В сером городе, среди неухоженных домов, ветер играл на мостовой пустыми банками из-под пива, рваными полиэтиленовыми пакетами и страницами рекламных газет.

  Одна тысяча девятьсот девяносто какой-то год. Жаркий август не желал отпускать лето.

  В небольшом магазинчике хозяйственных товаров, занимавшем подвальное помещение старого дома, я устанавливала на компьютере программу без лицензии. Требовалось настроить её так, чтобы хозяин мог отследить движение всего товара, а налоговой инспекции досталась бы малая часть информации. Цель - свести к минимуму "подати" в казну.

  Не природная склонность к криминалу заставила меня оказывать сомнительные, с точки зрения закона, услуги, а отсутствие другой работы в эпоху обрушения рубля и взлетающих цен.

  Тесная каптёрка магазина с компьютером не проветривалась, пришлось выйти на улицу, отдышаться и поискать помещение, где могла бы подумать и зафиксировать услышанное, пока оно свежо в памяти, ибо через два часа меня ждали в другом месте.

  "И не существовало причины, которая помешала бы отправиться к следующему клиенту и получить заработанное", - так я считала.

  Против магазинчика, через дорогу, висела вывеска: "Кафе ТЕТ-А-ТЕТ". Мне удалось миновать проезжую часть, по которой проносились машины, обгоняя друг друга, не тормозя на пешеходных переходах, и оказаться в тёмном глубоком помещение со стенами в грязных разводах, и закопчёнными окнами.

  Около барной стойки в конце зала светились две лампочки, похожие на ёлочные, наверное, чтобы неприветливая хозяйка могла правильно принять оплату, но объяснить, почему ошиблась со сдачей.

  Оплатив пирожок и чай, не обращая внимания на презрение продавщицы из-за дешёвого заказа, я обернулась.

  Очевидным было: писать и читать в кафе можно, только, у окна. Там уже сидели две женщины, невольно, взгляд задержался на них. Одной - лет двадцать, другой - за сорок, похожи между собой, наверное, мать и дочь.

  Недешёвая одежда, подобранная безупречно, говорила о материальном благополучии и прекрасном вкусе, а лица и осанка предполагали некоторую избранность. Они не подходили дешёвому кафе.

  Я направилась к соседнему столику, заинтересовавшись деталями "прикида", надеясь под лёгкую болтовню о моде, бутиках, филармонии или выставке Малевича, сосредоточиться на проблемах магазинчика и зафиксировать соображения в письменном виде. Достала из портфеля тетрадь, авторучку и взглянула на молодую соседку, она сидела ко мне лицом.

  Большие светлые трогательные глаза, черные длинные ресницы, безупречные брови, нежное лицо, русые тяжелые волосы заплетены в косу. Бедные мужчины. Не худенькая, не модель, большая грудь. А мама лет двадцать назад могла бы стать моделью: спина гибкая и тонкая, как у молодой балерины или гимнастки. В сумке её - документы, наверное, конспекты. Она не учительница, у учительницы не бывает осанки королевы, и не бухгалтер, во внешности бухгалтеров - чёткость: аккуратная стрижка, деловой костюм. У этой дамы пушистые каштановые волосы собраны на затылке несколько небрежно.

  Я приготовилась к милой беседе хорошо устроенных женщин, что было редкостью в те дни.

  Сделала первые записи и услышала тихий голос молодой красавицы:

  - Не бойся, мама!

  Подняла глаза и увидела, как вздрогнули плечи женщины, сидевшей ко мне спиной.

  - Бери, - девушка положила на стол небольшую пачку долларовых купюр, с моего места не было видно, какого достоинства.

  - Не могу, девочка, не знаю, что делать, - вздрогнул пучок каштановых волос на затылке.

  Я ошиблась, предположив, что за соседним столиком - другая жизнь, что встретила в России двух истинных дочерей Евы: нежных, не озлобленных, не голодных, не озабоченных.

  Чтобы не смущать девушку, уперла лоб в ладонь левой руки, закрыв лицо на уровне глаз, изображая, что продолжаю писать, и сквозь щель между пальцами наблюдала за соседками, машинально фиксируя кое-что из их диалога.

  - Перестань нервничать, бери, - настаивала дочь.

  - Что ты ему скажешь? - не решалась мать.

  - Что украли в Пассаже, сейчас кругом воруют.

  - А, если не поверит?

  - Поверит. Для него это небольшая сумма. Не знаю, сколько хранит в сейфе, а в письменный стол бросает, не считая, на мелкие расходы.

  - Не лучше ли было... из стола взять..., пока его нет..., раз не считает? - фраза далась матери с трудом.

  - Из стола не могу, - укоризненный взгляд, - из стола, означает украсть, ты так меня учила, мама.

  - Прости, девочка, - мать откинула голову назад, - я думала: раз ты жена, они и твои тоже.

  - Нет, не мои. Да, убери же. Зачем они на столе валяются?

  Женщина, не считая, переложила купюры в свою сумку.

  - Тут, наверное, больше, чем нужно?

  - Сумма на колье, остальное сама накопила.

  - Спасибо, не уверена, что правильно поступаю...

  - Перестань. Как врачи характеризуют состояние?

  - Зрение должно восстановиться, а позвоночник советуют лечить в Германии. Знакомому заменили позвонок, обещали немецкий, а поставили китайский. Выяснилось это при вскрытии, после того, как "китаец" разложился в теле. Зарплату в институте не выдают, кандидатских не платят. Раньше я справлялась с проблемами...

  - К папе не обращалась? Мог бы помочь сыну.

  - Каким образом? Не будут же его тёща и тесть платить нам алименты. Он предупреждал, что не нужно отпускать Даню в спорт, только на скрипку, напомнит мне и всё.