Иван Кононенко

НЕ ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД…

ПРЕДИСЛОВИЕ

В свое время Максим Горький мечтал о той поре, когда в литературу придут «бывалые люди», те, которым есть о чем рассказать читателю, подрастающему поколению.

Сейчас благородный процесс этот очевиден: воспоминания военачальников, рассказы командиров производства, мемуары, повести, очерки о былом (а великую войну против фашизма даже тридцатилетние граждане наши называют «былым») стали воистину бестселлерами, за такого рода литературой очереди в библиотеках, интерес к ним очевиден.

Книга Ивана Кононенко может быть отнесена именно к такого рода литературе, ибо автор ее — фронтовик, пишет о том, что пережил и он сам и его друзья по совместной борьбе против гитлеровского нацизма.

Не случайно называется она «Не вернуться назад…». Из прошлого никогда ничего не вернуть. Не вернуться героям книги и в свою юность, которая затерялась на трудных дорогах войны.

Книга рассказывает о героической работе советских разведчиков, о величии духа наших людей, совсем еще юных граждан, оставшихся в оккупации один на один с врагом, об их беззаветном служении нашей Советской Родине.

Пересказать литературу нельзя, ее должно читать. Я поэтому не стану писать в предисловии к этой книге о сложных драматических коллизиях, в которые попадают герои, я хочу лишь повторить, что чем чаще мы будем издавать книги участников великой битвы сил Добра против гитлеровского зла и тьмы, тем больше молодых граждан нашей Родины смогут проникнуться великим чувством благодарности к тем, кто спас мир от фашизма.

Убежден, что книгу Ивана Кононенко с удовольствием прочтут люди разных возрастов и профессий, потому что она посвящена Подвигу.

Юлиан Семенов

ПОД ЛЕНИНГРАДОМ В СОРОК ПЕРВОМ

1. Мы — бондаревцы

рошел год, даже год и двадцать дней, как я уехал из дому. Вроде и не много, но если судить по тому, сколько событий произошло за это время, в скольких местах пришлось побывать и сколько повидать, то — очень много. Во всяком случае мне кажется, что это больше, чем вся моя жизнь до армии. Учебный пункт, граница, школа младших командиров, а с июля — фронт. Первый бой под Гдовом, а потом горькие дороги отступления. Но это только так говорится — «дороги отступления». На самом деле отступают не по дорогам. По болотам, полям и лесам. Днем и ночью, под дождем или палящим солнцем, часто без пищи и воды. Переходы, бои, форсированные марши и снова бои. Обстрелы, отходы, окружения, атаки, выходы из окружения и снова отходы. Все время потери, потери… И так много дней и много ночей…

Потом был сборный пункт на Фонтанке, в самом Ленинграде, маршевая рота, и вот я здесь, в Московской Славянке. В деревне жителей никого не осталось, все ушли. В двадцатых числах сентября, когда мы сюда пришли, жители еще были. Ползали ночью на передний край за картошкой и капустой. Их гоняли свои, обстреливали немцы, а они лезли под огонь. Некоторые там и оставались лежать на картофельном поле. Есть захочешь — полезешь. А сейчас в деревне жителей нет, одни военные. Передний край проходит по окраине Колпина, ручью, вернее речке Славянке, около парка в Пушкине и дальше идет на Пулковские высоты. Здесь, в деревне, штаб нашего 402-го стрелкового полка и тыловые подразделения. Штаб полка — в большой землянке, в овраге. Мы, полковые разведчики, — рядом, в двух небольших землянках.

Отсюда виден город Пушкин. Там немцы. В городе все время что-то горит, дымится. В тот день, когда мы сюда пришли с маршевой ротой, в городе что-то сильно горело. Мы прибыли поздно вечером. Остановились у разбитого здания школы, около Московского шоссе. Под навесом дымилась кухня. Темень кругом хоть глаз выколи. На передке вспыхивают ракеты, а дальше в гору, среди деревьев, огромное зарево. Получив по пайке хлеба и по половнику каши, мы расположились тут же у разрушенной стены и принялись за ужин. Проголодались, да и устали: от Фонтанки до Московской Славянки километров за тридцать. Поэтому никто уже не обращал внимания ни на мелкий осенний дождь, ни на пронизывающий ветер. Нужно было утолить голод и найти укромное место, чтобы прикорнуть часик-другой. Все остальное не очень волновало.

— Ребята, по всему видать — горит дворец, — сказал кто-то.

— Похоже, — ответил другой.

— С прибытием, братцы, — послышался голос из темноты. — Чувствую, земляки. Из Питера, значит? — К нам подошел и присел на кучу кирпича командир. Знаков отличия было не видно, но покрой шинели и портупея говорили о том, что подошедший не рядовой. Земляки — в роте было несколько человек ленинградцев — быстро нашли общий язык, и из их разговора я тогда узнал, где нахожусь и что там полыхает в темноте. Раньше я не был ни в Ленинграде, ни в его пригородах. Кое-что, конечно, знал, но, как говорится, по учебникам. Надо же было так случиться, чтобы в такое время побывать в этих местах, где на каждом шагу сама история.

— Да, братцы, горит самый что ни на есть Екатерининский дворец, краса и гордость Пушкина, да не только Пушкина. Горит с самого утра. Взорвали гады. Ну ничего, отольются им наши слезы, — с тяжелым вздохом сказал командир и, попрощавшись с нами, ушел в сторону, переднего края. Все долго молчали.

Сейчас я лежу в землянке на соломе, рядом похрапывают наши ребята из взвода полковой разведки. Землянка узкая, длинная, стены заложены досками, чтобы не осыпалась земля. В моем кармане откуда-то оказывается кусок мела, и я пишу на доске: «Сегодня 15 октября 1941 года, идет снег». Последние дни установилась хорошая осенняя погода. Днем на небе появлялось солнце, ночью подмораживало. А сегодня впервые начал падать снег. Легкий и пушистый, он долго носится в воздухе, прежде чем опуститься на израненную землю, гудящую от войны.

В хорошую погоду, днем, когда нет обстрела, мы выходим из землянки наружу. Проводим занятия, чистим оружие, отдыхаем, просто сидим. Это, конечно, когда не на задании. Сегодня, когда пошел снег, мы залезли в землянку. Да и постреливают все время, в основном минами. Они то и дело шлепаются то там, то здесь. Мина в землю входит неглубоко, и осколки разлетаются густо над землей. В землянке мины не страшны. Три наката мина не пробьет. Потом и вероятность прямого попадания вообще мала. Насчет вероятности, впрочем, трудно что-нибудь сказать определенное. Всякое бывает. Вероятность небольшая, а бывает, попадают прямо в дом или землянку.

Не далее как вчера утром, шли мы на передний край, понаблюдать за противником. Застал нас обстрел на шоссе, у моста через овраг. Неподалеку была большая землянка. Вскочили мы туда, чтобы переждать обстрел. А противник как раз, видимо, решил разбить этот мост. Обстрел длился долго, тяжелыми снарядами и довольно интенсивно. Землянка ходила ходуном: снаряды, притом крупные, рвались вокруг нашего убежища. Мы, сжавшись в комок, сидели в землянке и каждый раз, когда резко приближался противный вой летящего снаряда, думали, что это «наш». Но он, к нашему солдатскому счастью, шмякался рядом, иногда так близко, что противный запах взрывчатки врывался к нам в землянку и было трудно дышать. Но на этот раз пронесло. Когда обстрел окончился и мы вылезли наружу, то увидели, что один из снарядов попал в землянку рядом, и все, кто там был, погибли. Вот тебе и вероятность. На войне у каждого своя вероятность.