-------------------------""---------------------------
Медленен взлёт орла, величественны и неторопливы взмахи его огромных крыльев, и долго скользит он над самой поверхностью светлых степных трав, ритмично пригибая их широкими махами крыльев. Но всё выше и выше уносит орла каждый их мощный взмах, пока не превратится он в едва заметную среди слепящей голубизны неба чёрточку, и тогда застынут крылья на полном вымахе, и закружит он в невообразимой выси свою вековечную карусель над бескрайними просторами седой ковыльной степи.
Сама вечность в неторопливом ритме её жизни, в сгорбленной дряхлости её пологих курганов, в плавной мерности широкой волны, гонимой порывами ветра по высоким её травам, в шири её неохватной, в пустых глазницах каменных идолов...
И стремительный ритм лошадиного галопа, острый запах конского пота, разбойный посвист быстрой стрелы...
И уже гудит разбуженная степь, наполненная от горизонта до горизонта, лоснится смуглыми лицами из-под рыжих лисьих шапок. Выскакивают из укромных буераков, вспугнутые гулом, идущим от земли, косяки талпаров, и мчат широкой дугой в бессмысленной попытке уйти от опасности... Стелятся за ними почти по самому ковылю в стремительном намёте чёрные всадники, верен их глаз и крепки жилистые руки... И бьются в полосатых волосяных арканах дикие жеребцы, наливаются кровью фиолетовые их глаза...
А далеко впереди их разведки тяжёлым гулом исходит земля. И отрывается пахарь от сохи, оттирая локтем пот со лба, озабоченно прислушиваясь к нему. Вглядывается настороженно в полыхающий всю ночь отблесками множества костров небосвод на востоке. И не нужны ему газеты и телевидение, что бы понять, чего ожидать ему от этого гула, и что знаменуют эти зарницы. Много поколений его предков кровью своей изучали смысл этого гула. С молоком матери он впитал в себя это знание.
Тревожное оживление на княжьем подворье. Пронзительно скрипят навесы тяжелых дубовых ворот, впуская и выпуская озабоченных, запылённых пылью далёких дорог, гонцов. Торопливо перестукивают звонкие кузнечные молоты у приземистых кондового лесу срубов на заднем дворе. Грохочет об огромную в два обхвата замшелую дубовую плаху подъёмный мост, нагоняя мелкую рябь на поверхность тёмной воды, заполняющей заросший белой лилией да жёлтой кувшинкой ров.
Тревога на лицах усиленной варты, у подновленной свежими ошкуренными брёвнами громады сторожевой башни. Кого шлёт степь на сей раз? Кто это идёт Диким Полем, наполняя землю гулом миллионов копыт, закрывая солнце поднятой пылью?
Всматривается пытливо князь в пылающее кровавым заревом далёких пожаров ночное небо. Тяжек взгляд его из-под густых бровей, а ещё тяжелее думы...
В каждом, обращённом на него взгляде, надежда... Глаза дружинника и пахаря, кузнеца и рыболова, женщин и детей наполнены верой в него, в мудрость его решений, готовы они, "не щадя живота своего", выполнить волю его... В них уверен он, ни когда не подводили они его, выполняя невозможное ценой своих жизней. А в себе..? Может ли верить он сам себе?
Думы... Тяжкие думы гнетут его. Легко и почётно принять смерть за Веру и Отечество в широком поле, в открытом бою. Врубиться храбро во главе верной дружины в пёструю орду, подминающую всё в неумолимом движении своём. Сверкнуть узким лучом меча во мраке... И крестить мечём харалужным поганых, пока не свиснет предательски стрела, не сверкнёт из-под тишка узкий злобный клинок кочевника... Легко умереть... И почётно... Без думы о будущем...
Которую ночь не спится князю...
------------------""-------------------------
Мчится неудержимо орда, широкой лавиной, подминая седой ковыль, оставляя степь в чёрных оспинах бесчисленных кострищ. Непреклонна воля её Повелителя, бесстрастен и безжалостен взгляд его. Выехав на вершину кургана, застыл он, всматриваясь в пылающий сиренево-багровым закатом горизонт. Темники его, сверкая багровыми отблесками на богато украшенном оружии, сгрудились позади, в почтительном молчании, ожидая приказа.
Но не отдаст он ни какого приказа, пускай всё происходит так, как происходило вчера, позавчера, пускай делают они своё дело, как привыкли они его делать за много лет, как научил он их делать... Всё идёт своим чередом и нет необходимости что-то изменять... И сил нет...
Едва тронул он поводья, и Белый послушно затрусил вниз. Усталую спину свело судорогой, заныло тупой болью поясница, и ожгла жажда пересохшее горло. Но всё это было где-то в стороне от сознания, за много лет он привык к боли, сжился с нею. Наверное, виной всему безразличие, громоздкой холодной глыбой застывшее где-то в глубине его большого тела, и теперь всякое движение страшит его прикосновением к ней. И согласен он терпеть любую боль, лишь бы застыть в неподвижности, лишь бы не прикоснуться, не ощутить холод и неуступчивую непоколебимость этой глыбы.
Сколько лет гнетёт она его? Ритмична мерная поступь коня, кажется, рубит мысль она на отдельные звенья, сплетая её причудливой цепочкой чьих-то следов... Где видел он их. В какой из стран, в каком из походов?
Молодость... Холодное презрение вызывало нём желание императоров вернуть её, их желание жить вечно...
Молчаливые даосы в тёмных халатах, они обещали и вечную жизнь, и возвращение молодости... Ему вспомнился тот странный, непривычный запах, царивший в прохладном сумраке даоских храмов, но сразу же перехватило холодом дыхание, качнулась, притихшая было глыба, отвращением и равнодушием поражая душу.
Прядёт ушами Белый, отгоняя слепней, мотает головой, стараясь, при этом выхватить что-то из ковыля под ногами, но рука привычно подбирает повод. Недовольный Белый легонько всхрапывает. Давно уже пропала у Повелителя страсть к горячим скакунам, и вполне доволен он этой толстенькой лошадкой, смирной и неторопливой, обладающей на удивление ровным ходом и покладистым характером. Всё проходит...
И молодость, зачем её возвращать? Что бы начать всё сначала? Или что-то изменить? Возродить былую страсть? За плечами долгая жизнь, и не настолько он глуп, что бы верить в возможность другой жизни, или желать её. Молодость сладка новизной, знакомством с окружающим миром, собой и собственными возможностями, но лишённая всего этого, во что превращается она - в безумие?
