Офицер в синей форме с золотым знаком на груди в зеркальных солнцезащитных очках смотрит в компьютер и задает нам вопрос о гражданской принадлежности.
– Сэр, – протягивает Бренди. Ее новый голос неслыханно мил и мягок. – Сэр, мы граждане Соединенных Штатов Америки, страны, которую называли величайшей в мире до тех пор, пока ее не заполонили гомосексуалисты и распространители детской порнографии…
– Ваши имена? – спрашивает офицер.
Бренди склоняется к Альфе и смотрит через раскрытое окно в глаза пограничнику.
– Мой муж, – говорит она, – человек честный и непорочный.
– Назовите мне, пожалуйста, ваши имена, – настаивает офицер.
Он смотрит на номерной знак нашей машины, потом на монитор компьютера. Ему не составляет труда тут же узнать, что автомобиль, в котором мы сидим, взят напрокат в Биллингсе, штат Монтана, три недели назад. Возможно, ему уже известно, кто мы такие – три придурка, ворующие наркотики в богатых домах, выставленных на продажу. Не исключено, что в данный момент информация о нас высвечивается на мониторе его компьютера. А может, и нет.
– Я замужем, – почти выкрикивает Бренди, жаждущая обратить на себя внимание офицера. – Я супруга многоуважаемого Скутера Александра, – говорит она, облокотившись на колено Альфы.
– А это… – Бренди улыбается и проводит пальцем невидимую линию от своих губ к Альфе. – Это мой зять, Сет Томас.
Крупная кисть указывает на меня на заднем сиденье.
– А там моя дочь, Бубба-Джоан.
Бренди без предупреждения изменяет наши судьбы. Иногда это действует мне на нервы. Порой нам приходится по два раза в день привыкать к своей новой роли. К новым именам. Новым родственным отношениям. Новым физическим или умственным недостаткам.
Трудно вспомнить, кем я была в самом начале нашего пути.
Наверняка похожие отвратительные ощущения переживает постоянно видоизменяющийся вирус СПИДа.
– Сэр? – Офицер обращается с Сету, бывшему Альфе Ромео, бывшему Чейзу Манхэттену, бывшему Нэшу Рэмблеру, бывшему Уэллсу Фарбо, бывшему Эберхарду Фаберу. – Сэр, вы везете в США какие-нибудь покупки?
Я легонько ударяю ногой по нижней части сиденья своего нового супруга.
С одной стороны от нашего автомобиля – равнина из грязи, оставленная отливом. Небольшие волны движутся по направлению к нам. С другой стороны – цветочные клумбы с желтыми и красными бегониями.
– Только не говорите, что никогда не видели наших передач! – восклицает Бренди. – Они называются «Исцеление христианством». – Она играет пальцами с маленьким крестиком, который висит у нее на шее. – Если вы смотрели хотя бы одно наше шоу, то должны помнить: Господь в своей мудрости посчитал нужным сделать моего зятя немым. Сет не может разговаривать.
Офицер несколько раз ударяет по клавишам. То, что он напечатал, вполне может быть словом «ПРЕСТУПНИКИ». Или «НАРКОТИКИ». Или «ПОЙМАНЫ». Или это «КОНТРАБАНДА», или «АРЕСТ».
– Ни звука, – шепчет Бренди едва уловимо прямо в ухо Сету. – Если пикнешь, в Сиэтле я сделаю тебя Харвеем Уолбангером.
Офицер пограничной охраны заявляет:
– Чтобы позволить вам выехать за пределы Канады, я должен проверить ваши паспорта. Будьте любезны.
Бренди картинно облизывает губы. Ее глаза сияют загадочным блеском. Шарф неожиданно сползает с ее плеч, открывая взору шикарный полуобнаженный бюст.
Бренди смотрит на офицера и произносит:
– Одну минуточку.
Окно Сета бесшумно закрывается.
Бренди откидывается на спинку сиденья, делает глубокий вдох и выдох.
– Не поддаваться панике! – тихо приказывает она, достает губную помаду, целует зеркало заднего вида и принимается красить свои большие губы. Ее слегка трясет, и ей приходится придерживать руку с помадой другой рукой.
– Мы выберемся отсюда, – говорит она. – Но для этого мне понадобится презерватив и освежитель дыхания. Бубба-Джоан, будь умницей, дай маме «эстрадерм».
Сет протягивает ей презерватив и мятный освежитель дыхания.
– Интересно, сколько времени потребуется, чтобы недельный запас девичьего сока проник в задницу этого кретина? – произносит Бренди и закрывает помаду.
Я даю ей эстрагеновый пластырь.
Глава пятая
Вернемся в тот день, когда мы с Эви стоим среди толпы зевак у универмага «У Брумбаха» и глазеем на чью-то собаку, задравшую лапу возле репродукции «Воскресения Христова». Сделав свои дела, пес усаживается на землю, раздвигает задние лапы и принимается лизать мешковатую вонючую задницу. Эви легонько ударяет меня локтем в бок. Народ хлопает в ладоши и бросает монеты.
Мы заходим в магазин, начинаем рассматривать губные помады, пробуем некоторые из них, проводя по обратной стороне ладони.
– Интересно, почему собаки себя лижут? – спрашиваю я.
– Просто потому, что они могут… – говорит Эви. – Потому что они не такие, как люди.
В этот день мы восемь часов убили на учебу в школе фотомоделей.
Чтобы набрать проходной балл при поступлении, Эви, как обычно, прибегла к одной из своих многочисленных хитростей.
Эви красит губы помадой таких оттенков, какие видишь у основания пениса в порнофильмах. А теней на верхнее веко накладывает столько, что походит на подопытное животное системы изучения инфраструктуры рынка. От того количества лака, которое она выбрызгивает на волосы, в озоновом слое над Академией модельного искусства Тейлор Роббертс образовалась дыра.
Это было до моей аварии. Тогда мне казалось, что жизнь прекрасна.
На девятом этаже универмага «У Брумбаха», где мы бродим после занятий, продают мебель. Вдоль стен здесь тянется ряд демонстрационных комнат: спален, столовых, гостиных, библиотек, детских, общих, вещевых, домашних офисов, кабинетов.
У всех у них нет одной стены. Этой стороной они повернуты в центр этажа. Со вкусом обставленные, идеально чистые, с покрытыми коврами полами, эти комнаты освещены несколькими лампами, а мебель в них современная и удобная. Из скрытых от глаз покупателя динамиков раздается белый шум.
По затемненным линолеумным проходам движутся люди. Проходы эти отделяют комнаты от залитых прожекторным светом островков с наборами мебели в центре этажа. Диваны и кресла стоят на разной формы коврах. Их окружают искусственные растения. Умиротворенные мирки, средоточие света и красок в кишащей незнакомыми друг другу людьми темноте.
– Это напоминает мне звуковой киносъемочный павильон, – говорит Эви. – Все готово для съемки очередного эпизода. Студийная аудитория уже смотрит на тебя из темноты.
Покупатели проходят мимо, а мы с Эви растягиваемся на кровати с розовым балдахином и звоним по мобильному, чтобы узнать предсказания астрологов. Мы уютно устраиваемся на обитой твидом диванной секции, жуем попкорн и смотрим всякую чепуху по телевизору, установленному напротив. Эви поднимает край футболки и показывает мне еще одно колечко в пупке. Оттягивает низ проймы, и я вижу имплантационные шрамы на ее теле.
– Мне так скучно у себя дома, – говорит Эви. – А когда на меня никто не смотрит, мне кажется, я не настоящая. Ненавижу это ощущение!
Она восклицает:
– Я слоняюсь по «Брумбаху» вовсе не потому, что мечтаю об уединении!
Дома, в моей квартире Манус со своими журналами. С порнографическими журналами для геев, которые он покупает якобы для работы. Каждое утро за завтраком Манус показывает мне красочные фотографии парней, сосущих собственный член. Руками они обхватывают согнутые в коленях ноги, а шею максимально вытягивают вниз, как журавли. Каждый из них потерян в своем маленьком замкнутом кругу. Можно поспорить, что все мужчины в мире хоть раз в жизни да пробовали проделать подобное.
Манус говорит:
– Вот что нравится нормальному парню.
Покажи мне романтику.
Вспышка.
Покажи мне самоотречение.
Каждый свернувшийся в петлю мужчина очень пластичен и имеет приличных размеров член, поэтому ему больше никто в мире не нужен.
Манус указывает на фотографии румяным тостом и заявляет: