Спустившись вниз, я огибаю угол у двери и едва не сталкиваюсь с упомянутым соседом.

– Привет, – говорю я, заправляя за ухо белокурый локон.

От солнца его кожа сделалась бронзовой, а русые волосы местами выгорели. На белой футболке с надписью «ALCOTT ELECTRIC» зияет длинный косой разрез, открывая верхние кубики его накачанного пресса.

Мёрфи царапает мою ногу, просясь ко мне на руки, но я и так уже в течение десяти минут чистила платье липким роликом и не собираюсь делать это снова – час свидания все ближе.

Мы с Саттером встречаемся взглядами, но он хранит молчание. Я понятия не имею, злится ли он на меня за утреннее происшествие или всё еще оценивает, на что я способна. Судя по его легкому прищуру, я полагаю, что то и другое разом.

– Ну… ладно, – говорю я, обходя его. – Пойдем, Мёрф, тебе надо погулять.

Мопс семенит за мной, и мы выходим через раздвижную дверь черного хода в патио.

Задний двор крошечный, почти микроскопический, но он окружен деревьями и выгоревшим деревянным забором, отсюда не слышно ни шума дорожного движения, ни даже голосов соседей.

Здесь уютно.

Совсем не похоже на ухоженное поместье бабушки или сдержанно-богатый дом моих родителей, где я росла – по соседству с Ником.

Прислонившись к крашеному столбику крыльца, я жду, пока мой пес сделает свои дела, потом сверяю время.

Роберт должен приехать с минуты на минуту.

Мое сердце сбивается с ритма, когда я пытаюсь представить себе первый момент встречи – когда ты впервые видишь кого-то после того, как весь день готовилась к этому. Скрещение двух выжидающих взглядов. Столкновение двух безмолвных улыбок.

А еще я просто люблю свидания.

Я люблю знакомиться с новыми людьми.

Я люблю выстраивать отношения и заводить связи, особенно такие связи, которые могут в будущем дать мне какие-то возможности.

Это мой конек, моя стихия.

Это то, что я делаю.

Мёрфи возвращается к крыльцу, и мы входим в дом. Я усаживаюсь на кожаный диван коньячного цвета, скрещиваю ноги и окидываю взглядом свой собственноручно сделанный маникюр: нет ли царапин или облупившегося лака?

Всё в порядке.

Глядя в окно, я насчитываю шесть машин, проехавших мимо, потом решаю подняться наверх и найти свой винтажный браслет от «Картье» – подарок от бабушки на шестнадцатилетие и мой талисман.

У Роберта, вероятно, больше связей, чем у кого-либо из тех, с кем я ходила на свидания. Его резюме – это список длиной в милю, заполненный впечатляющими именами и известными блокбастерами. Но если даже не считать того, что встреча с ним может дать мне некую профессиональную выгоду, он приятен с виду и в обращении.

Поднявшись по лестнице, я вхожу в свою комнату, закрываю дверь и наклоняюсь над чемоданом, роясь в кармашках в поисках футляра с украшениями.

Я собираюсь все разложить по местам в эти выходные, но мне понадобятся коробки и чехлы, чтобы положить вещи Ника на хранение. Он попросил меня въехать в его комнату, но оставил в ней все как было – наверное, просто запихал охапку смятых шмоток в один большой чемодан.

По комнате все еще разбросаны его постеры, фотографии, медиаторы для гитар и заляпанные кофе блокноты – именно так он все это хранил.

Я даже нашла под кроватью пустую банку из-под «Old Milwaukee».

Ох Ник…

С нескольких попыток я все-таки ухитряюсь найти свой браслет и ключик, который отпирает его. Спустя минуту я загоняю Мёрфи в его вольер и спускаюсь обратно вниз, ожидая приезда Роберта.

Запах мужского геля для душа витает в сыром воздухе над лестницей, и это подсказывает мне, что Саттер только что принимал душ после работы – насколько я понимаю, это у него постоянная привычка.

В глубине души я чувствую побуждение извиниться перед ним за сегодняшнее утро. Сомнительно, что начать день с прохладного (во всех смыслах) приветствия от почти незнакомой соседки – это лучший способ наладить отношения.

Теперь я отчасти чувствую себя виноватой, но в то же время – отомщенной.

Уперев руку в бок и цокая каблуками по деревянному полу, я направляюсь на кухню, ориентируясь на хлопок дверцы холодильника и на звук откупориваемой пивной бутылки.

– Послушайте, – говорю я. – Я прошу прощения… за сегодняшнее утро. Мне не следовало использовать всю горячую воду.

Он делает глоток пива и окидывает меня взглядом.

– Но, если серьезно, нам нужно ладить друг с другом и уважать друг друга, – продолжаю я. – Иначе эти шесть месяцев, вероятно, будут…

– Тебе, наверное, следует снять этот наряд, – без всякого выражения заявляет Саттер и делает еще глоток.

– Что? – Мое лицо вытягивается. Я в полном замешательстве. Если он так пытается ухаживать за мной, то, черт побери…

– Он уехал.

– Кто уехал? – спрашиваю я.

– Тот тип, – поясняет он, кивая в сторону входной двери. – Тип в костюме-тройке, приезжавший на «Феррари».

– Роберт?

– Я не спрашивал, как его зовут. Я просто сказал, чтобы он уезжал.

Мои глаза распахиваются сами собой. Мне хочется ударить Саттера по лицу.

– Ты хоть знаешь, кто это был?

Он пожимает плечами.

– Не-а. Не знаю. И мне плевать.

– Роберт Макколи. – Я произношу это имя медленно, подчеркивая каждый слог.

Саттер снова пожимает плечами, как будто это имя ничего ему не говорит.

– Он очень известный продюсер, – говорю я, чувствуя, как немеют и дрожат губы. Руки у меня тоже дрожат. И голос тоже. – Мы уже несколько месяцев планировали это свидание. Зачем… почему ты это сделал? Какое ты имел право?

– Я оказал тебе услугу. – Он прислоняется к кухонной стойке и опирается на нее локтем, словно ведет какой-то ничего не значащий диалог.

– Ты понятия не имеешь, что ты сделал. – Я сжимаю зубы с такой силой, что мышцы на щеках сводит острой болью.

Он качает головой.

– Этот тип просто хотел покрасоваться рядом с молодой симпатяжкой и перепихнуться с девушкой, чье либидо еще не на пике. Это просто отвратительно. И бесперспективно. Для вас обоих.

– Ни хрена себе у тебя шуточки!

– Да нет, хрен есть, хочешь проверить? – Он ухмыляется, и мне хочется сорвать эту улыбку с его красивого лица. Несмотря на то что Саттер по любым стандартам невероятно привлекателен, в этот момент его вид раздражает меня.

– Ни за что. – Я твердо скрещиваю руки на груди. – Даже через сто миллионов лет. Даю слово. – Я понимаю, насколько по-детски это звучит, но я слишком зла, чтобы сдерживаться.

Схватив свой телефон, я собираюсь набрать сообщение Роберту, но сначала мне нужно узнать, что сказал ему Саттер.

– Что ты такого ему наговорил, что он уехал? – спрашиваю я. Он прижимает к губам горлышко бутылки, но не пьет.

– А какая разница?

– Мне нужно исправить то, что ты натворил, так что разница есть. Отвечай немедленно.

Он отходит к раковине, допивает пиво, потом споласкивает бутылку и отправляет в мусорное ведро для перерабатываемых отходов в дальнем конце стойки.

Никогда не встречала такого цивилизованного наглеца.

– Я сказал ему, что он недостаточно хорош для тебя, – отвечает Саттер, поворачиваясь ко мне лицом. Он опирается ладонями о стойку позади себя и скрещивает ноги в лодыжках – словно мы приятели, болтающие о том о сем, и я не стою перед ним в платье и туфлях за несколько тысяч долларов, с прической и макияжем, на которые убила весь вечер.

– Почему ты это сказал? – В горле у меня встает комок.

Саттер выпрямляется и скрещивает руки на своей мускулистой груди.

– Потому что я знаю таких, как он.

Закатив глаза, я прикусываю нижнюю губу, чтобы она не дрожала.

– Ты ничего не знаешь обо мне. Ты ничего не знаешь о нем. Ты не имел права.

– Я знаю достаточно.

Прикрыв глаза ладонью, я делаю глубокий вдох. Сейчас я не могу смотреть на него, я хочу уйти, но тело становится неподъемно-тяжелым, кровь – густой и горячей, и я не могу сделать ни шагу.

– Наверняка было что-то еще, – говорю я несколько секунд спустя, заставив себя посмотреть в глаза Саттеру. – Он не уехал бы просто потому, что какой-то незнакомый тип сказал ему, будто он недостаточно хорош для меня.