Похоже, один только Ислам понимал, что это только начало. Пропустишь ты один Новый год - и следом полетят все остальные.
Обещал прислать на электронку фотографии. Но пользы от них…
Ислам никогда не любил фото. Даже прекрасные моменты, запечатлённые на них, быстро покрывались пылью и обрастали, как затонувшие корабли, ржавчиной и морскими звёздами. Куда лучше, если бы от этих моментов оставалось что-то в голове, а не в трёх тысячах пикселей на флешке.
Хасанов хотел спросить мнение у Кати, но она уже уехала на родину. Оставила ему записку на проходной всего с одним словом: “Пока!” И со смешной рожицей, нарисованной одним из тех маркеров, что валялся на столе.
В столе покоился билет на самый конец декабря. И обратно - на второе января.
Глава 8
В “Травке” Ислам работал практически с открытия. Он тогда ни черта не умел, а сюда забрёл просто потому, что увидел на дверях длинный список с подзаголовком: “Требуюся!” Здесь были и “Уборцыцо”, и “Barmens”, и “Девушки, которыи разно еду”, и даже мифические “Тарелкины”, которые потом оказались посудомойками.
Минуту постоял, разглядывая с пугающей серьёзностью накарябанные от руки буквы и пытаясь что-то разглядеть за стеклом. Снаружи сияло солнце, и он ничего не увидел.
Потому толкнул стеклянную дверь и нырнул в мягкий полумрак.
Они только что сделали ремонт, и всё вокруг буквально блестело. У стен ещё кое-где заметен строительный мусор, столики и стулья, одетые в полиэтилен, громоздились возле окон. Стойка сияла новенькой неоновой подсветкой. Пахло краской и почему-то орехами. Удивительно приятный запах.
Ислам сделал пару шагов и натолкнулся на прямого и острого, как катана, Джина. Пролепетал:
- Здравствуйте.
Джин ни черта не понимал по-русски. Однако реакция у него неплохая. Когда Ислам начал пятиться, скашивая глаза и стараясь хотя бы приблизительно вписаться в дверь, он ухватил Хасанова за ухо.
Ислам завопил, и воинственный азиат, как ему тогда казалось, размером с гору, придвинулся, поднимая вторую руку. На самом деле Джин был не такой уж большой - ростом с Ислама. Нет, конечно, для азиата он был очень высок. По рассказам Петра европеец может запросто пересчитать залысины на голове любого японца. И при желании понаставить ровно в эти залысины щелбанов. Просто казался ужасно значительным, под бровями полыхали две злые, полные блестящей нефти щели, и ещё эти пальцы на ухе, Господи, до чего же они холодные…
На шум выскочила Сонг, пальцы разжались, а Ислам, кружась в диком ужасе, как будто малыш на слишком быстрой карусели, ломанулся в сторону двери. Не попал и только чудом не разбил новенькое стекло.
Впоследствии Джин долго извинялся и кланялся Исламу едва ли не в пояс. Сонг, работавшая при этом диалоге переводчиком, добавила:
- Он просто не знает, что на него нашло. Просто вы вдруг начали убегать, и он… и его руки вдруг - цап! И схватили ваше ухо. А голова догнала их только потом. Мой брат не знает, почему так получилось. Простите.
Хасанову было неловко. Этот азиат всё кланялся и кланялся, чёрные короткие волосы пахли дорогим шампунем, а галстук вываливался из-под пиджака, как большой язык, то и дело чиркал пол.
- Вы ведь пришли сюда искать работу? - спрашивает Сонг.
- Ну…
- Прекрасно. Вы её нашли. Вы, наверное, учитесь?
- Да. По утрам…
- Прекрасно. У вас есть традиция, что любому делу требуется завести новую нэкотами?
Разговорный русский у неё был куда как неплох для азиатки. Во всяком случае не чета письменному.
- Нет. Какая нэкотами?
- Нэко. Кошка с поднятой правой лапой. Вот так.
Она показала. Скорчила умильное личико, зажмурилась и подняла правую руку, согнув её в локте. Растопырила пальцы.
- Такой нету. Хотя кошек у нас довольно много. Но собак гораздо больше.
- Это хорошая традиция. Привлекает делу деньги. Ты милый мальчик. Будешь нашей нэкотами. Ну-ка, подними лапку…
Ислам исполнил. На него медленно накатывало ощущение, что он, пройдя через стеклянные двери, попал в какой-то потусторонний мир. У Лукьяненко была такая книга - “Конкуренты”, где главный герой, простой обыватель, записывается пилотом на космический корабль, и этот момент сейчас всплыл в памяти Ислама с пугающей чёткостью. Но тот парень хотя бы знал, на что подписывается.
Она склонила голову набок, взгляд пристальный и оценивающий.
- Умеешь что-нибудь делать?
- Ничего.
- Ну ладно. Будешь нашим талисманом. Будешь стоять вон там, за стойкой. Лапку всё время поднимать не обязательно. Можешь опустить. Там есть несколько книжек, изучи пока и потренируйся. Алкоголь вон в тех картонных коробках. Мы открываемся с четверга.
Миша дико хохотал, когда услышал эту историю.
Ислам осваивал мастерство бармена практически с нуля. У него не было учителя, кроме брошюрок “BarNews” да ютуба на ноутбуке Сонг. Тем не менее к концу второй недели счёт разбитых стаканов пошёл на убыль. Босс ни грамма не расстраивалась, хотя подсчёт вела чётко, записывая всю кокнутую им посуду.
- Когда сочтёшь возможным, мы спишем это из твоей зарплаты, - говорила она.
Ислам только вздыхал. На самых почётных местах там красовалась бутылка Джонни Уолкера стоимостью в две с половиной тысячи и кофемолка стоимостью в тысячу двести. Кто же знал, что в этой кофемолке нельзя молоть орехи?
Ислам мог работать только на полставки, поэтому Сонг нашла ещё одного бармена, белобрысого паренька двадцати пяти лет от роду со звучной фамилией - Павлычевский. Его принимали на работу обычным путём, и он, на счастье, оказался куда опытнее. Мог жонглировать бутылками и метать кубики льда в бокалы посетителям за ближайшими к нему столиками. Ни разу не промазал.
- Занимался в школе баскетболом, - подмигнул он Исламу. - Они так смешно открывают рот, когда я проделываю этот трюк. Так и охота туда - в рот - тоже зафигачить…
В общем-то довольно неплохой парень, хотя, на взгляд Ислама, слишком уж гордится этим своим умением - метать кубики льда. Пусть бармен он и первоклассный…
Глава 9
Бывают люди, прошлое которых всегда при них. Целый состав его, скрипя рессорами и воняя машинным маслом, волочется к горизонту. Вагоны нагружены памятью. Обычно не самой хорошей. Словно табор вшивых цыган, воспоминания заполняют собой любое свободное пространство, кричат на разные голоса, стенают и сморкаются в свои выцветшие тряпки. Горланят пропитыми голосами песни. И на каждой станции к составу цепляют ещё один вагон, под их нагромождением уже не видно самого поезда. Сгорбившись под тяжестью и не воспринимая ничего вокруг, такой человек тащится через жизнь с унылой миной. Спросишь: “Как дела?” - и тебя тут же окружает крикливая толпа, машет руками, что-то наперебой втолковывает, просит позолотить ручку…
Лучше и не спрашивать. Обогнать и пройти мимо, сделать вид, что не узнал. Такие люди не могут быстро передвигаться, а глаза их похожи на рыбьи, сочатся слезами и чёрным гноем.
Есть и другие - которые очень мало носят за собой прошлого. Им достаточно маленького рюкзачка, а взгляд и все помыслы устремлён в будущее. Катя как раз из такой породы. Как вечная младшеклассница, бегает, звенит своим рюкзачком, как будто там перекатываются стеклянные шарики.
- Тебе бы банты, - говорит Ислам. - Или косу. На голову.
- Банты у меня есть. Дома остались, такие белые, - жмурится от удовольствия. Как будто на язык попала сахарная пудра. Наблюдать за ней - одно удовольствие. - Я в них на выпускном была.
Эти люди носят с собой только самое важное. Обычно позитивное. Первую любовь, густые пушистые облака, какими они предстали с крыши какой-нибудь высотки. Иногда важные жизненные уроки, бережно записанные в толстые тетради.
Иногда на неё что-то накатывает, и тогда Катя принимается доставать из рюкзачка и раскладывать перед собой разнообразные вещи. Сокровища прошлого, чувства, которые не удалось сберечь и от которых остались одни только картинки.