.

Она поворачивается к Юэну, все еще смотря на Саймона:

— Ну, он, очевидно, не собирается меня представлять. Я Марианна.

Юэн протягивает руку, глядя на шурина, чьи пальцы уже ласкают бедро Джил в темных чулках, пока язык его лезет ей в ухо.

И Юэн смотрит на Марианну, которая наблюдает за этой сценой с абсолютной ненавистью. Да, он думает, что она может быть даже ближе к нему по возрасту, и в ней есть что-то величественное. Все недостатки старения, линии, мешки, морщинки в уголках глаз с нее будто сдуло. Ему интересно, не наркотик ли это. Все, что он видит, это сущность этой поразительно красивой женщины.

— Юэн, — представляется он, — ты давно знаешь Саймона?