За разговорами прошло не так уже и много времени, когда от радиостанции сообщили, что Шторм приземлился в гараже Агентства. Отсутствовал он, по моим часам, около часа сорока шести минут.

   Глава 28

   Евгений Шторм.

   Вертолёт завис над просекой, почти сплошь уставленной армейскими фургонами в жёлто-зелёных разводах камуфляжной окраски. Чуть в стороне, среди молодой поросли, у одиноко стоящей разлапистой сосны, ярким жёлтым пятном выделялся бульдозер.

   ---Да вон же! Рядом с бульдозером. - толкал меня локтем в бок и орал на ухо, перекрикивая свист турбин и лопотание лопастей Володька Никаноров: -- Да куда ты смотришь?

   Но я сверху так ничего и не разглядел. Стояла рядом с бульдозером группа офицеров и штатских, да густая тень от сосны. Да и не очень хотелось мне вглядываться... Меня охватило лихорадочное состояние тревоги, вновь чувствовал я себя перед испытанием, и вновь страх, сделать что-то не так, ознобом ожигал меня.

   Я шёл через ельник за Володей буквально в шоке, не замечая ни кого и ни чего... А потом увидел "пузырь", он сразу поразил меня, я не мог оторвать от него глаз, почему-то выглядел он каким-то маленьким беззащитным и несчастным у огромного этого бульдозера, окружённый враждебными взглядами. Вид его пробудил во мне жалость, как посланник совершенно иного мира, притулился сиротливо он здесь, не зная что делать, как быть... Несчастный и жалкий...Его вид вызывал во мне стремление защитить его, помочь ему, оградить от чужих и равнодушных... А дальше начался сон - нечто подобное моему сну у Амвросиевны, казалось, кто-то действует моими руками, ногами, всем телом, а я, застыв в сладкой истоме, только наблюдаю с удивлением за собственными движениями. Я вспомнил, что видел нечто подобное в том странном и чудном дворце, среди множества его загадок и чудес, блестящих и переливающихся дивным светом в одном из огромных залов, там стоял и скромный двойник этого "пузыря". Маленький и невзрачный, среди замысловатых и сложнейших в непостижимом сочетании своих деталей аппаратов, непрерывно изменяющих свою форму и соотношение деталей. Тогда совершенно не привлёк он моего внимания, а сейчас что-то точно позволило мне поверить - это он!

   Именно такой я видел, в этом, не задумываясь, мог я поклясться, но как пользоваться им? Я чувствовал, что знаю как. Что есть во мне это знание, где-то в глубинах подсознания ждёт оно своего часа, как умение дышать, как умение сердца гнать кровь... Слишком сложное оно что бы можно было просто обучиться ему, спрятано оно надёжно и глубоко, но чувствую я его в себе и знание этого будоражит меня...

   Я ходил вокруг "пузыря", зачем-то прикасаясь к его гладкой упругой поверхности, но мне необходимо было прикоснуться к нему - показать ему своё дружелюбие, приласкать? Что-то странное происходило со мной, я почти захлёбывался от жалости к нему, от любви к нему!

   И вдруг я понял, сразу в одно мгновение вспомнил я этот жест, и даже не я вспомнил его, мышцы мои вспомнили, дёрнувшись в неуловимом движении... Жест для вскрытия "пузыря", что важно в нём - сам жест, или комплекс сложнейших биоимпульсов в моих мышцах? Я ни чего об этом не знаю, как не знаю, как я двигаю рукой, как управляю собственным телом? Ни чего не знаю я о себе, о языке своего тела, не понимаю его.. Как не знаю, что подняло во мне это знание для вскрытия "пузыря" - любовь ли, жалость ли?

   Застыв в неподвижности, наблюдал я дальнейшее, как "пузырь" стал преображаться, как "оделся" он на меня, и какой смысл объяснять это под пространственное преобразование, тем что, обладая многомерной структурой, отпечатался он в нашем мире только одной из трёхмерных своих граней. Как не способны понять жители плоскости - математические "плоскатики", человека по отпечатку его ладони в плоскости их мира. По отпечатку, который непрерывно изменяется в силу различных причин - изменения давления, пульсации крови, движения самой ладони... Так и мы не способны понять всей сложности "пузыря"...

   Потом странное ни с чем не сравнимое чувство включения, когда начинают сначала обостряться чувства привычные - зрение, слух, осязание...Тысячи различных ощущений сначала неупорядоченно и неразборчиво, одной необъяснимой эмоцией, проявляются в сознании... Потом происходит, как бы расслоение, начинают выделяться совершенно невероятные ощущения, чувства начинают не только обостряться, расширяется их диапазон, приобретают они уже и другую природу, когда появляется не высказываемое, необъяснимое ощущение понимания происходящего... Мир вокруг преображается, приобретая непривычную глубину, открывая пульсирующими толчками весь диапазон электромагнитных волн... Я начал чувствовать всё происходящее совершенно по иному - и чистоту дуновения воздуха, и состав его, но не в процентах его составляющих компонентов, а как ощущение последствий для окружающего, для всей жизни...Кислинку, попавшую в воздух из огромной горячей трубы, дымящей за тысячи километров от сюда... Я чувствовал и состояние устойчивой прочности в самой этой трубе, и стремительность протекающих по ней раскалённых газов, и чудовищную напряжённость внутри котлов, из которых вырывались эти газы...

   Но какими словами можно пересказать миллиарды ощущений прорвавшихся внезапно ко мне в строгой зависимости друг от друга, во взаимодействии между их комплексами. Это не было лавиной информации, способной похоронить любого, к её потоку неподготовленного, весь этот поток был строго упорядочен и согласован. Я чувствовал, как, напрягая все силы, на пределе возможного, растёт каждая былинка. Всё вокруг, хватая каждый луч света... Как бурлят соки в могучем стволе сосны, как напряжены пласты породы в глубинах земной коры...Мне казалось всю Вселенную, ощущаю я, как своё тело, в чувстве недостижимом для обычных условий, в безмерной мощи и спокойной величественности..

   Я чуть шевельнулся, и ощущение полёта охватило меня. Меня смешила тревога и страх, излучаемые застывшими вокруг офицерами, я ощущал их всех, со всеми тревогами их и заботами, сжавшими их в комки напряжения и болезни. Я расслаблял их болезненные комки, преодолевая ничтожное их сопротивление, и исчезали их болезни, и переставали мешать друг другу органы их тел, мучающиеся в противоречии их ценностей... Я успокаивал их, и всё это делал одновременно, и одновременно с этим я делал ещё множество дел и ни как это не утруждало меня - было естественно, как свежесть вдоха, как жизнь...

   Полёт захватил меня, ожигая холодом восторга, ни какой сон не способен передать и ничтожнейшей доли безмерности ощущений охвативших меня. Малейшего усилия было достаточно, что бы скорость увеличивалась во много раз, и не было ни каких ограничений тому, ни что не сковывало моих движений - ощущение беспредельной свободы движения - и чувство Вселенной в бесконечности её простора...