К полудню следующего дня мы спустились с верховий обратно в темные, лесистые ущелья. Той ночью на привале густые кроны снова прятали нас от звезд, от всевидящего ока Аллаха и неба.

Помню, как я проснулся в предутренней темноте. Борода отсырела от росы, а плащ, будь он неладен, опутался вокруг ног. Надо мной нависала огромная тень и, признаюсь, я взвизгнул от страха.

— Это я, — прошипела тень: она оказалась Рифахом, солдатом из нашего отряда.

У меня аж сердце в пятки ушло.

— Что, за вампира меня принял? — хмыкнул Рифах. — Извини. Просто иду отлить.

Он перешагнул через меня и захрустел кустарником. Постепенно меня опять сморил сон.

Едва солнце выглянуло из-за горизонта, как меня разбудили. На сей раз это был ибн Фахад, который дергал меня за руку.

— Отцепись, — проворчал я.

Однако он оказался приставучим, как уличный попрошайка.

— Рифах исчез. Просыпайся. Ты его видел?

— Он переступил через меня среди ночи, когда шел полить деревце. Возможно, упал где-то в темноте и ударился головой. Вы его искали?

— Несколько раз. Облазили вокруг лагеря все. Рифах как сквозь землю провалился. Он тебе что-нибудь говорил?

— Ничего особенного. Может, он повстречал сестру нашего пастуха и сейчас ее где-нибудь дрючит.

— А может, и нет. — Ибн Фахад поморщился от моей пошлости. — Может, его самого кто-нибудь вздрючил.

— Не волнуйся. Раз он не валяется где-то неподалеку, значит, вернется.

— Но Рифах не вернулся. Когда проснулись остальные, мы вновь предприняли долгие поиски, но без успеха. В полдень, понадеявшись, что он нас нагонит, мы, скрепя сердце, решили двигаться дальше.

— Наш отряд спускался в долину, все больше углубляясь в лесную чащу. Рифах так и не объявился, хотя время от времени мы останавливались и звали его. Мы не боялись привлечь внимание. Та темная долина была пустой, как кошелек нищего, но нам все равно вскоре стал неприятен звук собственных голосов, гулявших эхом над заболоченными прогалинами. Дальше мы шли молча.

В горных ущельях сумерки наступают рано, и к полудню обычно уже темно. И вдруг Олененочек — кличка приклеилась к парню, несмотря на его бурные возражения — больше всех взбудораженный исчезновением Рифаха, остановился и заорал:

«Смотрите!»

Мы дружно посмотрели, куда он показывал, но за густыми деревьями, да еще и в сумерках, ничего не смогли разглядеть.

— Я видел тень! — выпалил юноша. — Кто-то следует за нами по пятам. Возможно, наш пропавший солдат.

Естественно, все бросились смотреть, но, прочесав кусты, не обнаружили ничего. Мы решили, что нехватка освещения сыграла с юношей злую шутку: он видел лань или другую живность.

Еще дважды он кричал, что кого-то заметил. В последний раз одному солдату тоже показалось, что на расстоянии полета стрелы среди деревьев мелькнула похожая на человека тень. Однако тщательный осмотр места снова ничего не дал, и отряд устало вернулся на тропу.

Валид повернулся к Олененочку и, сурово посмотрев на него, молвил:

— Молодой господин, будет лучше, если вы прекратите говорить о призрачных тенях.

Но я видел! — с горячностью воскликнул парень. — И солдат Мухаммед тоже!

— Не сомневаюсь, — ответил Валид аль-Саламех, — но подумайте сами: мы несколько раз обыскивали местность и не нашли ни следа живого человека. Возможно, наш Рифах погиб. Возможно, он упал в ручей и утонул или ударился головой о камень. И теперь его дух преследует нас, потому что не хочет оставаться в незнакомом месте. Только это не значит, что нужно идти на поиски.

— Но… — промямлил другой солдат.

— Хватит! — прошипел главный писарь Абдулла. — Вы слышали визиря, юный шутник.

Больше никаких разговоров о ваших нечестивых духах. Бросайте-ка свои выдумки!

— Я ценю ваши хлопоты, Абдулла, — холодно оборвал его Валид, — но разберусь и без вашей помощи.

С этими словами визирь пошел прочь.

— Я почти обрадовался, что писец отчитал Олененочка. Мысли такого рода сильно мешают путешествию… но, как и младшего визиря, меня покоробило высокомерие писца. Наверняка и другие разделяли мои чувства, ибо за весь вечер на эту тему никто больше не заговаривал.

Однако последнее слово всегда остается за Аллахом… Да и кто мы такие, чтобы пытаться понять Его пути? Тем вечером мы укладывались спать в тишине, но мысль о том, что нас преследует душа бедного Рифаха, безмолвно витала в воздухе.

Когда я вынырнул из зыбкого, тревожного сна, в лагере царил хаос.

— Это Мухаммед, тот солдат! — рыдал Олененочек. — Его убили! Он умер!

И точно. Мулла первым проснулся поутру и обнаружил, что постель Мухаммеда пуста, а затем в нескольких шагах от прогалины наткнулся на его тело.

— У него горло рассечено, — заметил Ибн Фахад. Выглядело так, будто на беднягу напал дикий зверь. Земля под трупом потемнела от крови, глаза были распахнуты. Внезапно ругательства солдат и молитвы позеленевшего муллы перекрыл другой звук.

Юный пастух, который весь день накануне ходил мрачнее тучи, катался по земле у кухонного костра и стенал:

— Вампир… вампир… вампир….

Как вы легко можете догадаться, после таких событий все мои спутники впали в полное уныние. Пока мы хоронили Мухаммеда в торопливо выкопанной могиле, кто-нибудь нет-нет да и бросал через плечо взгляд в сторону леса. Даже Руад, читавший священный Коран, с трудом держал глаза долу. Мы с ибн Фахадом условились, что будем считать Мухаммеда жертвой волка или еще какого-нибудь зверя, но наши товарищи даже не пытались притвориться, что в это верят. Только младший визирь и писец Абдулла полностью сохранили голову на плечах, причем Абдулла не скрывал своего презрения к остальным. Мы постарались тронуться в путь как можно скорее.

В тот день отряд пребывал в мрачном настроении… оно и немудрено. У нас не было ни желания обсуждать очевидное, ни присутствия духа для пустой болтовни… Молчаливой вереницей шли мы через негостеприимные горы.

Когда на землю начала опускаться ночь, темная фигура возникла опять: мелькала, тут же скрывалась и возвращалась снова, прыгая за нами, будто галка. Как легко догадаться, по коже у меня ползали мурашки, но я старался не подавать виду.

Мы разбили лагерь, развели большой костер и, сгрудившись вокруг него, мрачно поужинали. Я, ибн Фахад, Абдулла и визирь все еще говорили о нашем преследователе как о звере. Абдулла, возможно, в это даже верил… но не из глупости, а потому, что люди вроде него не желают признавать то, что выходит за пределы их понимания.

Пока мы по очереди стояли на часах, наш молодой мулла призвал к молитве мучимых бессонницей людей. Ветер подхватывал голоса, и те уносились вверх вместе с дымом, столь же бестелесные, как и он, в этих древних, холодных горах.

Я подсел к пастуху. После утренних событий юноша стал неразговорчивей прежнего.

— Этот вампир, о котором ты говорил, — тихо начал я. — Как вы от него защищаетесь?

— Запираем двери, — глянул он на меня с печальной улыбкой.

Я окинул взглядом спутников. Олененочек поджал губы и нахмурил лоб. Толстощекий Руад молился в поте лица. Ибн Фахад хладнокровно глядел вдаль.

— У нас нет дверей и окон. Нечего запирать, — ответил я парню со столь же грустной улыбкой. — Какие-нибудь другие способы?

— Есть одна трава. Мы вешаем ее возле наших домов… — Он запнулся, подыскивая слово на чужом языке: — Не важно. У нас ее нет. Она тут не растет.

Подавшись вперед, я наклонился к нему:

— Ради бога, парень, не томи.

Я знал, знал, что нам противостоит не обычный земной зверь. Я видел мелькавшую тень.

— Ну, — пробормотал пастух, отворачиваясь, — они, некоторые люди, то бишь, говорят, что можно рассказывать истории…

— Что?

— Я подумал, что он лишился разума.

— Так я слышал от дедушки. Вампир остановится послушать рассказ, если тот увлекательный, разумеется, а там и вернется в свое царство мертвых, если продолжать до рассвета.