Разворачиваю машину на боевой курс. На сердце легко и радостно. Сейчас еще разок отбомбимся, или, как говорит Иванов: "Подбросим фашистам еще одну порцию смерти".

"17 января. Сегодня бомбили фашистов в Кипени. Успели сделать три вылета и получили сигнал закончить удары. Наверное, туда подошла пехота, и наше смертельное колесо пришлось срочно затормозить.

Пехота увеличила темп наступления. Летчики и артиллеристы здорово помогают, бьют по противнику без перерыва круглые сутки.

В первом ударе над Ропшей зенитки подбили самолет лейтенанта Евграфова. Парнишка не растерялся и сумел посадить искореженную машину на ближайшем аэродроме Борки. Молодежь на глазах закаляется, крепнет, превращается в зрелых отважных воинов".

"20 января. Из Ропши возвратилась комиссия, проверявшая результаты наших бомбовых ударов. Впечатление очень сильное. От укреплений фашистов почти ничего не осталось. Прямым попаданием пятисоток уничтожен командный пункт вражеской дивизии. Из-под обломков бетонного бункера извлечены исковерканные трупы тридцати офицеров. Среди военнопленных попадаются оглохшие, очумевшие солдаты. Пехота шлет нам свою благодарность..."

"22 января. Сегодня в полку торжество. Указом Президиума Верховного Совета СССР звание Героя Советского Союза присвоено нашим лучшим летчикам: Юрию Бунимовичу, Александру Разгонину, Михаилу Советскому, Аркадию Чернышову, Ивану Шаманову.

Огласили Указ перед строем. Михаила, Аркадия и Ивана качали, несли на руках до командного пункта. Торжественно помянули погибших Бунимовича и Разгонина".

"10 февраля. Погода снова испортилась. Днем низкие облака проносит почти над вершинами деревьев, а ночью аэродром закрывает туманом.

Под низкими облаками летать очень сложно, а маневрировать для атаки тем более. Это мы остро почувствовали после ошибки, допущенной Николаем Победкиным. Во время атаки он выполнил разворот с большим креном, немного перетянул штурвал, самолет сделал бочку - перевернулся вокруг продольной оси - и врезался в землю.

После этого случая командир полка сам проверил технику пилотирования летчиков, летающих в крейсерство. Погоду выбрал самую мерзкую. Облака стелились почти у земли. Снегопад снизил видимость до двух километров. А мы крутили глубокие виражи с максимальным креном, маневрировали в облаках на одном моторе, чуть не цепляя за лес, пробивали их вниз. Борзов с пристрастием контролировал каждого. Несмотря на мороз, я вылез из самолета мокрый от пота.

На разборе Иван Иванович установил единую методику выполнения всех элементов полета и приказал отработать ее со всеми летчиками. Используя эту погоду, летаем с утра до ночи. Чуть облака приподнимутся - мы уже в воздухе. На границе аэродрома макет корабля бороздит снеговые сугробы, а мы тренируем пилотов в маневрировании для нанесения торпедных ударов в сложных условиях. Ребята потеют, по учатся с жаром, с огромным желанием".

"15 февраля. В Ленинграде стало непривычно спокойно. На улицах больше не рвутся снаряды, не завывают сирены пожарных машин, не объявляют по радио: "Граждане! Начался артобстрел района. Всем укрыться в убежищах".

Теперь угрожать Ленинграду блокадой уже больше некому. Тысячи скрюченных, смерзшихся трупов фашистских "завоевателей" навечно остались под Лигово, Стрельной, у Пулкова, Ропши, на красносельских позициях. А тех, кто успел улизнуть от возмездия, наши солдаты отбросили с ходу за Нарву и Чудское озеро.

В такой обстановке и нам воевать стало чуточку проще. Проскочишь на бреющем к Чудскому озеру, перемахнешь через фронт, а там уж и Балтикой пахнет. Тридцать минут пролетел над Эстонией, выскочил в Рижский залив - и раздолье. Лети куда хочешь..."

"17 февраля. Везет мне на всевозможные приключения. Кажется, было их столько, что одному, даже самому невезучему, человеку должно с избытком хватить на две жизни. Сегодня я понял, что это не так, что еще одного приключения мне как раз не хватало..."

С утра экипаж находился в дежурстве с торпедой. На улице непроглядный туман с липкой моросью. Под тяжестью ледяного нароста обрываются провода, свисают как плети древесные сучья. Дороги сковало сверкающим гололедом. Природа, видимо, твердо решила исключить даже мысль о движении по земле и по воздуху.

Но где-то начальство решило иначе. Кому-то как раз до зарезу втемяшился крейсерский вылет. Как ни ругался Борзов в телефонную трубку, как ни упрашивал вникнуть в нелепость подобной затеи, кто-то решил в этот раз не поверить его доказательствам и остался глухим к уговорам.

На самолете механики дружно грохочут жгутами резины по крыльям, сбивая с них лед. Инженер эскадрильи подходит к кабине и говорит удивленно:

- Ты не рехнулся?

Убедившись по выражениям, что я еще в добром здравии, тут же уходит от самолета.

...Руководитель полетов включает рубильник. На полосе в направлении взлета вспыхивают огоньки. Я вижу лишь два самых ближних. Их удаление пятьдесят и сто метров. Дальше все скрыто стеной непроглядного мрака.

Начинаю разбег. Колыхнувшись, огни побежали навстречу. Радужными факелами они вылетают из мороси и исчезают под крыльями. На циферблате прибора стрелка перевалила за скорость отрыва. Нужно еще подождать. Машина слишком тяжелая. Секунда, другая - теперь уже можно. Плавно тяну штурвал. Самолет отрывается. Немедленно ставлю кран шасси на "убрано". И... страшный удар сотрясает машину. Накренившись, она задевает крылом за сверкающий лед, ударяется фюзеляжем о полосу и с ужасающим грохотом скользит по земле.

Постепенно скольжение прекращается. Выключив аккумулятор, выпрыгиваю из кабины на землю. Вижу: Иванов и Скляренко, живые и невредимые, стоят у разбитого фюзеляжа. Оглядев самолет, по вмятине на капоте убеждаюсь, что причиной падения явился удар обо что-то правым мотором. Кругом тишина. В тумане не видно ни зги. Кажется, мы остались одни в целом свете.

- Вроде бы живы? - шепчет Скляренко. - Только куда нам идти? Ни огней, ни предметов не видно.

В стороне сквозь туман промелькнули два огонька.

- Фары! - кричит Иванов и выстреливает ракету. Огоньки приближаются к нам. Из эмки выходит Борзов.

- Значит, здесь загудели, голубчики? - говорит он угрюмо. - Самолет расчехвостили в дым. Хорошо, что хоть живы остались. Как объясните причину?

- После отрыва непонятный удар. Самолет зацепился за землю крылом и упал. Остальное вы видите.

- С ударом пока не согласен. Причина, пожалуй, не в этом. Машина обледенелая. Подорвали без скорости. Она на крыло и свалилась. Ошибка элементарная, наиболее вероятная для подобных условий. Но нужно ее доказать. Едем на полосу. На ледке свежий иней. Место отрыва колес мы определим. От него по спидометру отсчитаем длину разбега. И все станет ясно даже в таком тумане.

Усевшись в машину, медленно едем вдоль следа от фюзеляжа. Показались огни полосы. На ледке продолжают виднеться четкие борозды. Вот они кончились. Значит, до этого места машина летела. Немного дальше следы от колес покажут место отрыва. Левее, на полосе, что-то чернеет. Повернули туда. Перед нами - автомашина - маслозаправщик, лежит на боку. Рядом стоит огорченный шофер. Борзов открывает дверцу кабины.

- Как ты здесь очутился, приятель?

- Проезжал через полосу, товарищ майор. Вдруг громыхнуло что-то по кузову, и машина перевернулась.

Борзов оглядел покореженный кузов.

- Вот и причина. Искать больше нечего. Удачно ты его мотором по заду ударил. А если б кабиной?.. Не иначе в сорочке родились. И вообще, вам всем повезло. Садитесь в машину. Поедем начальству докладывать...

"22 февраля. Сегодня Колесник летал на разведку. В Балтику Павел пробиться не смог, но в Финском заливе обнаружил и атаковал транспорт противника".

"23 февраля. Красной Армии двадцать шесть лет. Перед строем полка проплывает гвардейское Знамя. Командир объявляет Указ о награждении полка орденом Красного Знамени. Звонким, радостным голосом он поздравляет весь личный состав. Перекатом гремит "ура". Ветераны и молодежь обнимают друг друга.