Сколько я ее знал, она была неизменно одета в черную юбку и черную кофту с черным платком на голове. На ногах летом лапти, зимой подшитые валенки. В праздничные дни иногда одевала «на люди» свои заветные полусапожки – ее приданое и только позже я покупал ей туфли и ботинки уже советского производства.
Вся эта черная одежда матери была как бы олицетворением вечного траура, гнета и безысходности.
В отличие от отца мать жалела нас, защищала, как могла, от его самодурства и, так же как и отец несла свою трудную ношу непосильного физического труда на земле, растила детей, работала на дому, готовила еду, ухаживала за скотом.
Труд ее был каторжный. Она вставала в пять-шесть часов (летом еще раньше) и ложилась в полночь. Не помню кого именно, но одного из нас, она рождала в поле, во время уборки хлеба. И именно во время уборочной страды ей было особенно тяжело.
Отец имел косу с длинным лезвием, что позволяло по его силе брать широкий ряд ржи. За ним могли вязать снопы две женщины, едва успевая. А мать стремилась успеть одна. Отец ее все время подгонял – «пошевеливайся».
Но угнетал ее не только непосильный труд, но и самодурство отца, особенно, когда он появлялся пьяный. Тогда все мы разбегались кто куда, и только мать оставалась один на один с отцовским буйством.
Помню, когда мне было лет семь, как вернулся отец со старшими братьями с базара, под хмелем. И тут оказалось, что старший брат Михаил забыл в харчевне какую-то вещь. Узнав об этом, отец намеревался бить Михаила, но мать решила заступиться и рука ее оказалась на ребре (углу) печки-голландки. Удар огромного кулака и рука матери сломалась пополам. Ее отвезли в больницу. Но, как я помню, у отца не было угрызения совести по этому случаю. За три недели нахождения матери в больнице, он только один раз был у нее с передачей (вареной картошкой).
Был случай, когда отец бил уздечкой (металлическими удилами) второго брата Василия. Мать тогда тоже пыталась заступиться и получила свою долю ударов.
Когда мне было 6–7 лет, в селе было еще сильное влияние религии. Тогда был обычай на религиозный праздник «Рождество» рано утром ходить по домам и «славить Христа». Это делали обычно дети, получая за это в каждом доме 3–5 копеек. Я тоже был в числе тех, кто славил и забежал домой показать матери свои «заработки». Но в это время отцу потребовался топор. Он меня спрашивает:
– Где топор?
– Не знаю, – отвечаю я ему. И быстро выхожу из дома. Отец за мной, я решил отбежать подальше от греха. Пробежав метров семьдесят, он догнал меня, свалил в снег и начал угощать пинками, приговаривая: «Где топор?», «Где топор?».
О самодурстве отца можно писать много, оно исходило из особенности его характера, грубого воспитания и бескультурья.
Как-то уже в зрелые годы я спросил мать:
– Почему ты вышла замуж за отца?
– А меня сосватали, родители согласились, деваться было некуда.
Позже она призналась, что ей очень нравился другой, Филька, она до старости о нем вспоминала с умилением.
На мой второй вопрос:
– Как же ты жила с отцом, таким самодуром?
Она, видимо, вспоминая редкие просветы своего замужества, задумавшись, молвила:
– Он, кубыть, был с молоду пригожий.
Мать никогда не говорила «когда я вышла замуж», а всегда говорила «когда меня привели».
У матери было четыре брата. Все они дожили до преклонных лет и умерли в нашем селе. Мать умерла в 1964 году в 83 года, пережив отца на 31 год.
Как уже говорилось, нас детей в семье было живых шесть человек: Михаил 1905 года рождения, Василий 1908 г.р., Мария 1911 г.р., я, Любовь 1921 г.р., Алексей 1924 г.р. Сейчас, когда пишутся эти строки, в живых остались, кроме меня, Василий и Любовь. Оба живут в Сараях.
Михаил, огненно-рыжий, высокого роста, волевой, в школе учился пять лет.
До призыва в Красную Армию работал с отцом. В армию его призвали в 1926 году. Отслужив три года в артиллерии, он остался на сверхсрочную службу, вскоре поступил в Рязанское артиллерийское училище, а потом по окончании училища, служил в основном на Дальнем Востоке, дослужился до командующего артиллерией дивизии. В 1945 году он уволился, приехал в Сараи, был председателем колхоза, но поссорившись с районным руководством, уехал в Егорьевский район Московской области. Там он работал председателем потребсоюза. В 1952 году он умер от рака. Жена его вскоре вышла замуж. О двух его сыновьях Анатолии и Валерии сведений имею мало.
Из периода моего раннего детства в памяти остался такой случай с Михаилом. Поехали мы с ним летом за снопами ржи в поле. Мне тогда было лет пять-шесть, ему 18–19. Михаил уложил копну снопов на телегу, затянул ее жердью, залезли мы с ним на воз, едем. Он закурил и горящую цигарку бросил вперед. Спичка застряла в снопах, сухих как порох. Прошли секунды и мы видим пламя. Михаил начал рукой сбивать его, но это у него не получилось, так как огонь от ударов руки разгорался еще сильнее и вскоре весь воз был объят пламенем. Михаил спрыгнул с воза. Лошадь, чувствуя сзади огонь, припекающий ей круп, свернув с дороги, понесла по жнивью галопом.
Я сидел на возу, пока можно было терпеть, когда же стало невмоготу, через пламя спрыгнул на землю. Брат, обрезав гужи хомута, выпряг лошадь. У нее обгорел круп. Чувствуя свою вину и растерявшись, Михаил принялся снимать колесо, при этом обжег себе щеку, но колесо снял. Отметину носил всю жизнь. Телега с копной сгорела.
Придя домой, Михаил упал отцу в ноги, опасаясь смертного боя. Но отец, вопреки ожиданиям, а может быть потому что увидел обгоревшее лицо сына, не стал его бить, хотя тяжело переживал, что телеги уже нет и лошадь надолго вышла из строя.
Василий пошел в мать, небольшого роста, плотный, кряжистый, имел слегка дугообразные ноги, в молодости был физически сильным человеком (в драках всегда выходил победителем). Всю жизнь он прожил в основном в Сараях и только несколько лет на Дальнем востоке (на о. Сахалин), куда он уезжал до войны к Михаилу. Откуда его во время войны призвали в армию, участвовал в разгроме Японии в 1945 году. После войны вернулся в родные места. Основная его специальность – кузнец. Практически вся жизнь его прошла у горна. В эти дни ему под семьдесят. Пенсионер, но еще здоров, работает летом в своем саду и в огороде, а зимой на производстве. Двое сыновей: Александр и Евгений, выросли, женились, живут самостоятельной жизнью. Имеют детей и внуков. Так что Василий уже прадед. В детстве Василий учился мало, всего полтора раза, да и те с прохладцей. Мать рассказывала:
– Соберу его в школу, а он вместо школы уходил на речку кататься на лед.
Ребята идут из школы и он с ними.
Так продолжалось до тех пор, пока отец сказал:
– Хватит, пусть идет работать.
В более поздние годы, Василий нередко упрекал мать:
– Почему ты тогда не заставила меня учиться? Взяла бы кнут, да отстегала бы.
Раскаяние… Но слишком позднее.
Мария, стройная, темноволосая, симпатичная и трудолюбивая. Она была любимицей в семье. В 1930 году вышла замуж и как-то у нее случилось воспаление аппендицита, а она была беременной. Вместо того, чтобы обратиться к врачам, мать вместе с знахарками в течение трех дней держали ее на печи и «ставили банки». В результате перитонит и в свои 20 лет Мария умерла.
Любовь характером и внешностью в отца, только роста среднего. С гонором и очень упрямым характером. От испуга в детстве заикается и поэтому в разговоре испытывает определенные стеснения и затруднения. Окончила семь классов, но в дальнейшем самообразованием не занималась, так и осталась с отсталыми взглядами на жизнь и с претензией на свою значимость. Всю жизнь прожила она за материнской спиной, забот особых не знала. Труд и чистоплотность не любила.
В детстве за свой строптивый характер и упрямство наказывалась больше, чем другие дети. В семье ее не очень жаловали. Так что имя Любовь для нее оказывается скорее нарицательным. После смерти матери, она, будучи 45-летней, вышла замуж за вдовца, и живет с ним до сих пор.
