В то время как растоптанная Чехословакия погрузилась в траур, поляки, наоборот, праздновали 50-летие независимости. Ситуация выходила немного шизофреническая. Старый День независимости, установленный в годовщину окончания Первой мировой войны, был давно заменен коммунистами на День возрождения Польши, который отмечался 22 июля, в память о манифесте, выпущенном просоветскими силами в 1944 году. Однако юбилей независимости по-прежнему отмечался на официальном уровне, хотя при этом старались не вспоминать имя человека, с которым была связана эта дата, – Юзефа Пилсудского.
Польские иерархи подготовили особое «Письмо» в честь годовщины, которое огласили 15 сентября 1968 года в Ясногурском монастыре. В этом «Письме» епископы выразили свою солидарность со всеми, кто, подобно полякам, в разные годы отстаивал национальную независимость, в том числе чехам и словакам; каждое нарушение этой свободы, говорилось в документе, глубоко ранит «польскую душу». Изначально в «Письме» содержались также рассуждения о том, насколько независим польский народ сегодня, но примас счел момент неподходящим для такого рода высказываний и вычеркнул эти строки417.
Вообще среди польских прелатов не было единства в отношении реформ в Чехословакии и вторжения войск ОВД. Известный своими трениями с правящей партией архиепископ Коминек не раз выражал публичную поддержку чехословацкой «оттепели», зато остальные представители епископата, в том числе Вышиньский, предпочитали хранить молчание. Ввод войск в Чехословакию также вызвал неоднозначную реакцию среди высшего духовенства страны. Часть его выступила резко против, называя такой шаг агрессией, другая часть заняла выжидательную позицию, опасаясь начала новой войны; были и те, кто поддерживал вторжение, выдвигая тот же аргумент о «немецкой опасности», что и представители властей418. Вышиньский избегал публично высказываться по этому поводу, в личных же беседах сокрушался, что Польша идет к изоляции, а всему виной – угроза советской интервенции, которая якобы вынуждает Гомулку действовать именно так419.
В знак протеста против вторжения депутаты «Знака» хотели сложить мандаты, но примас отговорил их – мол, католические депутаты могут сделать еще много полезного, оставаясь в парламенте (например, бороться за «культурную автономию» католиков), в то время как уход «Знака» привел бы к тому, что единственным выразителем мнения верующих объявил бы себя всегда лояльный властям ПАКС420.
Партийная верхушка была настолько вдохновлена внешним смирением кардинала, что в том же году вновь позволила ему выехать за границу. Некоторые итальянские и западногерманские газеты напрямую связали это со «сдержанной позицией» примаса по чехословацкому вопросу421. Сам Вышиньский понимал это: «Ну, поскольку примас молчал в марте, молчал в мае, молчал в августе, молчал о студенческих общежитиях, молчал о Чехословакии, то и получил паспорт»422.
Ставка партии сыграла на все сто. Уже в Риме, выступая в декабре 1968 года по ватиканскому радио, Вышиньский взялся опровергать штамп о поляках как завзятых антисемитах. Управление по делам вероисповеданий с удовлетворением восприняло это выступление как «фактическое отмежевание кардинала от пропаганды центров идеологической диверсии». Несомненно, им доставило особенное удовольствие, что эти слова прозвучали прямо в Ватикане – одном из таких «центров».
Вместе с Вышиньским поехал и Войтыла. Для него этот визит в Рим стал первым из разряда Ad limina apostolorum («К порогам апостолов»), которые всякий ординарий должен совершать раз в пять лет для отчета понтифику в делах и поклонения могилам апостолов Петра и Павла. Главной темой его беседы с римским папой стала пресловутая энциклика «Humanae vitae». Краковская курия как раз заканчивала составлять большой комментарий к ней. Эта работа показалась первосвященнику настолько важной, что в январском номере «Оссерваторе романо» за 1969 год опубликовали вступление Войтылы к комментарию423.
Кроме папы, Войтылу принял также новоназначенный префект Конгрегации вероучения, хорватский кардинал Франьо Шепер. Их встреча бросает некоторый свет на то, как Войтыла воспринял разгоревшееся тогда дело Шиллебекса. По словам польского архиепископа, «кардинал Шепер считает, что с точки зрения чувства веры и теологической правоты его и наша родина, церковь в Югославии и церковь в Польше способны дать очень много вселенской церкви, а особенно западноевропейской, где наблюдается некоторое шатание богословской мысли»424. Это заявление, кроме демонстрации явного расхождения между либеральным Западом и консервативным, но более лояльным папе, Востоком обнаруживает, кажется, и мотивы назначения на столь высокую должность гражданина социалистической страны: в момент, когда на понтифика из‐за его догматической энциклики обрушились громы и молнии со стороны как светской прессы, так и многих католиков капиталистического мира, поддержку он мог обрести по большей части у той части клира, которая попала под власть коммунистов.
***
На новый 1969 год Войтыле пришлось иметь дело уже с отечественными сторонниками церковного либерализма – его старыми друзьями из «Тыгодника повшехного». В январском номере еженедельника главный редактор издания Ежи Турович опубликовал статью под говорящим названием «Кризис в церкви», где перечислил некоторые проявления недовольства верующих и клира линией Святого престола. Турович заявил, что для преодоления «кризиса» следует призывать не к сплочению рядов и подчинению воле иерархов, а к традиции раннего христианства с его близостью пастырей к пастве. Кроме того, он тревожился, как бы проведение соборных реформ не затормозилось встречным движением ревнителей прежней, довлеющей, церкви, что грозило бы расколом и даже ересью.
Статья была замечена и тут же получила отповедь примаса. Вышиньского раздражало, что «Знак» ослеплен новомодными течениями католицизма на Западе и совершенно не учитывает польскую специфику – «пытается вычерпать воду из Вислы и налить ее из Сены». Прямо с амвона кардинал заявил, что кризис не в церкви, а у самого автора статьи.
Войтыла поначалу был настроен миролюбиво. К этому его склоняла как дружба с Туровичем, так и незавидное положение, в котором оказался «Знак» после своих антиправительственных эскапад. Волею случая 14 января 1969 года во дворце краковского митрополита на ту же тему – «Церковь на Западе» – выступил только что вернувшийся из‐за границы архиепископ Коминек. Войтыла отметил схожесть доклада со статьей Туровича, но поставил в заслугу коллеге глубину и «надприродность» его текста, полного веры и надежды.
Все же спустя два месяца он вынужден был написать Туровичу критическое письмо, в котором упрекнул главного редактора «Тыгодника повшехного», что на страницах его издания – некогда столь славного – церковь почти не появляется. Войтыла сослался при этом на мнение Киселевского, что можно было счесть неявным выпадом против Туровича, ибо как раз тогда глава редколлегии по требованию цензуры перестал печатать фельетоны этого автора.
Турович был задет этим письмом куда сильнее, чем одергиванием примаса. Все-таки «Тыгодник повшехны» ходил под крылом краковского митрополита, да и сам Войтыла не раз публиковался на его страницах. В ответном письме Турович заявил, что еженедельник не может слиться с широкими массами католиков в их понимании веры, ибо выражает взгляды интеллигенции и идет собственным путем, хотя и чувствует свою ответственность за судьбу церкви425.
