Будто бы и не слышит его.

- Город?

- Да. Город. Или место. Любое.

- Давайте попробуем.

- Да. Будьте так любезны.

Все города, кроме почему-то Таллинна, куда-то испарились. Так бывает всегда. Попросят тебя рассказать что-нибудь забавное или вспомнить какой-то случай, и ты вроде бы и знаешь, но… не помнишь. Так же и сейчас. Вроде бы легко, но Хасанов не может относиться к чьей-то просьбе - искренней просьбе: Валюту и Уважаемого Человека в расчёт можно не брать - наплевательски. И подобная крошечная проблемка встаёт перед ним горой, на которую приходится лезть. Какой ей город нужен? Курорт или, напротив, северный? В Америке, рядом с каньоном, или где-нибудь на австралийском архипелаге? Мегаполис с десятком мостов через канал или засушливая деревенька с парой тысячей жителей?..

Хасанов говорит с досадой:

- Таллинн.

- О, - сказала она без выражения. - Это где? Швеция?

- Почти. Эстония.

Чёрт бы его побрал, Яно, с его Таллинном.

- Наверняка там все бегают по утрам, - продолжает она. - И выгуливают собак. И соседи вежливо здороваются друг с другом.

- Не знаю, - растерялся Ислам. - У меня оттуда друг. Если вы хотите, мне нетрудно спросить…

- Интересно, туда летают самолёты ночью?

- Должно быть.

- Спасибо, - говорит она, обдав холодом. Зубы ровные, как кристаллики льда. Встаёт, оставив чуть тронутый морс. - Сколько я вам должна за города?

Ледяная язвительность заползает чуть не под манжеты, и Ислам растерянно потирает запястья.

- За города нисколько. Я ведь их мало вспомнил. Только Таллинн и всё. А за морс - сорок пять.

Оставляет деньги и исчезает, растворяется в черноте за дверью. Компания справа становится шумнее, словно кто-то прибавил звук.

Прибегает одна из девочек-официанток, Даша, просит подготовить стопочку.

- Там мужичок опять тот, - говорит. На лице проскакивает что-то, граничащее с равнодушием. Какое-то беспокойство, о котором она, возможно, даже не подозревает. Откровенно говоря, Хасанов сам не понимает, почему он это заметил.

Ислам смотрит в ту сторону, и человек у окна здоровается. Машет рукой, говорит что-то, но в зале слишком шумно. Человек у окна это понимает. Просто здоровается.

- Это Валентин.

- Он какой-то непонятный, - говорит Даша. Морщится. - И пьёт много.

- Не бойся, - говорит Ислам. - Если начнёт буянить, у нас есть Джин.

Даша прыскает. Говорит слегка пренебрежительно:

- Не начнёт. Как обычно, напьётся и отрубится тихо у себя в уголке.

На подносе размещается стопка с долькой лимона.

- Видишь, даже не буянит. И за попу не щиплет, - говорит Ислам вслед убежавшей официантке. - Золотой клиент.

Немного погодя, разобравшись с делами, Ислам отлучается перекинуться парой слов с Валентином.

Ему нравится этот человечек. Совсем уже не молодой, с каким-то измождённым костлявым лицом и сеточкой вен на лбу под жидкими волосами. Очки в тяжёлой чёрной оправе смотрятся очень модно, в таких ходит прогрессивная молодёжь, не доверяющая линзам. Не столько инструмент для зрения, сколько дополнение к имиджу. Валентину они не очень подходят, но куда лучше любых стариковских. А ещё он разрешает обращаться к себе на ты. Сам в первый день об этом попросил, смущаясь при этом до безобразния. Вообще в каждом его жесте, движении, выражении лица сквозит смущение. Иногда оно прячется, иногда настолько явно, что смущаешься сам.

Одет очень представительно. Чёрный пиджак, безукоризненный галстук в косую полоску, свет стекается на кончиках туфель. Стрелочки на брюках на коленях собираются в морщины.

Ислам ни разу не спрашивал, кем он работает, но почему-то ему казалось, что работает с детьми. Где-нибудь в хорошей школе или в гимназии. Может быть, частный педагог.

- Ислам, присаживайся.

Суетится, пытаясь ногой и рукой отодвинуть для Хасанова стул. Когда парень устроился, кивает за окно:

- Видишь фонарь?

- Вижу. Я ненадолго. На минутку. Как вы сегодня?

- Как всегда, мой мальчик. Ты слушай. Сейчас начнётся самое классное. Слышал гром?

- Да вроде. Когда шёл на работу.

- Ага! И я о том же. И в воздухе пахнет дождём. Будет очень красиво: свет фонаря и дождь. Я рассчитываю даже на ливень. Представляешь, как здорово? Свет, и сплошная стена ливня. У вас здесь хорошие окна. Я люблю смотреть в окна, особенно когда идёт дождь. Понимаешь?

Последнее слово произносит уже робко, почти жалобно, будто бы жалеет об этом своём излиянии. Ислам кивает, он сам чувствует себя не в своей тарелке. Неловко молчат секунд десять, а потом стопка в худых руках решительным движением опрокидывается в рот.

- Снег, конечно, ещё лучше, - говорит Валентин с новыми силами. Будто открылось второе дыхание. - Но, сам понимаешь.

Разводит руками.

- До снега ещё два месяца, - смеётся Ислам.

- Да, два месяца. Но, знаешь, ожидание чего-то прекрасного… пусть даже такой мелочи, как снег, само по себе - огромное удовольствие. Огромное. А можно повторить? Не затруднит? Лучше сразу графинчик. И закусочки. Чтобы твой босс, эта смешная китаяночка, подумала, что я тут кого-нибудь жду, и не выгнала меня взашей. Что у меня опаздывает дама или что-нибудь подобное. А?

Подмигивает Хасанову, среди редких зубов сквозит смущение.

- Конечно, можно.

- Может быть, я опять усну, - говорит Валентин. - Как будете закрываться, вытолкай меня, пожалуйста, за дверь.

Пройдёт час, и Валентин конечно же будет дремать над своим графином. Зачем только люди не ходят в кафе? Вот он, например, живёт в этом же доме, на четвёртом этаже. А на первый спускается поспать. Он готов, он радостно ожидает беспокойного сна в окружении музыки, шума людских голосов. Закусывает это ожидание дольками лимона или сёмгой.

Кажется, он не может спать в тишине. Сон подкрадывается к нему, прячась за повседневным гулом вечернего кафе.

Ислам подходит будить его, только когда все посетители уже разошлись по домам, а стрелки часов подкрадываются к трём. Свет в зале глушат, а Сонг отчаянно зевает.

- Опять этот господин, - говорит она и смотрит на Валентина с лёгкой укоризной, как на нашкодившего ребёнка.

Она любит свою работу, а значит, любит и своих клиентов. И ничего страшного, если один из них слегка перепил и заснул за столом. Вот только в четвёртый раз… а, ладно.

Люди идут и идут, каждому требуется уделить хоть немножко внимания. Слова летают самые незначительные: здравствуйте, какой сорт, вам смешать, четыреста десять, работаем до трёх, нет, телевизора у нас нет и футбол вряд ли покажем… Мало кому хочется поговорить на самом деле. Даже если это случается, такие диалоги в действительности - монологи, которые ты должен выслушать. Возможно, это не обязательно, достаточно кивать и подливать спиртное, но Ислам считает своим долгом - слушать. Своего рода служебной обязанностью. Когда-нибудь он отсюда уйдёт и тогда непременно посоветует Сонг приписать это к перечню служебных обязанностей в договоре.

Всем нужен человек, которому наплевать. Который слегка посочувствует, подольёт в бокал горько-сладких пузырьков и заберёт деньги. Они боятся разговаривать друг с другом и поэтому разговаривают с барменом. Или с официантками. С теми, кого они видят в лучшем случае с десяток раз в жизни.

Глава 6

Ислам возвращается домой, дослушивая на ступенях общежития уходящую грозу. Смотрит на тёмные окна. Яно спит.

Поднимается, редкие курильщики провожают его сонными глазами, открывает ключом дверь. Нет, не спит. Его ещё нет дома. Странно, Яно никогда нигде не задерживается.

Ислам размышляет, хочется ли ему спать. По всему выходит, что не слишком. Садится к компьютеру, включает музыку и в этот момент слышит, как Яно входит в комнату. Туфли стучат бодрее и весомее, чем обычно, и Хасанов чувствует, словно радарами, лопатками, как сосед по комнате застыл на пороге. Как принимается расшнуровывать ботинки, переложив свой Значительный Вид на сгиб локтя. Обычно его не слышно ровно до тех пор, пока не разуется, не повесит на крючок пальто и не коснётся плеча, чтобы добиться внимания Ислама, и печальным тоном попросить убавить музыку. От этой его привычки Хасанов не раз проливал на клавиатуру чай.