– Да, это понятно, – согласилась Алла немного поразмыслив. – Положение хуже губернаторского, я бы сама молчала в тряпочку при таких условиях. Но зачем меня в розыск объявил, почему не сказал, что бандиты взяли в заложницы учительницу английского языка? Скажем, беседовали вы с нею на иностранном языке, они ворвались… Я бы подвердила слово в слово.

– Соображай головой, зачем им заложница, если они меня не знают, только контору обули? – спросил инженер Костин угрюмо. – Они себе путь прикрыли – никто не пикнул, могли все на хрен взорвать и сжечь. Если бы я сказал, что тебя увели и мне пригрозили, то непременно кто-нибудь догадался бы спросить. «А чего они боятся, если уже уехали? Что ты знаешь, главный инженер хренов, о чем молчать должен? И почему не тебя взяли, а ее?»

– А действительно, почему? – поинтересовалась Алла.

– Не знаю, – сознался Шура Костин. – Кто их к черту разберет? Может сдуру, а может быть, еще зачем-то. Понимаешь, чем меньше я ментам расскажу, тем меньше будет вопросов. Все равно я знаю мало и доказать ничего не могу. Сейчас не могу.

– То-есть? – заинтересовалась Алла. – А когда сможешь?

– Видишь, есть одна зацепка, без охоты сознался Шура. – Может быть, я смогу достать улику и посообраааажать. Но это сложно и без гарантии. Если получится, то разговор будет совсем другой. Сейчас я думаю, и очень прошу тебя подождать, посидеть тихо. Потом посмотрим.

– Теперь я кое-что поняла, – сообщила собеседнику Алла. – Тебе нужно время, чтобы достать свою улику. Когда добудешь, то сможешь доказательно объяснить, что произошло и почему ты молчал. И зачем меня подставил. Тогда я смогу не бояться, что меня опознают. О твоих планах и что за улика, не спрашиваю. Все равно из тебя не вынешь, разве что начать допрос с пристрастием.

– Это как? – поинтересовался Шура Костин.

– Это с применением пыток, – объяснила Алла. – Я не умею, и мне такие методы не нравятся.

– Зря прибедняешься, – заметил инженер Костин. – Ты мне еще тот допросик устроила, все вынула, что хотела.

– Отнюдь, – возразила Алла. – Мне про твою улику очень любопытно, но я себя сдерживаю, понимаю, что лишние знания ни к чему. И так знаю больше, чем нужно. Но, извини, опять возвращаюсь к нашим баранам…

– Какие к черту бараны? – на этом этапе допроса инженер Костин не выдержал и сломался. – Выражайся проще, я живой человек, нормальный мужик, а не твой лохматый мазила! Ты с ним и со своими мальчишками бедными так разговаривай, им деваться некуда, они стерпят! Ты думаешь, что очень культурная, ты хуже любой стервы вокзальной! Мотаешь нервы и улыбаешься!

– Прости, я не хотела тебя обижать, – переждав паузу, продолжила Алла. – Про баранов – это цитата, из классической французской комедии. Значит, что люди все время возвращаются к надоевшей теме. Лично тебя никто в виду не имел, поверь. И постарайся не перебивать, я тебе не невеста, а соучастница, твое мнение мне безразлично в высшей степени. Кстати, я не давала оценок и свое мнение держу при себе. Nota bene.

(Шура Костин мрачно молчал, но стиснул зубы.)

– Так вот, о баранах, – бесстрастно продолжила Алла Кирилловна. – Я хотела предложить вариант на тот случай, если улика не подоспеет, а нас попросят объяснить, вместе или порознь. Вариант унизительный, но правдоподобный. Можешь сказать, что побоялся жены, поэтому ничего толком объяснить не смог и не хотел.

– Не понял, – нерадостно промолвил Шура Костин. – При чем здесь жена?

– Представь, что бандиты застукали тебя в кабинете с любовницей, и взяли ее в заложницы, – бесстрастно предположила Алла. – Для страховки. После ты постыдился признаться, что на рабочем месте предавался разврату, к тому же испугался, что жене станет известно. Расскажи что-нибудь про жену, какая она ревнивая и безрассудная, или что побоялся всенародного разоблачения. Я могу подыграть, так и быть пожертвую репутацией. Будет неприятно, но жить останемся. Это на случай очной ставки, называется согласовать показания, старый трюк. Но лучше, чем…

– Скандал будет изрядный, но за это не сажают, – согласился Костин. – Что ж ты сразу не подсказала? Мы тут время теряли.

– А я на самом деле так и думала, – пояснила Алла. – Ты уж меня извини.

Шура Костин проглотил унизительное обвинение молча, видно было, что он усиленно думает о другом. Не исключено, что поздравляет себя с тем, что избежал опасности вступить в брак с кошмарной бабой, по сравнению с которой вздорная супруга Лидка представилась сущим ангелочком.

– Тогда мы вроде уладили, – Шура наконец прервал молчание. – Деньги за уроки, вот они. Извини, что так получилось. Я появлюсь попозже, так будет лучше. Мальчишкам передай привет. Английскому ты учила хорошо.

– Спасибо на добром слове, – не осталась в долгу Алла Кирилловна. – Мне жаль, что все так нескладно обернулось. Однако, друг мой Шура, ты пожалуйста не забудь, что вариант показаний, губительный для моей репутации – временный, пока ты не нашел улику. За здорово живешь я такую роль играть не хочу, у меня дети и работа, может быть, замуж соберусь со временем. Репутация мне пригодится.

Шура почти встал из-за кухонного стола, но прощальное слово хозяйки вернуло его обратно.

– А мне, думаешь, приятно будет? – со всем возможным сарказмом спросил он. – У тебя одной, что ли, репутация? Надо мной смеяться станут до упаду, между прочим. Ты жертву из себя не строй!

– Ужасным мужем ты бы оказался, – как бы в раздумье произнесла Алла. – Я толкую о деле, а ты счеты сводишь, как баба, право же… Так вот, выражаясь проще: я жду не просто, а определенное время. А то рискую не дождаться. Через две недели, не позже, ты объявляешься и докладываешь. Как с твоей уликой, в каком мы положении, и перевел ли ты меня из наводчицы в пострадавшие. Если тебя не будет, я буду наводить справки сама, начну с твоей жены Лидки. Я не угрожаю, я вношу ясность в дело. Если мне придется остаться в неопределенности и в розыске, то я потребую компенсации за моральный ущерб. За твоих друзей-бандитов, за прогулку в их машине и за свидание с поездом на рельсах надо платить. А учеником ты был неплохим. До скорого!

– Это какая компенсация? – спросил Шура Костин без всякого удовольствия. – Деньги?

– Именно, – согласилась Алла. – Так что старайся с уликой, будет выгоднее.

– Однако тебе палец в рот не клади, – заявил на прощание Александр Иванович Костин, но в голосе у него слышалось больше уважения, чем негодования.

Закрыв дверь за полуночным гостем, Алла открыла окно на кухне, чтобы табачный дым скорее выветрился, и секунду постояла, вдыхая сыроватый ночной воздух. Последнее условие, выдвинутое незадачливому соучастнику, требование денежной компенсации – вот что удивило ее самое. Ничего подобного Алла не планировала, сказалось помимо ее воли, наверное от саднящего чувства обиды. Шура Костин не принимал ее интересов во внимание, обходился с нею, как с лишней деталью в головоломке, спешил ее устранить и отбросить. Свинское отношение к ней лично волновало Аллу Кирилловну мало, однако ситуация выявилась сложная, а компаньон по несчастью заботился исключительно о себе.

"Так дела не делаются, особенно рискованные", – думала Алла Кирилловна. – "Но с моей стороны получился явный шантаж, даже вымогательство…"

Однако долго размышлять было некогда, следовало дать себе отдых. Киднэпинг, шантаж и прочие прелести лучше обдумывать на свежую голову, а слишком ранним часом мозги отключались на ходу. Алла погасила свет в кухне, но заколебалась на мгновенье с импровизированной пепельницей в руках, на этот раз они стряхивали пепел в пустую железную банку. Окурки в помойном ведре могли вызвать вопросы и догадки. Алла не хотела лгать мальчишкам, но говорить им правду особенно не стремилась.

Следовательно, улику надлежало вынести на лестницу, поставить банку на подоконник. Или просунуть сквозь окно в ванной комнате, оно выходило на лифтовую шахту, там была приступка. В бытность Аллочкой Трехглазкой она вовсю пользовалась этим пространством, как тайником. А мальчишкам запрещала подходить к окну в ванной комнате после ужасного случая, когда пятилетний Кирюшка чуть не выпал в лифтовую шахту. Потрясение и его заставило держаться от окна подальше, в свою очередь Кирилл строго оберегал Дениску от опасных поползновений. Таким образом причуда дореволюционной архитектуры, большое окно с видом на лифт, оставалось в их доме под строжайшим запретом.