- Торпеда прошла под целью! - кричит Скляренко.
Резко ввожу самолет в разворот. Транспорт опять в поле зрения. Зеленый пузырчатый след от торпеды сдвинулся под корму. Она прошла под груженым транспортом и не задела за днище?!
Справа подходит Сачко, слева - Токарев. На бортовых держателях самолета Сачко виднеются бомбы. Ему придется снова атаковать, но сперва уточняю по радио:
- Почему не бомбил?
- Не раскрылись замки. Пытался сбросить и электрически, и аварийно. Повторять бесполезно.
Голос Иосифа звучит убедительно. Рисковать еще раз совершенно бессмысленно...
К стоянке подрулили вдвоем, вместе с Токаревым. Сачко почему-то не сел, ушел на повторный заход. Выпрыгнув из кабины, глазами ищу его самолет. Он подходит к границе летного поля, снижается для посадки.
- Без шасси заходит! - кричит Иванов. - На пузо хочет садиться.
Самолет спускается ниже и ниже. По полю бегут десятки людей, мчится пожарная машина. Все устремились туда, где он должен сейчас приземлиться. А самолет несется над самой землей, постепенно теряет скорость. Меж фюзеляжем и свежей зеленой травкой виден лишь узкий просвет. Вот он коснулся ее винтами и створками бомболюков. Взвиваются вверх, летят через крылья черно-зеленые комья. Пропахав борозду, самолет останавливается.
Подбегаю к кабине. Сачко сидит неподвижно. По лбу, из рассеченной кожи, бежит струйка крови. Просунув ладони под мышки, тяну его на себя.
- Иосиф! Вставай. Поднимайся быстрее.
- Минуточку, командир, - говорит он устало. - Минуточку, отдышусь, и пойдем...
Осматривая повреждения, инженер полка гвардии майор Островский сокрушенно покачивает головой.
- Избит сверх предела, непонятно, как дотянул.
Он удивленно глядит на перебитые пулями и осколками куски проводов, обрывки тросов, продырявленные шланги и трубопроводы. - От таких повреждений и бомбы не сбросились.
На "виллисе" подъезжает подполковник Борзов. Хмуро заслушав доклад, идет к самолету, тщательно изучает характер пробоин.
- Садитесь со мной. Поедем к вашей машине. Хочу кое в чем убедиться.
На стоянке внимательно осматривает мой самолет, щупает каждую дырку, каждую вмятину.
- Били в упор, - говорит он задумчиво. - Большинство попаданий получено при пролете над транспортом. У Сачко то же самое. За считанные секунды - и столько пробоин. Выходит, одновременно стреляли до пяти "эрликонов" и до десяти крупнокалиберных пулеметов. На транспортах у фашистов мы таких батарей не встречали. А торпеда прошла под килем, не задела. Значит, осадка у судна меньше двух метров. Примечательно еще то, - восклицает Борзов неожиданно, - что какой-то паршивенький транспортишко идет совершенно один, без конвоя, именно там, где мы чаще всего пролетаем. Он будто нарочно заманивает: "Смотрите, какой я отважный! Маленький, беззащитный, а вас не боюсь". Какой же из этого вывод?
Я и Сачко пожимаем плечами. Сачко с перевязанным лбом стоит какой-то понурый. Наверное, еще не оправился от потрясения.
- Ловушку нам здесь приготовили, - вдруг заключает Борзов. - Соорудили фашисты плавучую батарею, под транспорт ее замаскировали и пустили в район наших действий. Приемчик не новый. Англичане подобным маневром в Атлантике топили их подводные лодки. Увидят пираты такой беззащитный на вид транспортишко, торпеду им тратить не хочется - они и всплывают невдалеке, чтобы из пушки его расстрелять. А англичанам это и нужно. Парочка выстрелов - и лодке конец, исчезает бесследно. В общем, нахалы, - смеется Иван Иванович. - Украли идею у англичан, а нас за дураков принимают. Однако сегодня вам повезло. Качка фашистам все дело испортила - прицельно стрелять помешала и идею скомпрометировала.
"17 августа. Наконец-то прибыли эшелоны с тылами. На стоянках около самолетов опять появились мины, торпеды, запасные части и расходные материалы. Недалеко от командного пункта, в здании школы, для летного состава оборудовали общежитие. В больших классных комнатах запахло домашним теплом и уютом.
Неподалеку, в сосновом бору, расположилась бригада тяжелых гаубиц. Палатки, орудия, боезапас и машины укрыты сетями, травой и свежими ветками. Маскировка сделана так искусно, что их не видно ни от дороги, ни с воздуха. Солдаты и офицеры затаились в лесу, будто их и не существует в округе. "Резерв Верховного Главнокомандования, - объяснил нам комбриг, молодой симпатичный полковник. - Упрятали тут нас до времени. К рывку силы готовим".
На КП мы ходим пешком через бор по тропинке, мимо длинных могильных насыпей, заросших травой я лесными цветами. Рядом с могилами как часовые стоят неподвижно огромные сосны. Днем и ночью шелестят их вершины. Кажется, что деревья испуганы виденным и стремятся поведать нам, людям, о зверствах фашистов.
"Торпедоносцы, вперед!"
"21 августа. Сегодня вместо конвоя нанесли удар по подводным лодкам. Обнаружили их случайно..."
Опять летали звеном на удар по конвою. Поднялись в воздух в предутренних сумерках. Небо только начинало сереть, а мы уже брили макушки деревьев, направляясь к линии фронта.
Земля постепенно светлела. Сквозь предрассветную мглу все четче проглядывались сероватые контуры перелесков, темнеющие провалы оврагов, серебристые ленты ручьев.
Группа летела плотным компактным строем. Даже верткие истребители не резвились, не рыскали по сторонам, не рисовали в светлеющем небе свою бесконечную змейку. Пристроившись слева и справа, они неотрывно следили за нами, опасаясь, что мы неожиданно ускользнем в мутноватую дымную пелену.
Линию фронта пролетели без выстрела. Под нами мелькала истерзанная земля. Изрытая бомбами и снарядами, перепаханная окопами и траншеями, она словно бы пропиталась удушливым запахом лесной гари и совсем онемела от ран и ожогов жестокой войны.
Наконец появились еще не тронутые боями поля и посевы, заливные луга и болота с оконцами заросших "осокой озер. Неожиданно справа, из небольшой деревушки, ударили автоматы и пулеметы. Трассы прошли далеко в стороне.
- Это из Плунге, - сказал Иванов. - Проснулись собаки и сразу загавкали. Впереди - Кретинга. Железнодорожный поселок и станция. Желательно обойти ее с юга.
Довернув чуть левее, продолжаем полет. На востоке над лесом появляется краешек солнца. С каждой секундой оно поднимается выше, словно вылезает из-под земли, - превращается в ярко-красный сверкающий диск. Мгла исчезает, растворяется в золоте ранних лучей. От деревьев на землю ложатся мягкие тени.
- У нас на Кубани жаворонки сейчас заливаются, солнышко славят, вздыхает Скляренко. - Давно их не слышал. Война, проклятущая, даже птиц разогнала...
Слева из леса появляется серая лента шоссе. Пронзая стрелой перелески и рощи, она направляется точно по нашему курсу.
- Кажется, влево мы многовато хватили, - забеспокоился Иванов. - Так и есть. Гляди, командир! На Мемель выскакиваем...
Впереди за окраиной леса уже виден город. На домах частоколом вздымаются островерхие крыши. Из леса шоссе выбегает на переезд и крутым поворотом ложится вдоль темнеющей насыпи железной дороги. В закрытый шлагбаум уперлась колонна военных мотоциклистов. Солдаты, задрав кверху головы, одеревенело смотрят на нас.
"Что делать?! Отворачивать поздно, изобьют на отходе. Единственный выход - прорываться вперед, пока они не опомнились".
Перед глазами мелькают крыши и трубы, переулки и улицы, скверы и площади. Город еще не проснулся. На мостовых видны одинокие пешеходы, редкие автомашины или повозки.
Прижимаю самолет к самым крышам. От могучего грохота наверняка просыпаются люди, подбегают к зашторенным окнам. Но грохот утих, а на небе ни облачка...
По нашим самолетам не стреляют. Наверное, прозевали зенитчики. С сорок первого года Мемель не подвергался дневным бомбежкам, не потому, что щадили морскую крепость, а из-за силы ее ПВО. Поэтому наш случайный визит им в диковинку. Расчеты постов и орудий, видимо, только сменились с дежурства. Служба оповещения не успела включить ревуны. Жаль, что мы здесь случайные гости, не имеем возможности дать им предметный урок.
