Снег вязкой кашей хлюпал у нас под ногами, но в глубине леса снег лежал в плотных голубовато-серых сугробах, и идти стало гораздо легче.
До лагеря надо было пройти километров двенадцать. Мы специально высадились на таком расстоянии, поводов для этого было несколько: прежде всего - нельзя привлекать к нашему появлению чужого внимания, но не маловажным явилось и моё соображение о противодействии. Я обратил внимание на проявление непостижимого при подходе к зоне лагеря - тем энергичнее, чем более мощное средство проникновения использовалось - Ерёменко на лошади, Фомич пешком, мы с пилотом на вертолёте. И если для Ерёменко и Фомича дело в основним заканчивалось достаточно благополучно, а для Фомича даже полным доверием, то мы с пилотом чудом выровняли машину у самой поверхности озера, да и до берега насилу дотянули, а уж о нашем состоянии на берегу я постарался не распространяться.
Конечно, все эти соображения носили более чем сомнительный характер, но в отсутствии более достоверной информации приходилось полагаться и на них.
И вот топаем мы осторожно замысловато рифлеными подошвами туристических сапожек-луноходов по сырому валежнику да по побуревшим палым листьям.
Осенний лес и гол и беззащитен. Черно-белый лес, думалось мне по аналогии с телевидением. В прочем как всегда в лесу, дышалось легко, и я испытывал лёгкость от свежего воздуха, от лесной тишины.
- Хорошо всё таки.- с шумом выдохнул воздух Анатолий Иванович. Я обернулся к нему:
- Не бойсь, рады, что удалось вырваться? - я обнаглел от свободы, а может обычный туристический демократизм, вновь взял власть надо мною. Анатолий Иванович только улыбнулся мне в ответ.
Шли мы, в основном молча, без привалов, и только изредка переговаривались, когда приходилось форсировать какой-нибудь из каверзных распадков.
Когда до лагеря, судя по карте, оставалось километра полтора. Когда долгая дорого притупила внимание, и успела подзабыться цель похода, вдруг сзади донёсся до нас скрипуче-капризный голос:
- А кудать тёпаете, голубчики?
Я мог поклятса, что секунду тому, вокруг нас ни кого не было, да и в по зимнему обнажённом лесу и спрятаться было не где, и, тем не менее, оглянувшись, мы увидали стоящего, метрах в трёх, сморщенного, всего как будто облезлого, мужичка с пегой торчащей во все стороны клочковатой бородёнкой. Весь он был, как кипятком ошпаренный.
- Да вот к речке направляемся.- с удивлением я услыхал нотку угодливости в голосе Анатолия Ивановича, Мужичёк ехидно захихикал себе в кулак, скрыв глубоко посаженные белесые глазёнки свои во множестве морщин:
- Ох и врёте вы все и даже брешите...Знаю я вас... - он погрозил, посмеиваясь, грязным кривым пальцем, потом вдруг сел под дерево, поёрзал задом, удобней устраиваясь, сморщился и заплакал, всхлипывая и горько причитая:
- Ой! - у него это было похоже на икание: - Ой! Горе моё горькое! Ну чаго ето я во всём такой сумлённый?
Анатолий Иванович подошёл к нему ближе, подступил и я, ни чего не понимая. Бомж какой-то психически ненормальный - думал я, с брезгливостью рассматривая, просвечивающееся сквозь клочья чёрных волос, на его голове, безобразные бородавки и струпья грязи, глядя на несуразное рваньё, одетое на нём.
-- Да чего ж вы так убиваетесь? - начал сочувственно, всё более удивляя меня, Анатолий Иванович: - Да что же это за горе, и не горе это совсем, а достоинство. Сомневаться - значить думать диалектически.
Мужичёк, при этих его словах, враз прекратил свой притворный, на мой взгляд, плач, оторвал свои грязные худые кулаки от глаз и спросил сварливо:
- Умный больно, да? Сматри, какой утешитель? А коль я из-за этого
сумленья обовязка справить не могу?
- Это почему же? - подыгрывая, спросил Анатолий Иванович: Какие такие обязанности? - закинул он вопрос, кинув на меня испытывающий взгляд. Работа, уже давно ведётся работа, а всё сообразить не могу - спохватился я: - Да ведь это не простой бомж, мы то ведь уже почти в лагере!
Противная рожа мужичка обладала феноменальной мимикой и сейчас приняла приторно-слащавое выражение, и начал он с ехидцей, да так что у меня под шапкой волосы зашевелились от страха:- А такой у меня обовьязок, что бы вас дураков неразумных советами губить. А я всё сумневаюсь, чего вам губительного присоветовать.
И он вновь с размаху ткнулся глазёнками своими щёлочками на острые свои кулаки, и заорал, запричитал пуще прежнего, о горе своём горьком. Анатолий Иванович поднял на меня задумчивый взгляд, но я был в полнейшем шоке, не понимая ни чего.
- А вы кто такой?-- вероятно, глупее вопроса задать я не мог, разве что потребовать документы.
Мужичёк, оторвавшись от своих кулачков, взглянул на меня с неприкрытым злорадством:
- А Лешай я! Лешак тутошний! Аль не признали? - с восторгом обвёл он нас блестящими поросячьими глазками из-под белёсых век.
- А чего ж плакать да убиваться так, - начал Анатолий Иванович:- Лучше обязанности свои выполняйте, а то ведь уйдём мы и совет спросить позабудем.
Услыхав это, Леший быстренько встал, засуетившись, с помощью пальцев шумно прочистил свой чрезвычайно подвижный морщинистый нос, густо поросший кустиками чёрных волос.
- А вот я и сумлеваюсь, чего вам присоветовать, да что бы погубительнее да повреднее было... А то, мож промолчать? - Подняв руку, он стал загибать длинные узловатые пальцы, покрытые густыми чёрными с проседью волосами, с длинными рыжими когтями вместо ногтей: - Ежели нарушить ваш умысел и присоветоваться держаться подальше, от того места куда тёпаете...- сверкнул он в нашу сторону хитрым взглядом, давая понять, что уж он-то и о планах наших и о маршруте осведомлен основательно: - То хош и расстрою умысел ваш, да вреда не принесу. А вот ежели верно дорогу скажу... Ух! И получится может! - скорчил он радостную гримасу: - Глядь-ко, а Мюнец-рыжий и стретится! А уж на Болоте чего творится, совсем Порода закосела! И Русалочка скучила совсем. Нет! -- взгляд его приобрёл задумчивую мечтательность. Но совсем не хорошо мне стало от этой его мечтательности, как будто прикидывал он с чем мы будем лучше - под майонезом с зелёным горошком или фаршировать нас яблоками... В этот миг особенно стала видна вся его нарочитая противоестественность, от слов его, надёрганных кто знает откуда и соединённых в самой противоестественной манере, до замшелых кургузых валенок у него на ногах.
