– Валентин? – Она решила, что я не слушаю. Это было не так, и я поспешил ответить:

– Да, я здесь.

– Мне почему-то очень страшно.

Я хотел признаться, что мне тоже не весело, но вместо этого сказал:

– Все будет нормально. Давайте не будем отходить от инструкций вашего отца, и все получится.

– Хорошо.

– Да, а сколько там всего листов?

– Не знаю, они вложены один в другой.

«Как странно», – подумал я, но вслух произнес:

– О’кей, – и, ограничившись этим нерусским словом, я выключил телефон.

Еще один сюрприз минувшей ночи. В деле принимает участие, и непосредственное, родная дочь моего соседа. Интересно, что мне еще предстоит узнать? Ведь это, как я понимаю, только цветочки.

В половине восьмого я вышел из подъезда, спустившись пешком по черной лестнице, потому что не работал ни один лифт. По дороге нагнал соседа с седьмого этажа и, затеяв разговор о ценах, правительстве и взяточниках, то есть на самые животрепещущие темы, вышел с ним из подъезда, продолжая разговор, который вел теперь лишь мой спутник, Олег Петрович, также бывший военный и тоже пенсионер. Хотя сейчас он ехал на работу. В какое-то частное охранное предприятие. Времена такие.

Он говорил до самой остановки, я же, нарушая данные полковником инструкции, постоянно озирался вокруг, выискивая подозрительные лица, едва не заработав паранойю. Все вокруг казались мне подозрительными, хотя среди стоящих на остановке я увидел много своих соседей. Впрочем, они и так были «подозрительными лицами» с бегающими глазками. Никто почему-то не хотел встречаться со мной глазами, и, впервые задумавшись на эту тему, я стал припоминать, кто мне смотрел в глаза. Почему-то припомнилась та, первая Кэт, и сразу стало неприятно – она никогда не смотрела мне в глаза. Посмотрит так, вскользь, и уводит взгляд. Гадюка! Небось с самого начала знала, как поступит!

В автобусе, в который мы с Олегом Петровичем еле влезли, он громким шепотом продолжал объяснять, в каком паскудном государстве мы живем, и что он всю свою жизнь отдал на служение ему, а чем отблагодарили? Нищенской пенсией и редкими подачками на 9 Мая в виде ненужных медалек и устных благодарностей за верную службу?! Да в жопу! А с прошлого года еще и льготы урезали, заменив их смешными рублями, которых не хватало даже на проездной в метро.

Я уже жалел, что завел старика. Теперь он будет весь день злой на все начальство, а может, и того хуже – удар человека хватит, и виноват буду я. Зря я о правительстве, достаточно было сказать о пробке на дорогах. На разбушевавшегося не в меру старика уже начали обращать внимание другие пассажиры, поворачивая к нам полусонные, недовольные лица, а одна бабушка, у которой, видимо, тоже с психикой было не все в порядке, даже замахнулась на Олега Петровича, проскрипев что-то типа:

– Замолчи, ирод! Без тебя тошно!

На моего соседа это подействовало, и я был благодарен бабке, хоть она и не вызвала во мне никаких симпатий. Просто я уже устал от говорливого старичка.

На Таганке мы с ним распрощались. Я подождал, пока он спустится в метро, и достал мобильник. Часы показывали без пяти восемь. До контрольного звонка оставалось пять минут, и я подошел к киоску. Купив пачку «Парламента», я достал сигарету, но прикурить не успел. Ужом зашевелившись в руке, смарт издал уже знакомый мне переливчатый сигнал. Я вновь посмотрел на часы. Они показывали без трех минут. Я подумал, что девушка волнуется. Но вновь ошибся. Это была Кэт. В смысле, бывшая Кэт. По ее голосу я понял, что она пьяна как сапожник.

– Ну, что… нашел свою дурацкую «Хонду»?!

– Да, – я ответил сухо, надеясь сразить ее своим безразличием. – Извини, Кэт, я жду звонка. Тебе что-то нужно?

– Как ты смеешь так со мной разговаривать?! – Это было начало. Она всегда так начинала. Вообще, я только сейчас стал понимать, что моя бывшая подружка была не более чем набором штампов, пригодных к большинству ситуаций. Прямо Эллочка-людоедка, но, к сожалению, с большим запасом слов. – Негодяй, ты не достоин меня, моей любви, моих страданий!

На этом месте она икнула и дальше продолжала, икая почти через слово:

– Я среди ночи, ик, пригнала ему мотоцикл, ик, а он… козел неблагодарный, ик, еще спрашивает?! Да как ты смеешь?!

– Кэт, – я постарался вложить в свой голос и твердость, и жесткость и даже, если хотите, жестокость, – у меня нет времени выяснять, кто из нас козел, а кто свинья. Поэтому, если все важное ты уже сказала, предлагаю закончить разговор.

– Да, ик, как ты смеешь?! Ик! – Она была настолько пьяна, что не осознавала, что говорит одно и то же. Что-то слишком много повторений. То Гера твердил про баб, которые все дуры, то теперь эта все пытается понять, как я смею. Становилось очевидным, пока она этого не поймет, вопрос будет задаваться постоянно. И я решил объяснить.

– Я не хотел тебе говорить, но раз ты спрашиваешь. Это ты не имеешь на меня никаких прав, так что, пожалуйста, заткнись и проваливай с моим телефоном, пока я не заявил на тебя в полицию.

И, не дожидаясь очередного «да как ты смеешь?!», отключился. На часах было восемь ноль одна. Звонок раздался почти сразу. Я уже приготовился наорать, но, к счастью, а может, наоборот, это была другая Кэт – Катя.

– У вас был занят телефон. – Мне показалась, что она недовольна.

– Кто-то ошибся, – мне не хотелось ей объяснять про Кэт.

Кэт, или лучше, чтобы не путаться, я буду называть ее Катей, помолчала и спросила:

– Где вы?

– На Таганке.

– Хорошо. Спускайтесь в метро, доедете до «Пушкинской», пересядете на зеленую ветку и на «Новокузнецкой» сделайте переход на «Третьяковскую». Выйдете из метро и идите по Малой Ордынке в сторону «Добрынинской». Запомнили?

– Это несложно.

– Хорошо. Когда дойдете до дома номер восемнадцать, строение три, позвоните мне. Вы посмотрели мой номер?

Честно говоря, я этого не сделал, но вновь ответил ей полуправду:

– Да, он есть в памяти.

– Жду вашего звонка, – и отключилась.

Ох уж, эти дети шпионов! Они еще таинственней, чем их родители, шпионы по профессии.

Я спустился в метро и начал свой путь в московской подземке. Стараясь не поддаваться волнению, я в точности совершил все предписанные перемещения, и, когда выходил из подземного выхода на станции «Третьяковская», было уже без двадцати пяти девять. По дороге я старался запоминать лица людей, едущих и идущих со мной, и пару раз я заметил, что вместе со мной с «Пушки» на «Тверскую» переходили несколько человек, а двое, мужчина и женщина, ехали со мной до «Новокузнецкой» в одном вагоне, хоть и в другом его конце. Затем женщина, спросившая меня, буду ли я выходить на «Новокузнецкой». Я вновь увидел ее на «Третьяковке». Обычная женщина, но смотрела как-то подозрительно, да и выходила странно.

Хотя что тут странного? Ну нужно ей так, разве это запрещено? Выйдя из подземки к «Макдоналдсу», встал в очередь к окошку. Женщина поднялась по ступеням и, покрутив головой во все стороны, пошла к Пятницкой. Очень подозрительно!

Я не стал покупать ненавистный фастфуд. Убедившись, что на меня никто не обращает внимания, отошел от пахнувшего вчерашним маргарином окошка и побрел по тихой, начинавшейся от метро улице. Дом номер 18 по Малой Ордынке был совсем недалеко, поэтому, чтобы не терять времени, я по дороге поискал в телефоне номер Кати. Входящих было два. Один – это мой, теперь уже бывший номер, другой начинался с 350. Я подошел к старому, можно сказать ветхому зданию, на котором висела бело-синяя табличка с цифрами 18/3, и нажал на телефоне кнопку вызова. Катя ответила моментально.

– Я возле дома восемнадцать. Что дальше?

– Видите подъездную дверь?

– Да, вижу. – Красная, или, правильнее, когда-то красная краска со времени своего последнего обновления превратилась в грязно-коричневую высохшую корку, за которой скрывалась деревянная дверь. Рядом висел допотопный механический замок. Я подошел к дверям и сообщил об этом Кате.