Я почувствовал волнение! Это уже была не тоска по ребенку и тем счастливым временам, которыми меня всё же успела побаловать жизнь. Это было хорошо знакомое чувство, что за мной пристально наблюдают. Я стал озираться по сторонам, ища источник, но тут же почувствовал, что он как бы удаляется, причем очень быстро по улице Пирогова к перекрестку с улицей Строителей. Мне надо убедиться, что выработанное за годы интуитивное чутье побеспокоило меня обосновано. Я почти выбегаю с территории школы и озираюсь по сторонам. Улица пустынна. Вечером в будние и выходные дни здесь вообще сложно встретить обычного прохожего, а летом так улица и совсем вымирает. Объект уже пересек перекресток! Эта мысль подгоняет меня, и я бегу к улице Строителей. Светофор. Конечно. Ждать полминуты. «Пикающие зелёные человечки» и я пересекаю улицу. Я потерял связь. Я не чувствую! Что это было? Показалось? Просто иду быстрым шагом, скоро начнутся гаражи, и улица кончится. Хаотично ищу подсказку, смотрю во все стороны, и вверх, и вниз. Вот надпись на стене. Маленькими буквами процарапано «УМРИ». Понятно. Чутьё снова возвращается, я понимаю, где объект моей тревоги, и будто в подтверждение моих догадок далеко за бетонным забором начинает лаять собака. Я прохожу по инерции еще полдома и вижу еще одну надпись: «МЫ ЗДЕСЬ», останавливаюсь, понимаю, что сейчас я просто бессилен – страх, азарт, ярость переполняют меня. Я разворачиваюсь и быстрым шагом, постоянно оглядываясь, спешу домой.

* * *

Мне не удалось попить чай из-за охватившего меня волнения. Переложив с кухонного стола остатки грязной посуды в раковину и тщательно вытерев скатерть, я положил на него прямоугольный кусок ДВП и пошёл в темнушку, где у меня хранились инструменты за бруском и кинжалом. Этими двумя предметами я не ограничился и полез с лестницы-стремянки на антресоли, откуда достал большую картонную коробку, а из нее – стопку рукописей. Всё это я отнес на кухню и приступил к уже давно знакомому обряду: я расположил перед собой точильный брусок размером с кирпич, идеально ровный, достал из плотных ножен кинжал – единственное оружие, которое досталось мне от Валентина Михайловича, а всё остальное место на ДВП заняли открытые рукописи. Что надо делать я уже давно знаю наизусть, просто не хочется ошибиться со звуком при повторении заговора-мантры и получить недостоверные результаты. Кинжал иссиня-чёрного цвета, трехгранный, очень древний и искусно сделанный. Со временем, конечно, на нем появились зазубрины, бережно заточенные владельцами, и прочие следы боевого использования, но он всегда внушал мне благоговение и гордость за то, что я стал очередным обладателем этого бесценного артефакта. Я нараспев, подобно молитве, читаю непонятные, но до боли знакомые мне слоги, изредка подглядывая в разложенные чуть поодаль листы и аккуратными круговыми движениями точу кинжал на бруске. Лезвие и так очень острое, но ритуал есть ритуал. Проходит немного времени, может, минута, может, и десять. Между кромкой кинжала и поверхностью бруска начинают проскакивать меленькие искорки, как будто от трения, но я-то знаю, что оно тут ни при чем, просто уже начинает действовать то, для чего я всё это и делаю. Закрепив достигнутое еще минутой, я делаю пятисекундную паузу и прикладываю большой палец к лезвию, проверяя остроту кинжала. Лезвие колет меня за палец как пчела, я инстинктивно отдёргиваю руку и смотрю на подушечку пальца. На нём будто нехотя появляется большая капля бордовой крови. Я ничего не делаю, просто наблюдаю за процессом. Капля становится очень крупной и уже не может держаться на пальце, она срывается и с весьма внушительным шлепком приземляется на поверхность ДВП. «Раз», – говорю я. Далее еще за полминуты с пальца капают две капли поменьше, а на месте ранки остается тёмный сухой мазок. «Трое в этот раз», – думаю я. Это много или мало? Один раз было пятеро. Тяжело мне тогда пришлось. Еле выжил, потом еще полночи прибирался, и какой-то сердобольный бомж мне помог тогда, я был сильно ранен. Два раза было по четыре. Там тоже была еще та песня, хотя… один раз был вообще один, но какой! Мы бились с ним прям в реке Абушке, стоя по колено в воде. Он сражался заточенной арматурой, мастерски ей владел, задел меня несколько раз, крови я тогда потерял!.. А в конце мне просто повезло, просто случай помог. Ну или Бог. Спасибо! Не устану благодарить. И с тех пор я стал очень тщательно обходить улицу Пирогова и собирать всё, что может быть в дальнейшем использовано против меня как оружие – кирпичи, железки, ветки. Трое в этот раз. Ну, что ж, трое было много раз, наверное, чаще всех остальных. Я прибираю на свои места все предметы, надо заготовить лечебное зелье и убедиться в том, что я еще в достойной физической форме.

* * *

Я надеваю удобную для тренировки одежду – сильно заношенную майку и трико, обрезанное посередине голени. Начинаю с движений рук. Сначала медленно. Тело как бы противится, оно очень инертно и не успевает за теми командами, которые посылает ему мозг. Но дело тут не столько в физических возможностях, которые всегда будут ограничены нашими несовершенными костями, мышцами, связками, а сколько в пробуждении внутренней энергии, которая должна наполнить меня как сосуд и напитать силой. Я вспоминаю свои первые тренировки в детстве. Какие-то приемы и упражнения показал мне отец. Я их все отработал и прекрасно помню до сих пор, какие-то запомнил на секции дзю-до, потом около года я прозанимался самбо и рукопашным боем, с 15 лет стал адептом восточных единоборств. Я никогда не участвовал в соревнованиях, занимался всегда просто для себя, но спарринги любил, и все удары и защитные блоки много раз отрабатывал на практике. Я чувствую, как по телу начинает разливаться жар, мои движения становятся более сильными и резкими, кончики пальцев покалывает.       Постепенно всё начинает получаться, и помимо внутренней энергии я чувствую какой-то прилив ее извне. Мои руки движутся все быстрее и быстрее, я их уже не вижу, иногда перебивается дыхание, но это нормально, минутный отдых, и я перехожу на ноги.

Отдельное место в тренировках занимает гимнастика. Я кувыркаюсь вперёд, назад, вбок. Кувыркаюсь назад и встаю сразу на ноги, падаю, перекатываюсь, дерусь и защищаюсь лёжа, быстро встаю, как можно выше прыгаю, снова падаю. Соседи снизу долбят чем-то железным по трубе. Я извиняюсь, увлёкся! Успокаиваю дыхание и перехожу к растяжке. Мышцы уже разогреты, я начинаю с простых упражнений и скрупулезно по минуте-две тяну мышцы ног и спину. Я не сразу сажусь на шпагат, сперва подкладываю подушки от дивана и сижу на них минут по пять в 20 сантиметров от шпагата. Но постепенно мне всё удается. Правая нога вперед – хороший уверенный шпагат, еще лягу на ногу, полежу минут пять. Левая нога вперёд – тяжело, больно, всё тянет. Вот уже шпагат, слёзы из глаз, двадцать, тридцать секунд… Еле-еле выдерживаю минуту. Поперечный шпагат. Здесь дела обстоят похуже: сантиметров десять не хватает, тяну, пока мозг не начинает кипеть от боли. Отрабатываю удары ногами, после такого насилья над собой ноги двигаются на загляденье высоко! Иду в другую комнату, хватаю гантели, они у меня разборные с блинами на пять и два с половиной килограмма, вес можно регулировать от двадцати одного до шести килограммов, обычно у меня стоят по шестнадцать. Гантелями я делаю до отказа и в течение двух часов просто выматываю себя до полного изнеможения. У меня есть самодельная макивара – просто бревно, обмотанное веревкой для набивки рук и ног. Моя тренировка заканчивается глухими ударами по ней, и с красными руками и ногами, со стёртой почти до крови кожей, абсолютно обессиленный я иду принимать душ, а потом проваливаюсь, словно в подземный поток, в глухой мёртвый сон.

* * *

Вечер следующего дня, вернувшись с работы, сразу посвящаю изготовлению лекарственной смеси. В этом есть определенная необходимость, ведь если их кровь попадет в мою рану, то жди беды. Это тоже определенный ритуал. Я опять достаю и раскладываю рукописи, но к ним сейчас добавляется еще и амулет. Это третья и последняя вещь, которая досталась мне от прошлого хранителя – моего бывшего соседа по лестничной площадке Валентина Михайловича. «Амулет – это наше всё», – не уставал он мне повторять в своё время. Его даже трудно описать: размером он чуть больше моей половины ладони, сделан из белого яркого металла, мне кажется, что из серебра, но оно почему-то со временем не темнеет, что обычно свойственно серебряным предметам. Можно считать его похожим на овал толщиной от сантиметра до двух, в том-то и дело, что он неровный. Он состоит как бы из сплетенных меж собой рун. Попробую описать на пластилине. Если представить, что руны – это те же буквы и наделать с пластилина соломок толщиной миллиметров пять, а потом из этих соломок сделать буквы S, B, W, Q и как бы положить эти буквы одна на другую и слегка придавить, то получится что-то похожее, но не совсем. Некоторые большие руны, которые лежали в плоскости, взаимодействуя с рунами выше и ниже, как-то перетекли друг в друга и образовали еще какие-то дополнительные рунные структуры меньших размеров. Мне кажется, что амулет как будто живой. Если основные руны, из которых он сформирован, не меняются, то более мелкие со временем подвергаются каким-то трансформациям, и одни исчезают, а другие появляются. Основные руны амулета мне знакомы, они носят, как и сам амулет, защитный характер, по меняющимся я ничего сказать не могу, но они точно что-то означают и, главное, в середине амулета, в сплетении рун – камень. С человеческий глаз размером и глаз напоминает. Белый, то глянцевый, то матовый, а посередине кружок, как зрачок, изумрудно-зелёный, с какими-то чёрными вкраплениями. Я не разбираюсь в ювелирном деле, но амулет и камень в нём мне кажутся очень искусно сделанными да и просто красивыми. В своё время на заказ мне для амулета изготовили толстую, прочную серебряную цепь, и на ней я его и ношу. Но ношу только тогда, когда это необходимо. Это не простое украшение, а имеющий мощную силу артефакт и попадать под его влияние опасно, он может как давать силу и энергию, так и забирать.