- Чего трясешься?
- За... замерзла.
- А это кто с тобой? - Праник опустился на корточки.
- Дед. Он спит.
- Давно?
Девчушка кивнула.
Давно... Праник пощупал старику пульс. Закоченел уже.
- Как звать тебя?
- Аня.
Праник снял с мертвеца потертый пиджак, стащил свитер, штаны.
- Вот. Давай-ка одевай, Аня. Ему без надобности уже...
Повернулся и, не говоря ни слова, отправился обратно в лес, туда, где ждал китаец. Старик в семейных трусах и грязной майке так и остался лежать под высохшим деревом, острый подбородок его смотрел прямо в небо. Была мысль похоронить, но Праник ее отверг. Смысл? Ему усердствовать, зарывать, зверушкам откапывать потом. Нынче ни сил не хватит всех упокоить, ни земли... Вскоре догнала Аня, тихонько пошла позади. Молчал и Праник. Он не звал с собой, но и прогнать прочь не мог. А кто бы смог?
Дед Ане родным не был. Просто прохожий, к которому девчушка прибилась некоторое время назад. Тихая, внимательная, она послушно исполняла все поручения, на трудности не жаловалась, на судьбу не роптала.
Родителей своих Аня не знала.
- Мама, - однажды продемонстрировала бережно хранимое в недрах куртки фото.
Старую журнальную вырезку с улыбающейся белокурой Мэрилин Монро.
- Красивая, - Праник кивнул.
На сердце отчего-то снова накатила тоска. Захотелось завыть. От бессилья, от безысходности. Что же мы сделали?.. Что же мы сделали с собою, сволочи?..
Поселением это можно было назвать вряд ли. Скорее уж лагерем: несколько землянок посреди соснового бора, на крутом берегу мелкой извилистой речки. Праник рассматривал через бинокль сохнущее на веревках тряпье, выводок тощих чумазых детей, что тыкали прутиками с насаженными лягушками в чадящий сырыми дровами костерок. У воды стояла туристическая баня - пирамида из камней внутри каркаса, обтянутого мутной рваной пленкой. Но первым бросался в глаза врытый на пригорке посеревший от времени и дождей столб с какой-то резьбой. Издали он напоминал слегка покосившуюся ракету на стартовом столе, а все больше, надо признать, символ учения товарища Фрейда.
Наладонник насчитал присутствие полутора десятков душ, территориально все в куче, кроме одного. Какой-то обморок, вероятно часовой, шарахался вокруг лагеря по стохастической траектории. Вероятно, сторожил. Устраивать с ним предварительную встречу Праник не стал - просто было лень бегать. Не скрываясь, направился прямиком к землянкам, китаец и девушка шли следом.
По ходу обнаружилась еще одна интересная деталь: с реки не видать, но лагерь опоясывал высоченный частокол с широкими воротами. Хотя для верности следовало сказать: "опоясывал бы". Будь он достроен. Толстым строевого леса столбам с заостренными верхушками позавидовал бы какой-нибудь форт, если бы не одна деталь. Частокол тянулся в обе стороны от ворот на несколько метров и заканчивался ничем. Дальше через равные промежутки шли тычки, обложенные булыжниками, всем своим видом заявляя: забору быть! Праник прикинул, что такого количества бревен с лихвой хватило бы на добротную избу. Или даже на две. А для полного обеспечения проекта пиломатериалами пришлось извести на корню лес в радиусе метров ста. Над воротами на двускатной крыше красовалось не без труда и таланта вырезанное солнце посреди густой росписи языческой символикой. В любом случае, ворота с участком частокола представляли собой наиболее знаменательное и монументальное сооружение в лагере.
Едва завидев чужаков, местные подняли гвалт, замахали руками, забегали. В итоге окружили со всех сторон, угрожающе выставив оружие. Кто-то держал охотничье ружье, кто-то лук с натянутой тетивой, кто-то и вовсе топор или кол. Аборигены смотрели враждебно, но без ненависти. Скорее, в глазах их читался страх. Мужчин и женщин поровну, все примерно одного возраста, лет тридцати-сорока, едва ли старше. Все, включая детей, увешаны фенечками, амулетами, побрякушками, в волосы вплетены разноцветные полоски, перышки, цветы и Перун знает что еще. Многие носили на голове обручи, типа, древние славяне. В общем, фрики на вольном выпасе.
Пауза затянулась, требовалось что-то сказать. Праник и брякнул первое, что пришло на ум:
- Азъ есьм... Житие мое...
Несколько секунд присутствующие недоуменно хлопали ресницами, а потом грохнули взрывом хохота. Обстановка разом потеплела, тетива ослабла, ружья глянули в землю.
- Это не бандиты, - вперед выступила высокая стройная женщина. - Вы же не бандиты?
- Не, - Праник качнул головой, - не бандиты.
Гостей усадили к костру, на огонь отправилось черное видавшее виды ведро, в которое густо полетели пучки трав.
- Чай будем пить, - обнадежила женщина.
Звали женщину вполне себе нормально: Милой. Не Милославой, не Радомирой и не Кленой, как можно было предположить относительно окружающего антуража. Имени своему она вполне соответствовала: личиком симпатичная, голос - низкий приятный. При всем при прочем впечатление кисейной барышни Мила не производила. Сможет, поди, и землянку вырыть, и шкуру с зайца снять, и ножиком с берестяной рукояткой, что висит на поясе, воспользуется, если нужда встанет. В общем, Праник бы с такой в разведку сходил.
Мужчины с уважением косились на автомат, женщины - на Праника. Постепенно завязался разговор.
Они пришли сюда давно, едва отполыхали зарева пожарищ. Пришли строить новый мир - прежний рухнул. Компания чокнутых ролевиков. Забрались в лес поглуше и основали "городище". Решив жить сообща, помогать друг другу, растить детей. Ну и, как в анекдоте: поначалу было трудно, потом стало немного тяжелее. Некоторые ушли, не выдержали. Но, как ни странно, община выжила. Несмотря на скудный рацион, холодные зимы и скуку, местами переходящую в смертную тоску. Видеть одни и те же лица на протяжении долгих лет - то еще испытание. Растили чахлый огородик, собирали и ловили все, что можно зажарить, сварить или сожрать сырым. Грызунов кушали, лягушек, змей, ежиков, жуков в личинках и вставших на крыло, певчих и не очень птиц, мелкую рыбешку. Время от времени удавалось разжиться и дичинкой. Из не же тачали одежду взамен старой, разлезающейся в лоскуты. Кому шкурок не досталось, конструировали наряды из капроновой мешковины и содранного, когда бы не с автомобильных сидений, "кожзама".