— Она всегда так красиво одевалась, — говорю я. — Вечно притягивала взгляды.

— Ты бы тоже притягивала, если бы перестала одеваться как подросток, — говорит Горошинка, дернув за подол моей привычной белой футболки. Кроме того, на мне обычные потертые джинсы и одна из моих трех пар «Converse». — Да и выглядеть тоже. Мне неловко оттого, что моя старшая сестра выглядит младше, чем я. Тебе стоит больше пить, курить, не знаю… делать то, что положено делать в твоем возрасте!

— Я одеваюсь так, потому что при моей работе чем меньше мужчины видят в тебе женщину, тем лучше. Я не виновата в том, что выгляжу моложе своих лет. Нет ничего веселого в том, что тебя постоянно просят предъявить документы, когда тебе уже двадцать девять лет!

Горошинка внезапно останавливается посреди улицы.

— Луна, я не могу поверить, что ее больше нет. Как это может быть? Как она могла бросить нас вот так? Я в это просто не верю. Как вообще вышло, что она хотела умереть, а мы этого не замечали? И знаешь, что пугает меня больше всего? Что однажды это случится со мной. Что я тоже устану бороться с жизнью и боль будет такой острой, что мне легче будет покончить с собой, чем продолжать жить ради тех, кто меня любит. Ты… ты больше похожа на папу, все так говорят. И плевать мне, что он тебе не родной, он вырастил тебя, ты такая же, как и он. Но я… я похожа на нее. Луна, а что, если однажды это случится и со мной?

— С тобой этого никогда не случится, — обещаю я. — Я не потеряю еще и тебя. Просто знай это. Я сделаю все возможное, чтобы тебя уберечь.

Я не говорю о том, что на самом деле я тоже боюсь стать тем, кто устал бороться. Миг сомнений тает, как облачка, закрывшие луну, и у моей взбалмошной сестры тут же открывается второе дыхание. Она взбегает по ступенькам, ведущим к парадной двери миссис Финкл, но тут же снова спускается вниз.

— Нам нужно пойти туда. Давай сходим. Сейчас же.

— Куда сходим? — Я всегда на шаг позади и просто не успеваю за ее мыслями, рождающимися со скоростью света.

— В мамину квартиру. Ведь ее дом совсем рядом, так? Давай пойдем туда, посмотрим, разведаем. Ну же, я все равно не смогу уснуть, мне нужно сделать что-нибудь! Мы могли бы пойти туда и увидеть ее наконец.

Начинается зуд. Спазм волной прокатывается вверх по ногам, и я отворачиваюсь от нее, каким-то образом умудряясь удержать равновесие.

— Я не хочу сейчас идти туда, — говорю я.

— Но почему, мы же просто прогуляемся?

— Потому что… — Даже если бы я хотела объяснить, что за чувство меня охватило, все равно не могу. Это страх вперемешку с уверенностью, что случится что-то плохое. Не знаю, почему это здание пугает меня, тем не менее это так.

В моем воображении это унылое, пустынное место, почерневшее и гниющее. И меня почему-то крепко задевает эта ужасная, нелепая идея. Уверенность в том, что мама все еще там, в ловушке. Заблудившаяся, жаждущая найти выход, лихорадочно гремящая оконными шпингалетами и дверными ручками. И если я пойду туда прямо сейчас, то, боюсь, увижу, как она выглядывает из-за досок на заколоченных окнах.

Вздыхаю и крепче вжимаюсь подошвами в землю. Сосредоточься на том, что происходит сейчас!

— Может быть, чаю? — спрашивает миссис Финкл, открывая дверь, и я рада, что могу переключиться на нее, даму в длинном шелковом пеньюаре, с изящными руками, унизанными кольцами, сверкающими в свете уличных фонарей.

— Миссис Финкл! — Горошинка вскидывает брови и улыбается мне.

— Я вовсе не шпионю за вами, — заверяет нас миссис Финкл. — Просто услышала голоса. Да и к тому же я все равно не могла уснуть. У меня где-то был ромашковый чай. Заходите, выпьем чаю, и я буду мучить вас историями о ваших родителях, пока вы не станете умолять меня дать вам немного поспать.

— Клево, давай, Луна, чай! — Горошинка хватается за перила обеими руками и взлетает вверх по ступенькам.

— Я хотела только… — Я не знаю, что сказать. — Мне нужна минутка.

— Ладно. Оставлю ключ рядом с Девой, — говорит Горошинка, и миссис Финкл отступает, пропуская ее внутрь.

— Я присмотрю за твоей сестренкой, — говорит она мне. — Не спеши, дорогая.

Город наконец затихает. Теперь остались только я и половинка луны, той самой, в свете которой папа часто провожал маму домой. Той самой, которая видит все как есть, неприкрыто, и никогда не меняется.

Я думала, что электричество в моей голове уже поутихло, но тут оно внезапно оживает и освещает всю меня изнутри. Я знаю, что рядом что-то есть. Что-то маленькое, мелькнувшее на периферии моего зрения. Что-то настолько незначительное, что самое лучшее — просто не обращать на него внимания и надеяться, что оно само исчезнет. Но в этот раз я не могу его игнорировать. Не могу, потому что это вызов. Это знак.

Сейчас случится что-то невероятное.

Глава 4

Ореолы света вокруг уличных фонарей внезапно вспыхивают с грозным треском. Я смотрю наверх и вижу, как звезды танцуют у меня над головой. Они горят ярче, чем огни города, лежащего под ними.

Я срываюсь с того места, где стояла, — не знаю почему, просто срываюсь. Хватаюсь за железные перила, и мне кажется, что мои пальцы проникают сквозь железо, я уже не понимаю, что реально, а что — плод моего воображения. Я двигаюсь, но понятия не имею, зачем и почему. Затем я вижу, нет, чувствую — куда. И это похоже на удар в живот.

Здание. Мамин дом. Его зубчатый контур врезается прямо в ночное небо, окна слепые и непроницаемые, заколоченные досками. Его опоясывает железный сетчатый забор, увешанный охранными предупреждениями. Я представляла его себе совершенно иначе — темным, разрушенным замком с привидениями. Но на самом деле это место больше похоже на какой-то притон.

Узкий переулок отделяет нашу собственность от других домов в ряду, так что дом стоит немного в стороне от всех остальных — точно одинокий часовой на углу. Заставляю сознание сосредоточиться на нем, пока тело двигается к нему, и понимаю, что почти чувствую привкус кирпичной пыли и строительного раствора на языке. До него — всего несколько секунд, но в воображении каждая секунда медленно разрывает меня на части, как будто я оставляю после себя след из крошек сознания.

Вокруг пляшут звенья сетчатого забора, я врезаюсь в них, и мне кажется, что я могу пройти прямо сквозь забор, сквозь асфальт, грязь и даже лежащую под ней глину. Как только я в панике думаю о том, как неплохо было бы найти в заборе дыру и пролезть внутрь, чудесным образом происходит именно это, потому что в следующий миг я кубарем скатываюсь с холма в узкий переулок, врезаюсь в стены и сдираю плечи и локти. А затем земля исчезает, и я, шатаясь и спотыкаясь, протискиваюсь в узкую щель между зданиями и натыкаюсь на крошечный квадратик асфальта прямо перед боковой дверью. Спустя мгновение, которое, по ощущениям, длилось миллион лет, мои колени подгибаются, и я тяжело опускаюсь на землю. Поднимаю голову и смотрю на узкую полоску неба между стенами зданий. Не уверена, реально все это или происходит в моей голове, но в этот момент я вижу, как оно разверзается и из него вырывается пламя. Я чувствую привкус сажи — за секунду до того, как меня накрывает огонь.

Глава 5

Все та же луна.

Эта мысль бегущей строкой проносится перед моими закрытыми глазами.

Не знаю, как долго я была без сознания и что вообще произошло, но, по крайней мере, я рада, что жива. Я прижимаю руки к груди и чувствую, как бьется сердце — быстро, рвано, но все-таки бьется.

Лежу еще секунду и начинаю ощущать холодок бетона под лопатками и ягодицами. Должно быть, я лежу так уже довольно давно. По мере того как дурман рассеивается, я чувствую, как жилы на моей шее начинают протестующе ныть, так неудобно я вывернула голову. Вернуть ее в нормальное положение — это больно, но другого выхода нет. Горошинка, наверное, переживает, куда я пропала. Мне и самой хотелось бы знать.