- Ваше дело... - Пробубнил я. И замолчал, не стал доёживатся. Да ну - этого дуба-могильщика все равно не проймешь. А, кстати... город-то у нас небольшой, всех карликов я вроде как знаю. Видные они люди, а этого - что-то не припомню.

   А вдруг это у них шпионская сеть - подумал я про себя. Собирают, блин, информацию - и отправляют куда-нибудь... в госдеп. Сотрудничают, понимаешь, с некоммерческими организациями, пятой колонной. А потом оранжевую революцию учинят, з-зар-разы. Мешки уже изрядно давили на плечи, заболела спина. Очень скоро я уже думал только: когда товар скинем, наконец. На ощупь очень напоминает пластид. Взорвут они на хрен город! Хотя... а нафига! Духов и без того на ладан дышит, а особо секретных объектов тут нет уже, все ценное для империи прое...ли. Может, и правда я зря? В смысле, проявляю гражданскую бдительность и патриотизьм...

   ...Мешки мы сунули в одну из привычных ниш, открывающихся от прикосновения ладони. Наверное, все же в бункере обитает какая-то черная кость, обслуга. Рабы, которых высшая каста держит на привязи. Мне позволили погулять - но все время я ощущал невидимую "уздечку". Отсюда и ощущение... засады. А все же левитатор - штука занятная.

  --

  -- Двум смертям не бывать

  --

   Несмотря на всю трагичность ситуации, смею констатировать: я жив. Мелочь, а приятно. В смысле, не то мелочь, что я не мертв, а то, что я настоящий факт осознал и получил некосвенное доказательство. Выгляжу глупым, а вот послушайте.

   Эдик здесь, в бункере, оказывается, не так и давно - года два или чуть больше того. Есть тут старожилы, практически мастодонты, которые лет пять уж подземную хавку через себя пропускают, а, может, и более. Та же Люба, к примеру - дородная женщина лет пятидесяти. Я от Степы узнал, что у нее два сына... были. Хорошие пацаны, может быть, при благоприятном стечении обстоятельств, из них выросли бы славные Сыны Отечества. Но случилось иначе; что выросло - то выросло.

   Сыновья с малолетства присоединились к одной из влиятельных бандитских группировок, как в те времена принято было говорить, бригад. Конечно, пацаны оставались на третьестепенных ролях, практически, собирали дань с ларьков. Так бы им и оставаться мелкими рэкетирами, но случись так, что на зону влияния бригады наехала группировка из соседней области. Жили бы да поживали все эти криминальные тусовки, мирно делили территории... ан нет: хочется ведь завоевывать, наваривать, подавлять. Впрочем, в животном мире, кажется, так же. Даже медведи, говорят, воюют за обладание пространством, хотя, тайга более чем просторная. Обе бригады, к слову, чисто славянские. На стрелке случилась пальба, и боевое крещение для мальчиков (авторитеты с обеих сторон подставили молодых) окончилось восемью "двухсотыми", а среди неудачников - Любины сыновья. Других детей у нее не было.

   Муж Любин, не вынеся горя, месяца через два после трагедии повесился. Люба, будучи человеком верующим и сильным, подалась в монастырь. Известно ведь, что судьба наших детей - прямое следствие грехов наших, а последние, согласно одной из версий, можно отмолить. Смерть мальчиков - последнее звено в цепочке, построенной из ошибок воспитания. Беда разве в том, что ее, цепочку, уже не перевяжешь, там не только накрепко спаяно, но всё насмерть вросло в ткань бытия. Я это к тому, что ничего не отмолишь. Ну, это мое мнение - его я никому не навязываю.

   Монастырь - знаменитый на всю Святую Русь, с чуть не тысячелетней традицией. Матушки благословили Любу в послушницы, но с условием: для будущего пострига она должна избавится ото всей личной собственности. Жена Христова не может быть обременена земными благами - это искушение, противоречие самой сути монашеского деланья. А посему следует продать квартиру, дачу, мужнину машину (неплохую, кстати, недавно купленную - сыновья натыренными деньжищами тоже помогли)... в общем - все, что нажито непосильным трудом. Ну, а вырученные средства непременно надо передать в пользу монастыря. Для Любы в Духове все одно не жизнь, она с легкостию согласилась, после - пожалела.

   Любе обещали в монастыре отдельную келию, ну, и довольно почетное положение. А поселили чуть не в казарму, в которой маялись двенадцать трудниц, половина из которых - бывшие зечки. Тягостная, в общем, атмосфера, как в концлагере.

   Стала наша Люба права качать, а матушки ей: "Это тебя гордыня поедает, ты больше молись и постись - и будет тебе благодать". И вот как-то приятельница приехала - и рассказывает: в квартире, которую Люба по настоянию матушек продала через посредника, предоставленного монастырем, проживает сын настоятельницы, про которого известно, что он ведет, мягко говоря, далеко не праведный образ жизни. А на машине разъезжает один молодой да ранний батюшка, зело любящий вести светский образ жизни. Ну, и взбунтовалась вдова. Пыталась за правду-то побороться. И вынесли тетку казачки-охраннички за ворота святой обители, отправив с Богом на все четыре стороны.